Все это - и особенно любовь - разрушит нас

Все, о чем думает Патрокл, оказавшись среди зеленых полей Элизиума, - он устал, и он должен найти Ахиллеса. Они связаны - он не знает, насколько задержался на поверхности, но с тех пор должны были пройти месяцы, годы. Годы, наполненные воспоминаниями. Сначала боль была острой, но со временем притупилась. Как оказалось, боль тоже стареет. Он зол, ужасно зол, и огорчен... обижен, с разбитым сердцем, горюет. Он видел, как Ахиллес пытался перерезать себе горло. Смотрел, как он увечил тело Гектора - бедный Гектор, достойный человек, втянутый в затеянную богами игру, - и после наблюдал, как стрела пронзила его сердце. Патрокл смотрел на Аполлона в тот момент и может поклясться, что на лице бога было выражение жалости. Конечно же, Патрокл ищет его. Он по-прежнему любит этого дурака - конечно любит, только это всегда было неизменно в его жизни, а теперь и в посмертии, - но ему нужно оказаться рядом, нужно кричать на Ахиллеса, злиться на него, в слезах упасть на его сильные руки. Здесь невозможно следить за ходом времени, но он чувствует, что прошло уже слишком долго, что если бы Ахиллес был здесь, они бы уже встретились. Теперь прошло уже не меньше, чем те невыносимые серые часы на поверхности. Однажды ему приходит в голову, что Ахиллес мог напиться из Леты, но он прогоняет эту мысль. Пока не исключены все остальные альтернативы, нельзя думать об этом. Другие варианты обратимы, Лета нет. Поэтому Патрокл платит лодочнику и отправляется к владыке этого царства. Если Ахиллес не заслуживает Элизиума, никто не заслуживает. Он был героем до мозга костей. Исполнил пророчество, горько думает Патрокл. Он чувствует прохладу лаврового венка на лбу. Это тяжелая ноша. Дом Аида огромен, колонны тянутся во тьму, полы украшены блестящей мозаикой, а стены завешены бархатными драпировками. Патрокл сходит с лодки, ступая в кроваво-красную воду, и присоединяется к очереди теней, ожидающих аудиенции у Владыки Аида. Владыка и хозяин Дома собственной персоной сидит за большим деревянным столом, его широкие плечи и пугающее хладнокровие впечатляют. Его голос рокочет и отдается эхом в облицованных плиткой залах. Патрокл не позволяет себе нервничать. Богам больше нечего отнять у него. Теперь он будет к ним безразличен. Вначале Владыка Аид отклонил его просьбу. Как он и думал. Патрокл спросил, где находится Ахиллес, и Владыка Аид ответил, что после смерти его возлюбленный попал в Тартар, под плеть Тисифоны. Он многих убил на войне, объяснил Аид, но еще больше в менее благородных обстоятельствах. Патрокл решил, что это не страшно. Он ожидал этого. Он просил, чтобы Ахиллесу было позволено присоединиться к нему в Элизиуме - разве, настаивал Патрокл, он не заслужил этого так же, как проклятый Тесей? Но Аид лишь сказал, что судьба Ахиллеса решена и пересмотру не подлежит. Патрокл замахнулся на него копьем, но Аид лишь рассмеялся. Не страшно. Он ожидал этого. Затем - другой, мягкий голос: рядом с Аидом стояла женщина. Дорогой, произнесла она (и это было что-то, видеть как этот чудовищный человек - бог - позволяет называть себя «дорогим»), он готов даже драться с тобой, прислушайся к нему. И это было так похоже на них с Ахиллесом, что Патроклу пришлось крепче сжать пальцы на древке копья и проглотить ком в горле. Но Аид смягчился – он предложил компромисс, и Патрокл лишь кивнул, готовый любой ценой вызволить Ахиллеса из Тартара, где ему не место. У него перехватило дыхание, когда Аид изложил свои условия: Патрокл становится стражем Дома («При жизни ты был солдатом, я полагаю, что ты владеешь копьем»), а Ахиллес занимает его место в Элизиуме. Патрокл подписывал пакт с ненавистью - проклиная пергамент, перо, бога перед собой и весь Дом вокруг - но все же подписал. И вот он здесь, с копьем в руке и в странном длинном хитоне, стоит рядом с большим зеркалом в Западном крыле Дома Аида. Стоит, как он предполагает, навечно. *** Боль постоянна, наяву и во сне, поэтому Ахиллес сразу же чувствует ее отсутствие. Когда он открывает больные глаза, то видит не камни Тартара и не пугающий лик госпожи Тисифоны, а сочную зеленую траву. Он лежит, свернувшись клубком, на маленькой поляне. На нем больше нет оков, вокруг не видно плетей. Он неуверенно поднимается на ноги и с единственным словом, единственным именем, единственным прекрасным, совершенным, любимым именем, которое эхом отдается в каждом биении его призрачного сердца, начинает поиски. Тени не более, чем воспоминания, и Ахиллес заключен в своих худших. Его волосы, раньше золотые и блестящие, так плотно покрыты засохшей кровью еще с его последних дней под Троей, что их цвет невозможно различить. Он истощен неделями горя. Он хватается за копье, как за спасательный трос, замахивается им на каждого, кто его беспокоит, на каждого, кто не знает о его Патрокле. Он отправляет многих - десятки, сотни, кто знает - обратно в Дом Аида. И все равно не находит его. *** Становится ясно, что Патрокл не в Элизиуме. Ахиллес возвращается на поляну, где очнулся. Рядом течет Лета. Она смеется над ним. Смеется, когда он шагает по берегу задыхающийся, дрожащий и окровавленный. Смеется, когда он садится на землю, прижимает колени к груди, раскачивается, раскачивается, тяжело дышит, пытается успокоиться, но не может. Ничего не осталось от него прежнего. Только осколки взорвавшейся звезды. Обрывки золы, оставленные гнить. Он не станет смотреть на кольцо на своем пальце. *** Патрокл решает, что Дом не так уж плох. Здесь по большей части тихо, приглушенный шум голосов теней создает почти умиротворяющую атмосферу. Его никто не беспокоит. Его как будто вовсе не существует. Как бы то ни было, он всегда предпочитал одиночество. Царица – та самая милая женщина, которая назвала Владыку Аида «дорогим» и убедила его - ждет ребенка. За свою жизнь Патрокл видел много беременностей, и эта протекает нелегко. Царица частично смертная, и Патрокл думает, что именно поэтому ее часто одолевает тошнота, а последний месяц беременности она проводит прикованной к постели. Владыка Аид волнуется за нее, хотя и не желает этого признавать, но постоянно посылает маленькую горгону Дузу принести то и это хворой царице. Затем наступает день или ночь, когда хриплые крики царицы эхом отдаются в стенах. Тени делают вид, что не слышат их. Ребенок рождается мертвым. Когда перед началом очередной смены Патрокл выходит из своих покоев, в зале стоит тяжелая тишина. Царица ушла, шепчутся тени, сбежала на поверхность. Госпожа Никта стоит на облюбованном ей месте в Восточном Зале, держа на руках своих сыновей-близнецов. Их возраст, должно быть, измеряется эонами, но они выглядят как четырехлетки и так же спят. Только... хотя он и далеко, Патрокл может разглядеть в ее обьятиях третьего ребенка. У него темные волосы. Его ступни светятся. Это дитя Владыки. Дитя - принц Загрей, и это действительно сын Аида. Насколько он смог понять, Никта использовала свое немалое могущество чтобы вдохнуть жизнь обратно в мальчика, но к тому моменту царица Персефона уже сбежала. Загрей растет так же быстро, как смертный ребенок, и как будто тянет хтонических близнецов за собой. Он смышленый, энергичный и добрый, хотя и по-детски. Он болезненно напоминает Патроклу юного Ахиллеса. Загрей не слишком его беспокоит. В этом есть смысл - он желчная старая тень, немногим более чем живое украшение Западного Зала. Временами Загрей прячется за его подолом во время игры в прятки (юный Танатос всегда выигрывает в эту игру - как подозревает Патрокл, он злоупотребляет своими способностями к перемещению), и шепотом задает один-два вопроса, на которые Патрокл старается ответить как можно короче. Однажды, когда принц использует его как тайник, он показывает на кольцо на пальце Патрокла и спрашивает, означает ли кольцо, что он женат. Патрокл замирает перед тем как ответить - да, это так и нет, принц, ты не сможешь познакомиться с моим супругом, он не здесь. Юный бог хватается за его ногу и разочарованно пыхтит, а Гипнос тут же оказывается рядом и выдергивает его из тайника. Патрокл не смотрит на кольцо на своем пальце. Похоже, что он нравится принцу, а Аид излишне суров со своим сыном, поэтому Патрокл будет поощрять его вопросы. Он знает, как может навредить такой отец. *** Горе и вина. Это все, что осталось у Ахиллеса. Его сердце отбивает ритм «ты виноват, ты виноват, ты виноват» и болит, болит так, будто от него оторвали часть унесли далеко-далеко. Он виноват в том, что его муж умер. Он виноват в том, что это прекрасное тело было оставлено гниению и распаду, жизнь вырвана из него слишком рано. Виноват, виноват, виноват. Он склоняется над рекой. Он хочет напиться из нее, утонуть в ней, потеряться в прохладном облегчении забвения. Но он не может. Ради Патрокла он останется. Он будет ждать. Он будет горевать. Он не станет пить, пока его любовь не вернется к нему, пока он точно не будет знать, что его больше не хотят знать. Пока он не сможет извиниться, умолять о прощении. И когда ему откажут - а так и будет, невозможно, чтобы Патрокл захотел к нему вернуться, - когда его возлюбленный наконец-то будет свободен от своего пожизненного проклятья, свободен от Ахиллеса, тогда Ахиллес напьется. Он ненавидит себя, ненавидит себя, ненавидит себя. Это все, что у него осталось. Он плачет. Слезы прочерчивают чистые дорожки сквозь засохшую кровь не его руках. Он плачет. *** Когда принцу Загрею исполняется тринадцать (или так кажется Патроклу), Владыка Аид приказывает Патроклу наставить его в военном искусстве. Конечно, ведь Загрей - бог и должен уметь сражаться. Патрокл все равно недоволен. Хотя при жизни он и был талантливым мечником, ему неохота снова брать в руки оружие, особенно если это не его парные клинки. Все, что у него есть, - это проклятое копье, еще одно напоминание о возлюбленном, о котором он не позволяет себе думать. Но Аид его господин и он подчиняется. Загрею, при всем сходстве с юным Ахиллесом, наука дается нелегко. Он слишком неуклюжий, слишком порывистый, слишком плохо управляется со своими недавно вытянувшимися руками и ногами. Они сражаются на деревянных тренировочных мечах, и однажды Загрей заявляет, что Патрокл сдерживается. Тот лишь поднимает брови и ждет продолжения. - Да ладно вам, - говорит принц. - Я вижу, что вы не выкладываетесь на полную. Патроклу никогда не давались объяснения, так что он просто качает головой и без слов идет за вторым деревянным мечом. Глаза Загрея округляются, когда Патрокл возвращается с оружием в каждой руке, а Патрокл лишь выдает полуулыбку и нападает слева. Загрей смеется, восхищенный, и со своим обычным пылом бросается в схватку. Когда Загрей выдохся и оба они покрыты потом, они бросают мечи и садятся на камни во дворе. Внизу расстилается Тартар. И тогда Загрей снова спрашивает об Ахиллесе, хотя и не напрямую. - Сэр, - говорит он. - а нормально мужчинам любить других мужчин? Романтически, я имею в виду. Патрокл поднимает брови и невесело усмехается. - Надеюсь, что так, принц, иначе у меня была поистине ненормальная жизнь, - у Патрокла действительно была ненормальная жизнь, и во многом она была такой из-за Ахиллеса. Загрей вспыхивает и смотрит на свои ладони, переплетая пальцы на коленях. - Точно. Ваш муж. - Мой муж, точно, - соглашается Патрокл. - А может... вы могли бы попросить отца разрешать вам видеться. Вы же замужем, - серьезно говорит он. Загрей ведет себя так, как будто их брак был священным законным союзом, а не проведен второпях в их палатке под звездами. Хотя, полагает Патрокл, ничего другого он и не может представить. Он не знает, как живут на поверхности. - Не думаешь ли ты, - произносит он, может быть, слишком резко, - что я не пытался? Принц отшатывается, и Патрокл спешит исправить это. Он будет добр к юному принцу. Ему нужен отец. - Мои извинения, принц. Ты лишь хотел помочь. Просто это... сложно, говорить о нем. Загрей кивает и отводит взгляд. - Но хватит обо мне. Почему ты спрашиваешь, принц? Не связано ли это с юным воплощением Смерти? - Он поддразнивает его. Он может сделать это. Загрею нужен отец. Он может стать им для него. Он сможет. Смена темы срабатывает. Загрей краснеет еще гуще, теперь его лицо цветом почти как воды Стикса, и почесывает в затылке. - Ну, я не... может быть? Мег очень красивая и совсем не обращает на меня внимания, но Тан... он тоже красивый, а еще он милый и так добр ко мне... Патрокл никогда бы не подумал, что будет проводить свое посмертие, давая советы богу, или что услышит, как воплощение Смерти описывают как "милого". Все это совершенно невероятно. - Что же, принц, должен признать, что мне недостает опыта в этой области. Однако... Молчание тебе не поможет. Если они нравятся тебе, вырази свою симпатию. Откровенность не завоевала ему сердце Ахиллеса, хотя это в большей степени была вина его матери, чем любовь сама по себе. Загрей кивает с решительным выражением лица и благодарит его. Отстраненно он замечает тягу пакта на границе сознания. Значит, пора возвращаться на пост. Он убирает тренировочное оружие, помогает Загрею встать. Кладет руку на его худое плечо и улыбается так мягко и искренне, как только может. Он может сделать это. Действительно может. *** Ахиллесу не место в Элизиуме. Он знает это. Он заслужил Тартар, заслужил жесткую плеть госпожи Тисифоны, заслужил вечные муки. Но потом он решает, что возможно заслужил вот это. Заслужил быть запертым от своего возлюбленного в золоченой клетке. Однажды он пытается уйти. Он предлагает золотую монету господину Харону, чтобы тот отвез его к Владыке Аиду. Он думает, что там может о судьбе своего мужа. Но Харон отказывает ему. Ахиллес падает на колени, умоляет лодочника, но тот лишь стонет и отталкивается от берега веслом, а затем исчезает. Ахиллес понимает. Ему не покинуть Элизиум. Здесь для него ничего нет. Он скучает по Тартару, по боли которую он знает, что заслуживает. Его собственная кровь прибавляется к месиву, покрывающему его руки. Как странно, думает он, что тени могут истекать кровью. Как странно, что он может. *** Патрокл учит принца Загрея так же, как учил юных солдат под Троей, но также учит его смирению, опасностям гнева и гордыни. Он видит в нем тот же огонь, что горел в Ахиллесе, и хочет дать ему другое направление - тепло очага, а не пламя пожара. Загрей растет болезненно добрым юношей. Патрокл видит в нем многое от себя, чем гордится, но он все-таки так сильно похож на Ахиллеса. Он любит всем сердцем, полностью отдается всему, что делает, он полон кипучей энергии. Патроклу повезло испытать на себе эту любовь. Однажды Загрей говорит ему, довольно сконфуженно, что считает Патрокла больше отцом, чем Аида. Патрокл не мягкий человек, никогда не был, но он тает, привлекает принца в объятия. Сынок, бормочет он. Он хотел бы, чтобы Ахиллес это увидел. Патрокл не мягкий человек. Ахиллес бы гордился. Он наблюдает, как принц и воплощение Смерти колеблются. Принц настойчивый, пылкий, но несмотря на совет Патрокла быть более открытым, он никогда не говорит Танатосу, насколько в действительности глубоки его чувства. Танатос похож на него самого, думает Патрокл. Он собранный и спокойный, но временами в его движениях проскальзывает тень тревоги, как если бы он тщательно оценивал все, что делает, чтобы не допустить промах. Он предпочитает тишину и одиночество, если только речь не идет о принце... и, со временем, Патрокле. Однажды Патрокл видит его в комнате отдыха и, неожиданно для себя самого, присоединяется. Танатос кивает ему, он кивает в ответ, и они пьют в молчании. Когда его перерыв закончен, он встает, кивает Танатосу и удаляется. Это входит в привычку и постепенно их языки развязываются. Они часто говорят о Загрее. Патрокл узнает, что под своим холодным фасадом Танатос - добрый и мягкий, похожий на него самого. Он узнает, что Танатос не винит смертных за страх и проклятья в свой адрес, но это давит на него. Он бог мирной Смерти, объясняет он. Ему бы хотелось, чтобы люди помнили об этом. Патроклу бы хотелось, чтобы Танатос сопровождал его душу в Аид. Танатос умный и практичный, не любит изменять своим привычкам. Внешне бесстрастен, но его взгляд беспокойно порхает вокруг, пальцы постоянно хватаются за что-нибудь. Как и подозревал Патрокл, они из одного теста. Когда-то Патрокл был мягким как Танатос. Когда он был юным, когда отец бранил его за нарушение какого-нибудь «общеизвестного» правила или этикета. Когда тот юноша переступил одну из невидимых границ Патрокла и заплатил за это. Когда он поступил так, как его учили и честно рассказал о произошедшем, а потом был изгнан. Когда его снова и снова избегали, сначала как слишком уж странного, а потом - как убийцу. Он скрывался в своем воображаемом мире, а потом Ахиллес нашел его и силой перетянул в свой мир. Ахиллес направлял его, помог ему выстроить прочную броню (как иронично). Он всегда был хорош со схемами и образцами и часто помогал Одиссею (да проклянут его боги) с планами и тактикой. Теперь, огрубевший от войны и горя, Патрокл понемногу снова учится смягчаться. Учится снимать свою броню перед Загреем и перед Танатосом, потому что Загрею нужен отец, а Танатосу нужен друг. Он запирает свою агонию в прочный ящик на задворках своего сознания. Здесь нет места его боли. *** Ахиллес стареет. Так не должно быть, он уже мертв, и тем не менее он чувствует это. Чувствует боль в суставах, слабость в мышцах. Он знает, что будь у него зеркало, в нем были бы видны глубокие морщины, залегшие под глазами. Когда-то Патрокл хотел состариться вместе. У них никогда не было такой возможности. *** Загрей наконец узнает о Персефоне. Он приходит к Патроклу и с нетерпеливым, решительным выражением лица заявляет, что уходит. Патрокл кивает. Позже он извлекает Адское оружие из тренировочного зала и размещает во дворе за покоями Принца. Оно понадобится для его побега. Патрокл не позволяет себе поддаться чувствам. Он будет сильным и спокойным ради Загрея. Он поможет ему. Он может сделать это. Так должен поступать отец. А затем... Танатос возвращается сразу после первого побега Загрея. Он оглядывается вокруг и не найдя ни следа Загрея, бросает многозначительный взгляд на Патрокла. Как только заканчивается его смена, он присоединяется к Танатосу в комнате отдыха. Пока он объясняет, взгляд Танатоса блуждает по столешнице. Патрокл наблюдает за тем, как его изящные пальцы перебирают цепочку на ожерелье. Он прикусывает губу. Ему это не по душе. Патрокл не знает, как помочь. Утешение никогда не было его сильной стороной. Танатос смотрит вверх и его глаза блестят, полные слез, и это почти ломает Патрокла. Он протягивает руку, и Танатос хватается за нее, сдавливает в крепком пожатии, зажмуривается. Он раскачивается взад-вперед, и Патрокл поглаживает большим пальцем гладкую кожу на его ладони. Он будет спокоен. Так должен поступать друг. *** Кто-то появился на поляне Ахиллеса. Он встает с травы и берется за копье. Порезы на ладонях болят от прикосновения к древку. Пришелец, кем бы ни был, бьет горшки у ворот и громко ворчит. Ахиллес видит темные волосы, пламенеющий венец. Он бросает копье. Незнакомец поворачивается, видит летящее в него копье и ухитряется уклониться в последний момент. Ахиллес призывает копье обратно в руку и снова замахивается, пока незнакомец бежит к нему. Попасть в движущуюся цель никогда не составляло труда. Но тут он замечает ступни незнакомца - они будто горят, сияют и шипят там, где касаются травы - и замирает на достаточное время, чтобы новый посетитель достиг его. - Привет, - говорит он, тяжело дыша, с кривой ухмылкой на лице. - Я Загрей. Я просто проходил мимо. Я, ну, я принц. - Ахиллес лишь таращится на него. - Эм, могу я узнать ваше имя, сэр? - серьезно спрашивает незнакомец... Загрей, принц. Ахиллес качает головой, качает головой. Он не может сказать. Он не хочет называть свое имя. Он дрожит. Загрей что-то говорит, протягивает руку, (Одиссей протягивает руку, уговаривает его поесть. Выхватывает клинок, который он подносит к горлу.) обеспокоенно улыбается. Он знает эту улыбку. (Патрокл перевязывает его неглубокие раны после битвы. Патрокл просит его - в следующий раз будь осторожнее, любимый.) Ахиллес отшатывается, (Гниение в воздухе, кровь и плоть и распад.) роняет копье, бежит. Бежит, (Пальцы в его волосах, заплетают их. Нежный, всегда такой нежный, его возлюбленный.) бежит, бежит. *** Загрей не может умереть насовсем. Он выходит из Стикса после каждой попытки, пятная пол брызгами алой воды. Он рассказывает Патроклу о своих похождениях, время от времени дарит ему бутылки с нектаром. Три стоят нетронутыми в его покоях. В этот раз Загрей выглядит озабоченным, взволнованным. Он подходит к Патроклу и останавливается рядом, молчит, запускает ладонь в свои непослушные пряди. Патрокл поднимает брови и ждет. - Я... добрался до Элизиума, сэр, - На это Патрокл отвечает улыбкой. Он все ближе. - Мои поздравления, принц. Несомненно, это следует отметить? Загрей фыркает, снова запускает пальцы в волосы. - Да, только... я просто... там я встретил тень, которая... он беспокоит меня, сэр. - Патрокл ждет продолжения. - Он... он был покрыт кровью. Весь целиком. Я не мог понять, какого цвета его волосы. Они промокли насквозь. И он метнул в меня копье, но промахнулся, а потом как будто застыл. Я спросил его имя, и он только качал головой, а потом я заметил, что он дрожит, и протянул руку, чтобы, не знаю, положить ему на плечо, а он отшатнулся и сбежал. Я не понимаю, что я сделал не так. Я просто... беспокоюсь за него. - Голос принца поднимается до высоких, отчаянных нот. Патрокл не знает что сказать. На войне были люди, которые, когда им напоминали о ране, или о павшем товарище, уходили в себя, терялись на какое-то время. Патрокл всегда полагался на других в таких случаях. Он никогда не знал, как поступить. Но он знает, что Загрею нужен совет, и пытается его дать. Так должен поступать отец. - Ты знаешь, принц, что тени - это просто воспоминания? - Загрей кивает. - Иногда... иногда люди теряются в прошлом, в воспоминаниях. Я полагаю, что у теней это будет проявляться еще сильнее. По моему опыту, нектар может облегчить это состояние, хотя бы на время. Попробуй дать его той тени. И, - добавляет он сухо, меняя тему. - Подумай о том, чтобы предложить его воплощению Смерти. Это может много для него значить. - Загрей краснеет до ушей. О, как же Патрокл обожает поддразнивать своего сына. - Я буду иметь в виду, спасибо, сэр. И... я не думаю, что Тан хочет меня видеть. Он мной недоволен. Я просто... Не знаю, как он не понимает, что я должен это сделать. Он тут вообще не причем! - определенно это недовольство зрело уже какое-то время. И определенно Загрей не думает головой. - Принц, мне кажется, что в черепе у тебя пустота, - Мягко начинает Патрокл. – Или что ты выжег себе глаза в Асфоделе. Не ты ли пытался ухаживать за господином Танатосом прямо перед тем, как начал свои попытки? Сказал ли ты ему, что уходишь? Пытался ли объясниться с ним? - Загрей смотрит в пол. - Я... ну, нет, но он был занят! - возмущенно восклицает Загрей. - Мы оба с тобой знаем, что это не оправдание. Он думает, что ты его бросил. Исправь это, - Патрокл спокоен. Он не станет ввязываться в спор. - Но... - пытается Загрей. Этот юноша определенно испытывает его терпение. - Нет, принц. Исправь это, - Он будет сильным. Он поможет им. Так должен поступать друг. Так должен поступать отец. *** Незнакомец вернулся. Ахиллес слышит шипение, когда пламенные ступни шагают по мягкой траве, но не пытается встать. Он раскачивается, сидя на месте, склонившись над рекой, глядя в никуда. Шаги приближаются, мягкие и неуверенные, а затем Ахиллес видит поножи с черепами и боковым зрением следит, как кто-то садится рядом. - Сэр? Я... вот, принес вам кое-что, - мягко говорит незнакомец. Так Патрокл разговаривал с лошадьми. Краем глаза Ахиллес замечает нечто блестящее, медового цвета, и сильнее сжимается. - Это нектар. Он может вам помочь. Пожалуйста, выпейте, - Нектар. Напиток богов. Рациональная часть Ахиллеса хочет рассмеяться. Когда-то он воображал себя богом на Олимпе, пьющим нектар сверх меры. И теперь этот самый напиток предлагают ему, не более чем обломку боли и памяти. Он принимает бутылку. Незнакомец говорит что-то ободряющее, когда он берет ее. Пытается открыть, но стекло скользит в окровавленных пальцах, пока он возится с пробкой. Из глаз текут слезы. Ему тошно от себя. Незнакомец мягко забирает бутылку обратно и вынимает пробку, снова вкладывает бутылку в исцарапанные ждущие руки Ахиллеса. Тот подносит ее к губам. Нектар теплый, мягкий и сладкий. Это солнечный свет, налитый в бутылку. На вкус он как губы Патрокла, когда он впервые ощутил их, под оливковым деревом у моря его матери, в дни их юности. Он всхлипывает, осушает бутылку, давясь густым нектаром, и больше ничего не остается, только пустое стекло. - Патрокл, - выдыхает он, обнимая себя руками, держа себя так крепко, как может. - Патрокл? Что с ним, сэр? - говорит незнакомец, возвращая его в реальность. И о, он знает его, знает его мужа, и Ахиллес поворачивается, склоняется перед ним, дрожащими пальцами чувствуя жар, исходящий от этих пламенных лодыжек. - Пожалуйста, - умоляет он, - скажи мне, где он. Пожалуйста. Пожалуйста, - Его хриплый голос срывается. - Он в Доме, а что? Вы... - незнакомец ахает. - Это кольцо. Вы его муж. О, боги. О, боги, о, боги. Сэр, пожалуйста, как вас зовут? - Ахиллес, - выдавливает он. - Пожалуйста, он... он в порядке? - Я... он немного грустный, но в целом, кажется, в порядке. Ахиллес, сэр, я могу что-нибудь для вас сделать? Я могу передать послание, если хотите, - Он садится обратно, опять обнимая себя руками, и мотает головой. Патрокл в Доме Аида. Качает головой, качает головой. Смотрит в никуда. - Мне пора идти, сэр. Приятно было поболтать с вами, - Ахиллес едва слышит его. Ахиллес не был приятным человеком при жизни. И сейчас тоже неприятен. Нет, он отвратительный, кошмарный злодей, разрывающий себя изнутри, и он не знает, как остановиться. *** В этот раз, когда Загрея выносит к берегу Стикса, его челюсти стиснуты, а мышцы напряжены, и он направляется напрямую к Патроклу. - Сэр, - начинает он мрачно. - Я воспользовался вашим советом. Я снова столкнулся с той тенью, и я предложил ему бутылку нектара, и вы были правы, это помогло, по крайней мере на какое-то время. Но... - Принц запинается. - боги, я не хочу рассказывать вам об этом. - Принц, - отвечает Патрокл, - что бы там ни было, я уверяю тебя, что слышал и хуже. Я сражался на войне десять лет. Я услышал достаточно плохих новостей. Загрей вздрагивает. - Верно, значит, та тень, он произнес ваше имя, когда допил, и я спросил его, что он имеет в виду, и он... он упал ниц и спросил, все ли с вами в порядке, и я смутился, потому что, я имею в виду, это просто какая-то тень из Элизиума... - Принц, - снова вмешивается Патрокл, - ты отклоняешься от темы. Загрей стонет и запускает руку в волосы, взъерошивая их. Его пятки высекают искры, когда он шаркает по полу. - Боги, вы правы, это все просто... ладно, короче, эта тень ваш муж. Ахиллес, - заканчивает он. О. О, боги, о, Ахиллес. Патрокл чувствует, как украшенный драгоценными камнями пол выскальзывает у него из-под ног. - О, - оцепенело произносит он. Он удерживает на лице спокойное выражение. - Благодарю, что сообщил мне, принц, - Он будет сильным. Так должен поступать отец. - Конечно, сэр. Он как будто... вернулся в свое, ну, предыдущее состояние после того, как я спросил, не хочет ли он передать вам послание. И я предлагаю вам то же самое, если вам есть что сказать ему. - Патрокл соображает. Что такого он может сказать Ахиллесу, чтобы ободрить его, помочь ему обрести себя? - Если ты встретишь его снова, - начинает он. - скажи Ахиллесу, что я не держу на него зла. Скажи ему, - он медлит. - скажи, что я люблю его, - На это Загрей широко улыбается. - Да, сэр. - Теперь иди... ты же должен сейчас быть на середине пути сквозь Асфодель? - Патрокл выдает свою самую дразнящую улыбку, и улыбка на лице Загрея сменяется решительным выражением, когда он кивает и направляется в свои покои, напоследок бросая на Патрокла взгляд через плечо. Патрокл вздыхает. Он надеется, что Танатос скоро вернется. Ему не помешает выпить. *** Незнакомец вернулся и принес еще нектар. Ахиллес жадно пьет его, чтобы снова ощутить онемение, успокаивающее боль. Загрей молча сидит рядом, пока он пьет. Когда он ставит бутылку в траву, принц заговаривает. - Сэр, я разговаривал с Патроклом. Он передал со мной послание для вас, если вы готовы его выслушать, - Ахиллес смотрит в эти странные глаза и не видит в них лукавства. Он кивает. - Он просил передать вам, что не держит на вас зла, и что он по-прежнему любит вас, - Ахиллес моргает. Он по-прежнему любит вас. Это невозможно. Это не может быть правдой, но лицо Загрея говорит иначе. Патрокл любит его. Должно быть, ему улыбается Тихе, потому что Патрокл по-прежнему любит его. - Сэр, - На лице Загрея появляется обеспокоенное выражение. - Что с вами... О, - Его глаза округляются, и он таращится на Ахиллеса. - Что случилось? - спрашивает Ахиллес. - Вы просто стали выглядеть... моложе. И, раз уж речь зашла об этом, извините если это щекотливый вопрос, но... не нужна ли вам помощь с отмыванием всей этой крови? - Ахиллес отшатывается от Загрея. - Нет, - шипит он, сжимает плечи, трясет головой. - Хорошо, сэр, все в порядке. Я просто хотел помочь. Мне пора. Тесей заждался, - И с этим он снова оставляет Ахиллеса, оставляет его с большим облегчением, чем он чувствовал с момента своей смерти. Патрокл любит его. Он смотрит на золотой ободок на своем пальце. Тот сияет в мягком свете Элизиума, единственный чистый участок в море красного. Он не может сказать, где заканчивается его собственная кровь и начинается чужая. Когда-нибудь он будет свободен от крови. *** - Патрокл, сэр! - Загрей окликает его еще до того, как завернуть за угол Западного зала. Он запыхался и улыбается. - Я передал Ахиллесу ваше послание. Он все еще... выглядит немного расклеившимся, но он был рад услышать его. А когда я закончил, он помолодел! - Загрей широко улыбается и раскраснелся от гордости. Приятно слышать, что его послание было принято хорошо, но... - Помолодел, говоришь? Что это значит? - Ну, когда мы впервые встретились, он выглядел старше вас. Со всеми этими морщинами на лице. Теперь он выглядит примерно одного с вами возраста. Он все еще выглядит... печальным, усталым, я не знаю, но это же хороший знак, да? - Патрокл кивает. - Он что-нибудь передал в ответ, принц? - Улыбка Загрея гаснет. - Ну, нет. Прошу прощения, сэр, я даже забыл предложить, - Патрокл не позволяет себе разочаровываться. Ахиллесу нужна помощь. Он не сможет помочь своему мужу, если будет предаваться обиде. - Ничего страшного, принц. Я полагаю, пока что наше общение будет односторонним. Когда ты увидишь его снова, - Патрокл раздумывает. - не передашь ли ты моему Ахиллесу, что я жажду снова увидеть его и уверить его в моей любви? - Будет сделано, сэр. Я дам вам знать, что из этого получится, - Патрокл кивает, благодарит его. Когда его смена закончена, он направляется в комнату отдыха. В Восточном Зале новый очаг, белый и изысканно украшеный, и от него в комнате чересчур жарко. Кираса Патрокла ему не по размеру - на самом деле она не его, сделана для Ахиллеса, тот всегда был уже в груди - и сегодня днем или ночью она неприятно впивается в тело в подмышках. Он слишком остро чувствует прикосновение хитона к лодыжкам. Он сидит в углу и цедит нектар, стараясь отвлечься от болтовни теней. Они всегда были такими шумными? Он улавливает обрывки разговоров, но они перекрывают друг друга, перемешиваются и он теряет нить. Он подергивает пряди своих волос, бороду, переплетает пальцы на коленях. Лавровый венок стискивает ему череп. Он ненавидит свои покои - они пустые и обезличенные - он там тихо и темно, и именно это ему сейчас нужно, так что он идет туда. Он лежит на мягкой постели, глаза расширены, и смотрит в темноту. Его кольцо поблескивает в темноте. Он так близко. *** Кровь никогда не высыхает. Ахиллес не позволяет ей. Он еще сильнее ненавидит себя за то, что делает, но это единственный способ заглушить воспоминания. Незнакомец возвращается с новой бутылкой нектара в руке. На этот раз Ахиллес пригубливает ее, но не выпивает полностью. Оставляет на потом. Незнакомец говорит, что Патрокл хочет видеть его, что он любит его. Наконец к нему возвращаются слова. - Незнакомец, - начинает он, встретив полный надежды взгляд принца. - не передашь ли ты Патроклу, что я жду его, тоскую по нему? Скажи ему, что я люблю его и что я сожалею, - тот в замешательстве сводит брови, но кивает. Ахиллес понимает, что он хочет задать вопрос, но сдерживается. Ахиллес колеблется, затем добавляет: - И... благодарю тебя за нектар и за послания. - Ахиллес не был приятным человеком. Теперь он им станет. *** Патрокл мысленно повторяет слова Загрея - Ахиллеса - когда сидит в комнате отдыха с Танатосом во время своего перерыва. Его друг наконец-то вернулся в дом и рассказал обо всем, что произошло между ним и Загреем. Похоже, что Танатос счел ухаживания Загрея шуткой, когда принц исчез без предупреждения, и погрузился в работу, чтобы отвлечься. Патроклу знакомо это чувство. Такое иногда случалось, когда он был совсем юным, когда другой мальчик с неделю притворялся его другом перед тем, как бросить его. Для бога Танатос такой хрупкий, нежный как те бабочки, которые часто теснятся на его косе. Патрокл из всех сил старается уверить его в чувствах Загрея. В основном их совместные перерывы проходят либо в молчании, либо в попытках Патрокла осторожно выпытать причины огорчения Танатоса. Но на этот раз Танатос спрашивает о собственных тревогах Патрокла. - Не думал, что ты заметишь, что что-то неладно, - говорит он, хотя и беззлобно. Ему сложно разбираться в людях, и он предполагал то же самое и о Танатосе. Танатос наклоняет голову, на его щеках золотой румянец. - Ну... Заг упоминал, перед тем как я... ушел, что что-то произошло и тебе может быть нужно поговорить об этом. Я не очень хорош в таких вещах, но я могу выслушать, если хочешь. Я... ты важен мне. - Патрокл тронут тем что его сын заметил их дружбу с Танатосом, и еще более тронут тем что тот решил, что здесь потребуется более деликатный подход, чем мог бы предложить сам Загрей. И Танатос старается, поэтому и он постарается тоже. Там должен поступать друг. - Ты знаешь, что я замужем, верно? - начинает он. Танатос кивает. Патрокл тщательно взвешивает свои следующие слова. - После моей смерти стало ясно, что нам с моим мужем не суждено быть вместе. Я предпринял... меры к тому, чтобы сделать его посмертие как можно более приятным. Теперь он находится в Элизиуме, - Патроклу нет нужды объяснять, что ценой была его служба в Доме. Танатос в курсе, как работают контракты Владыки Аида. Танатос поднимает взгляд, он смущен. Патрокл лишь вздыхает и продолжает. - В одну из недавних попыток побега Загрей достиг Элизиума и после пришел ко мне за советом о тени, которую встретил, по характеру тот казался больше зверем, чем человеком. Этот человек, - заканчивает он. - мой муж, Ахиллес, - Танатос явно растерян. - О, - тихо произносит он. Патрокл кивает. Остаток перерыва они пьют молча. Патрокл не обижен на Смерть за его молчание. Он знает, что это не от недостатка заботы. Он знает, что сам вел бы себя так же. *** Нектар заканчивается очень быстро. Сложно сдерживаться и не пить его. Он приносит облегчение, которого Ахиллесу удавалось достичь только однозначно худшими методами. К счастью, Загрей быстро возвращается, приносит еще нектар и новое послание от его мужа. Это становится рутиной и это приводит Ахиллеса в чувство, хотя бы ненадолго, пока Загрей сидит вместе с ним на его поляне. Загрей рассказывает ему о Доме, о занятиях с Патроклом, о своих собственных сердечных волнениях. Ахиллес предлагает совет, когда может, чаще предлагает свое внимание. Однажды Загрей приходит к нему с широкой улыбкой на лице и блеском в глазах. Он рассказывает Ахиллесу об Орфее и Эвридике, которые снова встретились после эонов, проведенных порознь. Ахиллес чувствует, как что-то теплится в его груди, приглушая боль. Это немного похоже на надежду. Загрей не уверен, что сможет сделать это снова. Его улыбка становится извиняющейся. Ахиллес мягко улыбается в ответ. Он уверяет, что все в порядке. Это неправда. С каждой выпитой бутылкой нектара его раны закрываются и кровь высыхает. Боль больше не помогает, не так, как раньше. Помогает нектар, поэтому он пьет. *** Патрокл блекнет. Он не уверен, как давно... но это невозможно и дальше принимать за игру света. Когда он стоит на посту, то может различить древко копья там, где обхватывает его пальцами. Он безрадостно смеется. Он не может заставить себя беспокоиться об этом. Он пьет с Танатосом. Он разговаривает с Загреем. От шлет послания Ахиллесу и получает ответы. Поначалу это было захватывающе. Теперь же глубоко внутри него нечто долго подавляемое требует еще. Это настоящая борьба - игнорировать тихий голос, который говорит, что он увидит своего мужа снова. Он не может позволить себе надеяться. Когда-то он уже надеялся. И вот где он оказался. Иногда он чувствует, как пульсирует его смертельная рана. Он знает, что от нее остался шрам посередине грудной клетки. Уродливый узел темных выпуклых тканей, которые прижимаются к кирасе с каждым его вздохом. Интересно, все ли тени сохраняют свои смертельные раны, или только те, что были плохо залечены. Патрокл - открытая рана, которая загноилась. Он не уверен, сколько еще продержится. *** Ахиллес пробуждается от сна, в котором теплая темная кожа прижимается к его груди, его пальцы в длинных прядях, он глядит в глаза темные как сама ночь и такие же лучистые. Он не помнит, как оказался на берегу, но он раскинулся здесь, плащ неудобно сбит под плечами. На языке тяжелый вкус нектара и глаза до сих пор тяжелы от сна (когда он последний раз спал? точно еще до своей смерти), когда он слышит мягчайшие шаги у входа на поляну. Они так похожи на шаги Патрокла, что он думает о том, что сон затянулся... но потом звучит мягкий, нежный голос, который он мог бы узнать где угодно, прекрасный, благословенный голос, бальзам для него даже сейчас, даже в смерти: - Ахиллес? Он мгновенно вскакивает на ноги, еще слабые, и его колени почти мгновенно подкашиваются, когда он узнает мужчину перед собой. Патрокл издает паникующий звук и бросается вперед, преодолевает последние несколько шагов между ними и ловит его за талию, и он плачет - когда это началось? - и зарывается лицом в грудь своего дорогого, дорогого, любимого мужа и крепко стискивает его бока. Мягко, мягко как всегда, всегда такой нежный, его Патрокл заставляет его отвести голову, подняв за подбородок. Пальцы на его подбородке точно такие, какими он их помнит - мягкие и теплые, лишь слегка царапающие намеком на мозоли. Ахиллес поднимает руки к лицу Патрокла, борода под ладонями такая же чудесно жесткая, как он запомнил, и он дышит со всхлипами, пока горячие слезы текут по щекам. Он смеется, и давится смехом, потому что это не может быть по-настоящему, это всего лишь очередной обман. А потом он вспоминает, вспоминает почему они вообще оказались здесь, и падает на колени. Точнее, пытается упасть, потому что Патрокл ловит его за подмышки и снова ставит на ноги, прижимаясь лбом ко лбу. - Никаких коленопреклонений, любовь моя. Я заслуживаю извинений, и я их получу, но не так. Мы поговорим позже. - Его голос ровный и не оставляет возможности для спора. Ахиллес отстраненно думает, что из него должен был получиться хороший отец. Но эта мысль вместе со всеми прочими вылетает из его головы, когда он чувствует губы Патрокла на своих. Они не целовались уже целую вечность, поэтому сначала поцелуй выходит неуклюжим, губы и зубы не там где нужно, но они быстро переучивают ритм. Ахиллес уже забыл, как они хороши, эти объятия, эти прикосновения. Когда они отстраняются, оба тяжело дышат. Патрокл обхватывает лицо Ахиллеса ладонями. Его взгляд блуждает по его волосам, а затем вниз по рукам, прижатым к груди Патрокла. - О, мой Ахиллес. Ты сам с собой это сделал? - от его печали не его лице разбивается сердце, и это снова раздавливает Ахиллеса. Он кивает и прячет лицо в шее Патрокла. Это не совсем правда - большая часть засохшей крови, особенно в его волосах, осталась еще с Трои. Но Патрокл уже знает достаточно. Широкая ладонь осторожно ложится ему на затылок. - Ты позволишь мне помочь тебе смыть ее? - спрашивает Патрокл, и Ахиллес напрягается. Но Патрокл теперь рядом, он не ненавидит его, он не бросил его, и Ахиллес отстрадал уже достаточно, поэтому он кивает. *** Ахиллес отводит его в комнату с фонтаном для купания. Патрокл ступает немного позади него, они держатся за руки, и он не может перестать смотреть на руки своего мужа. Они полностью покрыты засохшей кровью. Если горе Патрокла - загноившаяся рана, то у Ахиллеса - рана, которая открылась, и продолжает открываться снова и снова. Комната с фонтаном почти пуста, и она как будто предугадывает их нужды, потому что набор мыл и масел уже аккуратно уложен в корзинку у маленького бассейна. От воды поднимается манящий пар, пока они снимают броню. Патрокл пытается прикрыть рубец на груди, когда скользит в воду. Он не хочет снова беспокоить Ахиллеса. Ахиллес тихий и напряженный, пока Патрокл уводит его в сторону, к скамейке, но расслабляется, как только Патрокл запускает пальцы ему в волосы. Патрокл втирает оливковое мыло в волосы Ахиллеса снова и снова, пока не остается ни следа красного, пока к ним не возвращается прежний золотой цвет. Затем он мягко берет руку Ахиллеса в свои и приступает к работе. После они сидят вместе на прохладном каменном полу, Ахиллес между ногами Патрокла, пока тот массирует плечи и спину своего мужа, втирает масло в кончики его волос. Когда он заканчивает, Ахиллес мягкий, податливый и тает в его руках. Он до сих пор не сказал ни слова. Патрокл обвивает руками Ахиллеса поперек живота и тянет на себя, так что тот спиной прижимается к его груди, голова откинута ему на плечо, все еще влажные золотые волосы рассыпаны по его груди. Он приоткрывает глаза, зелено-золотые полумесяцы проглядывают сквозь ресницы, мокрые и слипшиеся друг с другом в маленькие пики. Он такой красивый, Патрокл почти забыл об этом. На мгновение они просто остаются в таком положении, безмолвно глядя друг на друга. Потом Ахиллес говорит. - Любовь моя, - начинает он. - Я сожалею. Сожалею о своем гневе, обо всем, через что тебе пришлось пройти той ночью. Я должен был прислушаться к тебе. Тогда ты смог бы выжить. Не Гектор оборвал твою жизнь. Это сделал я, - Патрокл качает головой еще до того, как Ахиллес закончил говорить. - Нет, дорогой. Моя гибель была предрешена. Хотя я и не снимаю с тебя твоей вины, ты не смог бы предотвратить неизбежное, - Он чувствует, как слезы поднимаются в горле, подступают к глазам. Он проглатывает их. Он будет спокоен. Одна слезинка все же вырывается, и Ахиллес протягивает руку, чтобы стереть ее подушечкой большого пальца. Он поворачивается в объятиях Патрокла и поднимает руки к лицу своего мужа, большие пальцы мягко оглаживают скулы, родинку под левым глазом, проходятся по векам и ресницам. И тогда замок на маленьком ящике на задворках его разума ломается и слезы льются и льются, не останавливаясь, и он срывается в объятиях своего возлюбленного Ахиллеса. Он стискивает руки сильнее, еще сильнее вокруг него, прижимая его невозможно близко, с плачем раскачиваясь взад-вперед. Он зарывается лицом в макушку Ахиллеса, хватается за него, зарывается пальцами в его волосах, целует их между всхлипами. Ахиллес просто держит его, одна ладонь на затылке, другая гладит его по волосам так, как ему всегда нравилось. Он не знает, как долго они остаются в таком положении, захлестнутые горем друг друга на каменном полу, но когда слезы Патрокла наконец высыхают, волосы Ахиллеса уже высохли наполовину. В какой-то момент слезы Ахиллеса присоединились к его собственным и теперь его веки красные и припухшие, когда Патрокл смотрит на них, пока они оба уже стоят, одетые в свои хитоны. Ахиллес изучает доходящий до пола подол Патрокла и хмурится. - Пожалуй, мне это не нравится, - непринужденно говорит он. Патрокл поднимает брови. - Да? - Так гораздо труднее любоваться тобой, мой дорогой. Как мне восхищаться тем, чего нельзя увидеть? - Патрокл лишь усмехается. - Возможно в этом и смысл, дорогой. Теням Владыки Аида нельзя непристойно одеваться. Посмотри на себя, - он цокает языком, - Так в Доме не пойдет. Слишком открытые ноги. - Он опускает руку вниз, проводит пальцем поперек его бедра, и у Ахиллеса перехватывает дыхание, он с дрожью прикрывает глаза. Он делает это снова, усмешка превращается в довольную улыбку, когда его муж выдавливает «О, ведь ты злодей, как я мог забыть?» Патрокл никогда не был особенно тактильным, но Ахиллес расцветал от прикосновений. Похоже, это верно и сейчас, но его терпение... о, Патрокл еще развлечется с этим. Его разум по ощущениям как инжир, слишком долго провисевший на ветке, но силы дразнить Ахиллеса у него найдутся всегда. Время для новых слез и боли придет потом. Сейчас он приседает и подхватывает Ахиллеса поперек спины и под коленями, поднимает на руки, и Ахиллес сначала вскрикивает, и потом смеется, откидывая голову, неплотно обхватывает руками шею Патрокла, пока тот несет его обратно на поляну. Они вместе падают в траву, Ахиллес переворачивается на спину и тянет Патрокла к себе, так что тот устраивается на боку, рука подпирает голову, пока он глядит на своего возлюбленного. Их разговор затягивается, должно быть, на часы, о том и о сем, о Загрее, который, как выясняет Патрокл, представляет Ахиллеса кем-то вроде еще одной отцовской фигуры. Патрокл рассказывает Ахиллесу о Танатосе, тепло улыбаясь, когда описывает своего доброго друга. Ахиллес хороший слушатель. Всегда был. Потом приходит время для их собственной боли, и их слова становятся взвешенными, осторожными, рассчитанными, ни один не хочет ранить другого. Патрокл рассказывает Ахиллесу о горьком времени между смертью и посмертием, и Ахиллес прикрывает рот ладонью и давится слезами и извинениями. Патрокл лишь успокаивает его, рассказывает о том, как долго он чувствовал жгучий гнев, сменившийся подавляющей пустотой. Ахиллес тянется снова обхватить его лицо ладонями и рассказывает о Тартаре, о поисках в Элизиуме, о времени которое он провел покрытый своими ранами, о чужой и собственной крови, которую проливал. Он напряжен рядом с Патроклом, напуган и готов ретироваться, но остается. Они говорят и говорят до тех пор, пока их голоса не хрипнут, пока горло Патрокла не начинает болеть, а его разум тяжел и изнурен. Потом они валятся друг на друга, целуясь, обнимая друг друга, прикасаясь, просто чувствуя. Прошло так много времени. Патрокл хочет поглотить его. Он знает, что это чувство взаимно. Только позже, после торопливых «до свидания» и «люблю тебя», уже стоя на своем посту в Доме Патрокл замечает кое-что. Он не видит древко копья сквозь пальцы. Он еще не целый, не до конца. Но он исцеляется, и это начало.