Мутные лужицы на пыльной дороге

      — И чё это должно значить?       Он не отрывает взгляд от отчётов, выводя острым наконечником стального пера заключительные подписи на бумагах. Бежевые, стандартно промаркированные в верхней части королевским гербом, знаменем и названием воинской организации листы, заполненные по форме, судя по отличающимся почеркам и именам, дюжиной лиц из офицерского состава корпуса, уже отсмотренные и одобренные им сменяются один за другим с интервалом в считанные секунды, но остаются разделёнными, придерживаемые огрубевшими пальцами, чтобы чернила не смазались. Нужно отдать ему должное, ведь не каждый способен обучиться скорописной каллиграфии, даже имея в своём распоряжении четыре года ежедневной практики в качестве командующего одной из трёх основных военных сил. Эбонитовые слова ещё малость поблёскивают, когда он раскладывает документы в вертикальную линию, друг на друга, на своём столе, оставляя от каждого листа только нижние пять сантиметров бумаги, для просушки. С подставленной воздуху поверхности на него смотрят стройные ряды букв, формирующих чёткие, чуть ли не полностью идентичные друг другу надписи: «Командующий разведкорпусом Эрвин Смит», «Командующий разведкорпусом Эрвин Смит», «Командующий разведкорпусом Эрвин Смит», «Командующий разведкорпусом Эрвин Смит», … — как те же солдаты у него в подразделении: удивительно, как можно одновременно выглядеть так представительно и быть одними из десятков сотен отработанных росчерков пера в чьих-то документах, столь же незаменимых и важных для этого мира, как и капля потраченных на них чернил. И так же легко оставляемых. Он горько усмехается этой внезапной жестокой аналогии. И только потом отвечает:       — Не понимаю, о чём ты.       Секундная пауза.       — Лыбишься так, будто ещё как, блядь, понимаешь.       Несдержанное движение, дверь захлопывается. Несколько уверенных шагов к столу, руки наверняка в карманах. Сжаты в кулаки. Останавливается. Вздёргивает подбородок, челюсть напряжена. И смотрит так неприятно. Не обязательно даже видеть, чтобы знать, как оно выглядит.       Голубые глаза проходятся по изгибам самой последней росписи и с трудом отлепляются от бумаги, обращаясь в никуда; их обладатель удерживает какую-то идею и сейчас пытается создать ассоциацию для удобного возвращения к ней в будущем: в данный момент ситуация не располагала к продолжительным раздумьям. Он медленно поднимает взгляд с пола, постепенно скользя вверх от возникших перед ним начищенных высоких сапог и подола форменного пальто и, споткнувшись о поясной ремень, резко, будто приходя в себя, переводит внимание на лицо мужчины, минуя обтянутый плотной тканью широкий торс.       — Извини, Леви. Не понимаю.       Лицевые мышцы напрягаются сильнее. Хотя никакой агрессии человек не проявляет. Всего лишь стандартный для него способ продемонстрировать недовольство, как и резкие слова, даром что подобное мало имеет общего с субординацией или обыкновенной вежливостью. Однако настолько ценной боевой единице и не такое можно спустить с рук. Старого пса новым трюкам не научишь, а пользы он и без военного образования приносит сполна, равняясь по силе, по самым скромным подсчётам, едва ли не половине солдат их подразделения. На паршивое воспитание он уже давно закрыл глаза как на особенность. И настоятельно рекомендовал остальным сделать то же самое.       — Суёшь мне в состав ту блондинку. Скажешь, нет?       — В твоё отделение? Ралль… — он опускает руку и выдвигает ящик с личными делами действующих бойцов разведкорпуса, — …Петра, кажется, — пробегает пальцами по колонне тоненьких папок у самого левого края, места специально отведённого под рекрутов последнего набора, и вынимает одно дело, на ходу разворачивая документы и переводя на него взгляд. — Ты ей недоволен?       Прежде чем изучить досье, он наблюдает его реакцию. Иногда выражение лица или позы красноречивее любых слов. Особливо стоит держать это в уме, когда разговариваешь с данным человеком; у Леви с его экстремальным жизненным опытом и патологической асоциальностью две крайности: либо из него ничего клешнями не вытащишь, либо он сам с превеликим рвением поведает о том, что заботит его, и тут уж повезёт — не повезёт тебе его с лёту понять, ведь при неверном прочтении вторая стадия моментально откатывается к первой. Так что всегда нужно быть настороже и пытаться прочесть даже мельчайшие намёки в словах и поведении этого смурного нелюдимца.       — Я ею доволен. В том и цимес.       Они смотрят некоторое время друг на друга. Смотрят и молчат. В итоге Эрвин, тихо выдыхая в знак поражения, возвращается к личному делу и едва слышно произносит:       — Иногда мне бывает очень трудно понять тебя, Леви.       Возраст, физические параметры. Растил овдовевший отец, по роду деятельности ремесленник. Ни он, ни дочь ни в чём предосудительном замечены не были. Крамольных идей не высказывали. Краткая характеристика от инструктора кадетского училища округа Каранес, пара сухих офицерских похвал. Табель успеваемости — сильно выше среднего. За несколько экспедиций, в которых приняла участие, с тридцаток устранённых в команде целей. Подаёт большие надежды. С коллективом ладит. У командующего состава нареканий нет… ну, или до текущего момента не было. Единичный конфуз на одной из вылазок, но в принципе ничего серьёзного. Обычная реакция для человека, впервые оказавшегося в эпицентре боевых действий. В целом прекрасный экземпляр. Не говоря уже о том, что весьма миловидная молодая женщина с не самым кротким нравом, тем не менее, исполнительная и способная.       Он стремительно изучает листы — ещё один навык, который пришлось развить в командорском кресле, — и через несколько секунд вновь поднимает голову:       — Что конкретно тебя не устраивает?       Леви нетерпеливо выдыхает, сигнализируя о своём недовольстве его тугодумием. Делает ещё несколько шагов и усаживается на край стола, прямо поверх самого наружного документа недавно подписанной кипы. Правая ягодица располагается как раз где-то на проштампованном королевском гербе и названии организации. Эрвин смотрит на несчастный лист. Если рука вылезет из кармана и решит опереться на бумажную вереницу, её обладатель явно в восторге не останется. А со смазанными подписями придётся смириться, ведь дополнительно нагружать старших офицеров переписыванием формальных отчётов, до которых никому, кроме бюрократов «сверху», дела нет, будет слишком деспотично.       Он поднимает проницательные глаза, решая не отмечать опасную близость человека к непросохшим чернилам. Вляпается — его проблемы. Может, это отучит его впредь сидеть на столе.       — И?       Ещё один вздох. Веки опущены.       — Ты снова определил её ко мне в этот... в отряд.       — В отделение, — поправил Эрвин.       — Да срать. Я к чему, — он открывает глаза и, глядя прямо на него, складывает руки на груди. — Зачем?       Очередная затянувшаяся пауза, во время которой Эрвин переводит взгляд на бумаги в руках, какое-то время невидяще на них смотрит, а затем, будто что-то осознав, позволяет лёгкой улыбке промелькнуть на своём лице.       — Вот оно что.       Личное дело отправляется обратно в ящик.       — Она тебе нравится.       У Леви такой вид, будто он его сейчас съест.       — Эр-р-р-вин, — рычит он. — Об этом я тебе и талдычу. Хули ты в сводники заделался?       Эрвин задумывается. Как бы объяснить ему всё настолько прямо и доходчиво, чтобы по завершении объяснения не получить в свой адрес фирменный исполненный презрения взгляд? И возможно ли такое вообще?       Он и в самом деле при формировании отделений для тренировок, патрулирования и, разумеется, экспедиций за стены имеет склонность определять молодую солдатку именно под шефство этого офицера. Не столько из-за её впечатляющих показателей — а именно их Леви всегда в первую очередь ждёт от бойцов под своим началом, — сколько из-за этого её поразительного умения найти общий язык буквально с каждым. Она нравится Леви, это он знает наверняка. Вернее сказать, она является одной из немногих, к кому он расположен. Без колебаний исполняет любую его блажь, связанную с маниакальным стремлением к чистоте, ходит в город за инвентарём в свой выходной, ползает под столами, протирая пыль с нижней поверхности мебели и ножек, и просто всячески выслуживается перед ним; даже когда он её чихвостит — стоит, понурив голову, и смиренно выслушивает, не выступая и не оправдываясь, будто спинным мозгом чуя, что это лучшая стратегия поведения в данный момент. Иногда, проходя мимо столовой, он видит, как они чаёвничают вдвоём, и Леви при этом даже не выглядит напряжённым. Это и есть основная причина, почему пташка Петра, ведомая росчерком пера командора, так часто залетает в «хмуротдел», как его прозвали разведчики. Потому что она не конфликтная, а Леви с ней комфортно.       Но со стороны это, конечно, выглядит так, будто из пары десятков талантливых бойцов только самая молодая, уютная, привлекательная и, уж простите, низкорослая воительница больше всех достойна чести сражаться бок о бок с уже ставшим легендой героем человечества, его сильнейшим солдатом.       Возмущение Леви стало понятным. В конце концов, у него есть уши, которыми он способен волей-неволей слышать чужие языки, наверняка обсасывающие эту и смежные темы. Да и сам, наверняка, иной раз удивлялся, когда вновь лицезрел имя Петры в утверждённом списке, однако сомнений в приказе никогда не высказывал.       — Знаешь, Леви… — он взгромождает локти на стол, переплетает пальцы и утыкается губами в костяшки. — Давай сделаем так. Если хочешь сам выбирать себе бойцов, то подаешь заявление, я его одобряю, и после этого ты уже самостоятельно решаешь, с кем тебе водиться. Однако учитывай, что солдат исследовательской группы трогать запрещено. Также ты не получишь ни одного новобранца из будущих наборов — какие бы дарования там ни оказались, — пока рекрут не отслужит в разведкорпусе по меньшей мере три месяца. И последнее. Ты несёшь полную ответственность за своих бойцов, и когда я говорю «полную», я имею в виду полную. Если они что-то вытворяют, ты отчитываешься передо мной. Если на них поступают жалобы, ты отчитываешься передо мной. Если они нарушают дисциплину, ты отчитываешься передо мной. И если они, упаси стены, погибают во время экспедиции, то, помимо объяснительной по происшествию, в твои обязанности также входит написание личного письма родственникам погибшего, которое отправляется им вместе с извещением о смерти, подписанным мной, а ты теряешь некоторый процент от своего месячного довольствия на период до полугода, размер процента зависит от ценности солдата. Это понятно?       — Хрена загнул.       Это вынужденная мера. Как бы ни хорош Леви в качестве одиночного бойца, его работу в команде едва ли можно оценить выше, чем на «два» по десятибалльной шкале. И это имеет свои последствия. На поле брани он не только крайне, невероятно редко кооперировался с подчинёнными, увеличивая их шансы на победу в схватке и… на выживание. Но и, случалось, оставлял отделение под командование одного из своих солдат, в то время как сам отправлялся зачищать территорию в одиночку. Иной раз возвращаться уже было не к кому. И за годы учёбы на ошибках, ценой многих жизней, Эрвину удалось изобрести более-менее совершенную модель расстановки сил в отделении Леви, когда каждый элемент взаимодействовал друг с другом, дополняя и прикрывая другого. В немногочисленном разведкорпусе служит достаточно рядовых, которых можно комбинировать и перераспределять, благо что «трёхлетка» не так сильно, как хотелось бы инструкторам, сглаживает личные особенности курсантов, а разные стили ведения боя могут прекрасно сочетаться. Нужно только знать сильные и слабые стороны людей, замечать архетипы, иметь в своём распоряжении достаточно времени на эксперименты и человеческие ресурсы и не бояться рисковать.       В бытиё офицером именно так, присматриваясь и анализируя, Эрвин и умудрился полностью нивелировать потери в своём собственном отделении, расчётливо создав идеальную команду.       Но теперь ответственность за любое решение в отношении своих людей переложится на плечи Леви.       — Хорошо, — он спрыгивает со стола.       И хорошо, если он выдержит эту ношу.       — Мастер избежания вопросов. Шёл бы в политики.       Он не спрашивает позволения и не салютует. Лишь напоследок окидывает сидящего беглым взглядом, разворачивается и отходит по направлению к двери.       — И Леви.       Он останавливается. Рука замирает в нескольких сантиметрах от дверной ручки.       — Перед сном зайди ко мне в комнату.