Звучание

      Может, он начал это чувствовать с того самого дня, как сжал в пальцах текст песни. Ведь чтобы петь, чтобы двигаться в нужном ритме, надо уметь слышать — и не только ту мелодию, которая сейчас гремит за твоей спиной.       Надо слышать весь мир вокруг, и Торао с удовольствием бы заткнул себе уши. Слышать ядовитую фальшь он определённо устал. Она зудит, словно комариный писк, в его ушах с самого рождения, слетает с чужих губ идеальными улыбками и приятными словами. Окружающие шли на всякое, чтобы добиться его расположения, шептали нежности и обещали вечную преданность. Потом хмыкали и без него говорили друг другу, что он выгодная пустышка. Он это слышит. С каждым разом всё громче, громче и громче, и хочется заорать, что есть сил, чтобы этот мерзкий звук затих. Ему ведь можно, он богатый мальчик, от которого ничего не ждут. Ругать за слабость тоже не будут — ему можно.       В огромной и светлой квартире Торао с некоторых пор теперь тихо-тихо, только привычно шумит кондиционер, а по утрам коротко звенит кофеварка. Даже и не верится, что недавно тут гремели шумные вечеринки, а новая хитрая милашка вкрадчиво обещала ему свою любовь. Ну, или его деньгам — разницы не было никогда.       Торао, лёжа на диване, шелестит страницами книги — такой громкий, но приятный звук. По вечерам ему теперь нечем заняться, если нет репетиций, поэтому скоро для книг придётся заказывать новый шкаф. Он читает-читает-читает, даже удивительно для его образа легкомысленного богатенького сынка.       Он увлекается этим настолько, что тихое щёлканье мышки и клавиш его даже не отвлекает. То ли Минами старается быть очень тихим, то ли этот новый звук удивительно гармонирует с привычным звучанием.       Минами работает над песнями в его квартире почти с самого первого дня, как собралась их ненормальная группа. Удивительный парень, по-другому и не скажешь. Нагло пришёл к нему с ноутбуком под мышкой, изучающе приподнял бровь, окидывая квартиру взглядом, словно это сам Торао ему предложил, а ему стоило решить, соглашаться или нет. И занял уютный столик в углу большой гостиной.       — У тебя тихо. То, что нужно.       Торао тогда лишь хмыкнул, думая, что с Минами стоит быть осторожнее. Он умел видеть всех насквозь, и, наверное, из всей их четвёрки он относился к Цукумо с самым глубоким и в то же время самым скрытым презрением. Торао видел — не одному же Минами уметь глядеть в чужие души.       Минами не обещал быть тихим или не мешать, но он и правда его не тревожит. Торао даёт ему запасную пару ключей, потом покупает для него чай улун и ставит режим кондиционера на более прохладный. В итоге всё получается не так уж плохо. Минами не мешает ни капли, но Торао думает, будь он в своей бесконечной квартире один, он бы вскоре бродил из угла в угол, как тигр в клетке. Чужое, пусть и тихое присутствие, не даёт расслабиться. Или же позволяет быть собой. Разницу он никогда не видел.       А ещё за Минами приятно наблюдать. Торао редко на пути встречались увлечённые любимым делом люди, и Минами как раз из таких. У него особое звучание — в дыхании, в каждом движении, в прикосновении. Словно лёгкий звон колокольчика, и Торао просыпается от него, когда Минами аккуратно накрывает его одеялом и задевает пальцами щёку.       — Извини, — улыбается он, и Торао думает, что раскаяния в нём ни капли. Может, оно и к лучшему, он всё-таки расслабился — впервые в жизни заснул в чужом присутствии, то и дело поглядывая из-за книги на ровную узкую спину.       — Даже не подумаю, — ухмыляется он, и Минами легко пожимает плечами. — Надо же, ты заметил, что я уснул. Думал, ты настолько погружаешься в новую песню, что не замечаешь ничего вокруг.       — Возможно. Но я всегда чувствую на себе твой взгляд. Можно сказать, у него особое звучание. Стало очень тихо, когда ты заснул.       — Но ты же любишь тишину.       Минами ничего не отвечает, только поправляет на нём край сползшего одеяла, и Торао внимательно вглядывается в его лицо. Удивительный парень, да. Удивительно, что любого другого такого лживого насквозь змеёныша Торао бы терпеть не мог.       — У этой тишины была новая мелодия. Не думаю, что я скоро к ней привыкну.       — Что, никто не позволял тебе засыпать в твоём присутствии? — Торао знает, что угадал.       — Да, никто не доверял мне настолько. Кто знает, вдруг эта болезненная музыка меня покорит, вплетётся в наши песни, добавит им искренности. Будет ужасно, ты согласен?       — Да, просто отвратительный исход. Но ты же мне дашь послушать, если такое случится?       В молчании замершего Минами звенят колокольчики.