Вы дошли до хорошей концовки!

Сперва ему казалось, что это всего лишь сон и пора проснуться. Бывает такое, лежишь в своей постели, заботливо укрытый мамой на ночь, и слышишь сквозь сон, как звенит будильник; а просыпаться не хочется, хоть и понимаешь, что уже пора — вот и пытаешься продлить это состояние хоть на пару минут. Иногда будильник маскируется под какую-то часть твоего сна — звонок с урока, телефон соседей, который слышно из окна через весь двор, да что угодно. В такие моменты мозг не воспринимает этот звук как должное, усыпляя бдительность. Возможно, в этот раз происходило то же самое: чем дольше звенел будильник, тем больше его надоедливый треск походил на звуковой сигнал автомобиля. Осознание с размаху ударило его в грудь; он широко распахнул глаза и понял, что клаксон завывал в очень даже реальном времени. Никакого будильника здесь не было. От воя автомобильного гудка закладывало уши. Он захотел оглядеться, понять, откуда доносился звук, но тут же пожалел об этом: как только он повернул голову, острая боль прострелила его от уха до плеча. Постепенно приступ утих, глаза немного привыкли к туману окружения, и до него дошло, что на самом деле это был не туман вечерних сумерек, а дым. Похоже, он сидел в какой-то машине, которая хоть и не ехала никуда, но явно была не в лучшем состоянии — иначе она бы не дымила так сильно, правда?.. И в этот момент он увидел рядом с собой на сиденье младшую сестру, всю в крови и без сознания. Возможно в том числе мертвую. В одно мгновение кусочки событий вернулись в память и сложились в яркую картинку: он вспомнил школу, вспомнил вечеринку и то, как дядя Феликс уклончиво ничего не ответил, когда дети спросили его, что он делал в алкогольной зоне. Немедленно отбросив в мыслях собственные травмы, Эдд рванулся в сторону сестры и закашлялся, ощутив поперек груди ленту ремня безопасности. Хорошо, что отец всегда говорил им пристегиваться в машине — вполне вероятно, что сегодня это спасло мальчику жизнь. Правда, в настоящий момент ремень бы уже никак ему не пригодился, так что Эдд спокойно его отстегнул и поспешил осмотреть сестру. Как оказалось, она тоже была пристегнута и, слава Богу, все еще дышала. Наверное, как и сам Эдд пару минут назад, она представляла, что видит сон, где нет никакой разбитой машины и не веет холодным ночным воздухом; мальчик взглянул на окно со стороны Молли и заметил на нем широкую трещину. Да, впечатались они прилично. Эдд дернул ручку двери со своей стороны — тщетно. Но он был достаточно проворным и небольшим по размеру ребенком, так что без проблем смог пролезть с заднего сиденья на переднее пассажирское; здесь он смог осмотреться и наконец увидел, почему все это время гудел клаксон: на руле автомобиля без сознания лежал его водитель, прижав головой кнопку сигнала. Фары все еще светили куда-то в темноту и слегка улучшали видимость и в машине, так что Эдд смог разглядеть и Феликса в том числе, подметив про себя, что ему досталось больше всех из пострадавших. Мальчику даже пришло в голову передвинуть его, чтоб хотя бы отключить автомобильный гудок, но потом вспомнил, что ему на эту тему советовал отец.  — Маленькие вы еще, самим такие проблемы решать, — посмеялся он, когда однажды вечером поднялась эта тема; тогда присутствовали все трое детей, и как Единственный Мужчина из Них, Эдд бесстрашно предложил вытащить пострадавших из разбитой машины. Это Джека и насмешило в первую очередь. — Когда вырастете побольше и поумнее, тогда да… можете попробовать. Но не сейчас. Он отстранился от Феликса и попытался открыть пассажирскую дверь; к счастью, она поддалась без проблем. Эдд выпрыгнул из машины, неуклюже приземлился на коленки и уставился в темноту в попытках разглядеть хоть что-то, хоть какие-то приметные места в их окружении. Занятие было не из легких, потому что по всей видимости они застряли где-то посреди глухого леса, а единственным ориентиром здесь служила дорога и пробитый автомобилем забор. Следуя по следам от шин, он вышел на дорогу, чувствуя, как постепенно немеет левая нога; хотелось плакать от боли, но останавливаться было нельзя, не сейчас. Если не потерпеть сейчас, никто их здесь не найдет в лесу посреди ночи, и они останутся здесь навсегда. Он должен всех спасти!  — В общем, если когда-нибудь вы попадете в аварию — в машине, в автобусе, может быть даже в поезде, — если рядом с вами кто-то пострадал, не пытайтесь его куда-то тащить и лучше вообще никого не трогайте. Никогда не знаешь, что у них за травмы, может, вы так кого-нибудь сведете в… в затруднительное положение. — Софи хихикнула, услышав такую резкую переформулировку. Да, наверное, лучше своей шестилетней дочурке такое сейчас не говорить. — В первую очередь вы должны выбраться оттуда и позвать на помощь. Найдите взрослых, расскажите, что случилось, и они помогут. Дети в такой ситуации мало чем могут помочь. Что бы Джек ни думал про физическое развитие двенадцатилетнего ребенка, Эдд был вполне уверен, что его богатырской силушки хватит хотя бы на Молли, но все же он прислушался к старым советам отца. Именно поэтому он сейчас брел по дороге посреди ночи, тратя остатки своей энергии на поиски спасения. Он понятия не имел, где они вообще находились и ездили ли здесь другие машины, или же дядя Феликс не зря опасался, что они потерялись с концами на этой дороге. Эдд прогнал эти мысли и решил надеяться на лучшее. В конце концов, это ему отец тоже частенько советовал.  — Нельзя добиться успеха, если постоянно поддаешься, верно? — эхом отзывался его голос в памяти мальчика, присоединяясь к шарканью ботинок по обочине, все дальше и дальше от оглушающего воя клаксона. Кругом не было видно ничего, кроме бесконечного белого забора — сегодня света луны хватало только на это. — Не забывай, если сегодня постараешься получше, завтра сможешь изменить целый мир. Тогда, давным-давно, все эти разговоры казались детям скучными и неинтересными взрослыми делами, которые еще нескоро их нагонят. Но сегодня события развивались слишком быстро, поэтому Эдду как единственному в сознании пришлось быстро повзрослеть и осознать, что отец говорил правду. Он увидел вдалеке два огонька — потенциальное спасение; чтобы его не сбили, но и заметили, мальчик попытался прижаться к забору, но при этом привлекать внимание водителя. Машина ехала очень быстро и со свистом пронеслась мимо. Сперва он шепотом выругался себе под нос, но потом обернулся и увидел, как к нему приближаются красные огни: машина ехала к нему задом. Она остановилась в нескольких метрах; с пассажирского сиденья выскочила девушка и побежала в его сторону.  — Что ты здесь делаешь?! — закричала она, по дороге теряя туфлю, но не обращая никакого внимания. — Ты в порядке? Что у тебя с ногой, тебя кто-то здесь бросил? Мы подумали, что призрака на дороге увидали! Подошел второй человек — водитель. Он ахнул и жестом обвел раненого мальчика.  — Боже, Джейн… посмотри на него, он будто в аварию попал.  — Я… мы куда-то врезались, — еле выговорил Эдд, пытаясь перевести дух. — Не очень далеко отсюда, нам… надо туда, надо… им помочь… Осознавая, что очень скоро потеряет сознание, он вывалил все, что знал, в руки первым встречным. Он даже не знал, помогут ли они ему или просто бросят и уедут, как чуть не сделали только что… ему оставалось только надеяться. Последним, что он слышал, были обеспокоенные слова девушки: «Он пришел оттуда, дальше по дороге, наверное, надо ехать туда и мы все увидим… д-да? Мы ведь не можем просто так это оставить…»

***

Где-то между резким поворотом в никуда и моментом, когда они врезались в дерево, он пришел к одному ужасающему выводу: смерти он больше не боялся. Он весь вечер об этом размышлял, на самом-то деле, тоскливо уставившись на свой бокал и отклоняя любые попытки незнакомцев заговорить с ним. Нет, не нужно им ничего знать. Уже достаточно людей знало о его проблемах, увеличивать это число он не хотел. Он бы с радостью просто въехал с разгону в стену и тут же попрощался с жизнью. Никаких дополнительных сложностей, просто… моментальное избавление от всего. Нечасто он чувствовал себя настолько паршиво, но в этот раз случай был самый что ни на есть подходящий; он просто перестал чувствовать себя… ценным? Сравнивал себя с фоновым шумом, с заевшей пластинкой, которая сломалась и больше не проигрывалась как надо. Так и к черту ее, разломить надвое и все. Сразу после того, как он смирился с тем, что жизнь свою больше не ценит, одурманенный разум напомнил ему про другую очевидную вещь. С ним в машине было еще две пластинки, которые не заели и не сломались, они даже… толком проигрывать музыку не начинали. Стояли на проигрывателе в ожидании, пока опустят иглу. Эти две пластинки не заслужили такой судьбы. Он не помнил, пристегнул ли детей, когда сажал в машину, или же они сами пристегнулись… или не пристегивались вовсе. Свой ремень он точно защелкнул, потому что лента болезненно сдавила ему грудь, когда он крутанул руль в сторону, пытаясь собрать как можно меньше препятствий. Все смешалось перед глазами за последние секунды; он зажмурился и мог только изо всех сил молиться кому угодно. Боже, пожалуйста, забери меня. Не их. Поэтому в итоге он сильно удивился, когда с трудом пришел в себя и почувствовал тупую боль в затылке. В загробном мире-то боли бы не было, правда? Он попытался пошевелить чем-нибудь и немедленно пожалел об этом, потому что из тупой и малозаметной боль тут же переросла в невыносимую, и он застонал вслух. Сквозь туман кто-то подошел к нему; кто-то очень знакомый, как будто вышел к нему прямо из прошлого… когда Джек будил его утром и сообщал, что будильник у них снова сломался, поэтому надо срочно собираться на учебу, пока не опоздали. Но сейчас дело было не в этом, конечно. Это уже не Джек. И Феликс не ошибся, потому что над ним сейчас склонялась Софи Уолтен. Для своего возраста она выглядела очень взрослой и обеспокоенной — может, она казалась такой из-за того, что Феликс смотрел на нее без очков.  — Не двигайтесь! — прошептала она и поспешно положила руки ему на грудь, чтобы уложить обратно на подушку. — Я позову доктора, хорошо? Только не дергайтесь.  — С… Софи… — он попытался заговорить с ней, но она немедленно его заткнула.  — Нет-нет, сейчас вам нельзя разговаривать, не напрягайтесь. Вы едва выжили после такой аварии, я слышала, вас вообще чудом спасли. — Она протянула руку куда-то над его головой: наверное, нажать кнопку вызова медсестры. — Слушайте, мне сейчас надо идти, я… Я передам отцу, что вы очнулись, он вас потом навестит. Все будет хорошо! Феликс о многом хотел ее спросить — где они находятся, почему Софи не в школе, а в больнице, какой сегодня вообще день… но он выбрал самое главное и смог выдавить из себя слова:  — А ребята… они… Софи отстранилась и вернулась к стулу, на котором до этого сидела в ожидании. Там лежал ее школьный пиджак, весь помятый, словно она в него заворачивалась; она подняла его со стула, скомкала еще сильнее и засунула в рюкзак. Да, Роуз ее за такое по головке не погладит…  — Эдд и Молли тоже здесь. У них все… — она замялась, — неплохо. Не идеально, но у них дела точно лучше вашего. — В палату вошла невысокая женщина в белой форме, и Софи поспешно собрала остатки своих вещей со стола — учебник и пару тетрадей. Она хотела добавить что-то еще, но передумала на вдохе и сказала только «не волнуйтесь, все будет хорошо», а затем покинула палату.

***

Феликс не знал точно, сколько времени прошло, прежде чем его посетил еще один человек. Он постоянно то приходил в себя, то снова отключался, вероятно из-за обезболивающих, и часы для него по ощущению растянулись на недели. В какой-то момент он даже начал думать, что на самом деле находится не в реальном мире, а в чистилище; это бы объяснило, почему вокруг так пусто и почему ему постоянно так больно — раньше он избегал этого с помощью алкоголя, а сейчас потерял такую возможность. Ему в лицо впивалось все, от чего он мысленно убегал, пока они работали над проектом, все это одиночество и непоправимый вред — и физический, и ментальный, он просто отказывался обращать на это внимание. Он уже почти убедил себя, что действительно попал в чистилище за то, что разбился в аварии вместе с детьми своего лучшего друга, когда дверь в палату открылась и впустила какого-то высокого посетителя — ему пришлось чуть склонить голову, чтобы пройти в дверной проем. Этот посетитель самим фактом своего существования перечеркнул все предыдущие мысли пациента; он взял себе стул и сел напротив его кровати.  — Феликс, — спокойно начал он, но его тон все равно вселил в пострадавшего ужас. Он слишком долго знал Джека и понимал, насколько сильные эмоции тот мог сдерживать под этим невозмутимым тоном. — Я понимаю, что ты сейчас… не совсем в состоянии обсуждать что-либо, но мне нужно знать одну вещь. Я должен знать. Какая-то жалкая часть Феликса надеялась, что разговор будет про него самого. ‘Не вздумай там помереть, Феликс.’ Как двадцать лет назад, когда они так надрались, что полночи провели в сортире, и он бОльшую из них двоих часть времени не мог отклеиться от белого бога, а Джек на фоне смазанным голосом уверял, что завтра все будет просто супер. Пожалуйста, убеди меня в этом сейчас. Джек, я не знаю, что делать.  — Знаешь, почему я здесь? — продолжил он, но вопрос этот был риторическим. — Я тебе всю ночь звонил. На автоответчике у тебя… много паршивого сейчас, но речь не об этом. Я все-таки пришел потом по твою душу, пришел искать тебя дома. Помнишь, ты мне ключ давал на случай самой крайней необходимости? Я думал поговорить про тебя с Линдой, а вместо нее нашел только записку. Ты знаешь, про какую я записку — ты на ней дописывал, как тебе жаль, что все так закончилось. Это поэтому, — Джек запнулся, будто убеждая себя внутренне, что хочет знать ответ на свой вопрос, — поэтому у тебя в крови нашли алкоголь? Феликс, ты был пьян, когда я тебе звонил? Он выглядел очень потрепанно и устало. Честно говоря, Феликса удивил тот факт, что его друга вообще допустили в палату, а не развернули и не отправили домой отсыпаться. С другой стороны, возможно, отправили, а он не послушал. И без ответа он отсюда не уйдет. Голос Кранкена захрипел, как поцарапанная пластинка, доигрывавшая последние вальсы в своей жизни.  — Я не пил тогда, я… — Ему было трудно двигать языком; лекарства действовали крайне хорошо. — Я почти ничего не помню, но я точно уверен… что днем я еще был трезв.  — Тебе явно было хреново, но ты согласился увезти моих детей? Черт возьми, Феликс… — Последнюю фразу Джек практически прошептал и запустил пальцы в свои длинные черные волосы, еще сильнее их взъерошив. — Ты бы… ты мог сказать, что у тебя случилось, ты разве… ты вообще понимаешь, что с вами могло случиться? Вы все выжили только потому, что Эдд пришел в себя и на ваше счастье вылез на дорогу, а там кто-то мимо проезжал! Посреди гребаного «ничего», Феликс, зачем ты вообще туда заехал?  — Самое худшее, — кашлянул Феликс, — уже случилось, потому что я не отправился на тот свет.  — Мистер Уолтен? — донесся из-за двери знакомый голос; дверь приоткрылась, и в палату заглянула медсестра. — Помните, что я вам говорила? Не перенапрягайте пациента. Он отвернулся и медленно поднялся со стула.  — Да, прошу прощения, просто… Боюсь, тут такие темы, без перенапряжения не обойтись. Вы не знаете, есть какие-то прогнозы, когда он более-менее стабилизируется?  — Боюсь, так сразу не сказать. — Медсестра нахмурилась и отодвинула его в сторону, чтобы пройти к кровати. — А вы, стало быть, интересуетесь, чтобы потом вернуться и продолжить.  — Вроде того. Ну, сейчас не волнуйтесь, я уже ухожу. Но, — Джек погрозил пальцем в сторону своего друга, — я обязательно вернусь и мы обязательно обсудим твои последние слова. Выздоравливай.

***

Прошло почти две недели, прежде чем они встретились вновь. Примерно такое же время Джеку посоветовали выждать, пока Феликсу не станет получше, но тот предполагал, что и без него самого у Джека полно дел и некогда заниматься посещениями. Все же до этого затея с рестораном отнимала у них практически все время, а теперь… Феликс знал, что в основном с детьми возилась Розмари, а Эдда вообще выписали домой, когда сняли швы с рассеченной голени, так что детьми Джека сейчас не обременяли — но он остался один на один со всей бумажной работой и прочими склоками, а справляться с этим всем у них даже вдвоем выходило со скрипом. В плане физическом Феликсу медленно, но верно становилось лучше. Его травмы действительно были самыми серьезными в сравнении с другими пострадавшими: Эдду досталась только травма ноги и легкое сотрясение, Молли сломала руку и получила трещину в ребре, из-за которой пошли какие-то осложнения на дыхательную систему, а вот Феликс только на днях смог впервые встать с постели. Находясь на водительском месте, от лобового столкновения он перенес сильное сотрясение мозга, повлекшее за собой частичный паралич правой руки и почти постоянные головные боли, которые к счастью уже утихали. Учитывая еще тучу синяков и стеклянных порезов, можно было сказать, что он вполне понес заслуженное наказание за вождение в нетрезвом виде. Несмотря на это, по его собственному мнению это наказание едва доходило до четверти заслуженного объема. Он одновременно очень ждал встречи с другом и боялся этого. С одной стороны он полностью понимал, что каждая потенциальная встреча — это снова болезненные расспросы, хоть и справедливые; с другой — к нему никто больше и не приходил, только лечащий врач и медсестры бывали в его палате. Ну, только однажды Розмари привела Эдда, когда его выписывали и он пришел сказать, что с ним все хорошо. Феликс не ожидал больше никаких посетителей, потому что кроме Линды о его состоянии больше никому бы не сообщили, а она после всего пережитого даже не посмотрела бы в его сторону. Но ему было очень одиноко. Ему хотелось, чтобы кто-то вывел его из замкнутого круга, где он только пялился в окно и загонялся все сильнее и сильнее. И его вывели, правда не совсем так, как он ожидал. Дверь знакомо скрипнула; Феликс медленно отвернулся от окна и увидел, как в палату заглядывал Джек, а рядом с ним лечащий врач — Грин, кажется, была его фамилия? Они переглянулись, кивнули друг другу и впустили в комнату еще одного человека. У Кранкена упало сердце; ну да, конечно, вот еще одна сторона этого дела. Он же преступник, он сел за руль в неподобающем виде и чуть не унес с собой двух несовершеннолетних граждан — неудивительно, что за него принялись бы, когда он будет в состоянии давать показания. И черт возьми, допрос проходил мучительно. Вопросы у господина офицера пересекались друг с другом, но Феликс почти на все мог ответить только «не помню», и ему приходилось повторять это десятки раз. Он понимал, конечно, что это все формальность и полицейскому надо заполнить какую-то определенную анкету для себя, но неужели нельзя было обойтись без повторения… Джек Уолтен и доктор Грин также присутствовали во время допроса; врач иногда посматривал на часы с явным неудовольствием, а Джек просто молча наблюдал. Пару раз Феликс взглянул на них ради собственной уверенности, чтобы удостовериться, что в них ничего не поменялось. Когда офицер наконец убрал ручку и блокнот, казалось, вся комната вздохнула с облегчением; он встал со стула, и доктор Грин укоризненно спросил у него:  — Обязательно было устраивать эту волокиту? Вы же сказали, что дело закрыто.  — Закрыто? — Сидя в кровати, свесив ноги, Феликс прищуренно взглянул на посетителей. — Что… вы имеете в виду?  — Ну, — полицейский взглянул через плечо на Джека Уолтена и пожал плечами, — пострадавшая сторона согласна снять обвинения, если вы выплатите штраф за вождение в пьяном виде. Так-то ваше дело для меня предельно ясно выглядит, но по правилам вы все равно должны давать показания, так что… Он поднял свой портфель и надел фуражку, коснувшись козырька в прощальном жесте; доктор что-то сказал Джеку и вышел вслед за полицейским, все еще ворча про состояние своего пациента. Так в палате остался только один посетитель. Он наконец сошел со своего места у дверного косяка, подвинул стул, на котором сидел офицер, чуть дальше, чтобы вместиться, и сел напротив Феликса. Тот смотрел на него в смятении.  — Джек, — начал он, — я не понимаю…  — Я хочу тебе кое-что сказать, Феликс. — Уолтен сложил руки вместе и приставил кончики пальцев к подбородку. — Может, ты думаешь, что заслуживаешь сейчас самого жесткого наказания. Что тебе место в тюрьме, что так для всех будет лучше и для тебя в том числе, но пойми — это не так.  — Но ты из-за меня чуть не потерял двоих детей! Если бы нам не повезло так, то - агх, — он поморщился от боли, ударившей в ребро, и Джек положил руку ему на колено.  — Нет, послушай меня. Я уверен, мы все из этой ситуации извлекли урок, но наша домашка — не загнать себя в могилу обвинениями, а закрепить, что выучили. Тюрьма тебе не поможет, Феликс. А я очень хочу тебе помочь. Он помолчал некоторое время, чтобы убедиться, что сказанное отложилось в травмированном разуме его друга. Видя наконец, что шок во взгляде Феликса меняется на осознание, он спокойно продолжил:  — Итак, я тебе рассказал одну вещь, и ты мне тоже кое-что расскажи. Мен на мен. Зачем ты тогда согласился отвезти Эдда и Молли в школу, почему… ничего не сказал, ты же мог просто даже отказаться, ничего не объясняя? С тех пор, как мы узнали про аварию, я об этом постоянно думаю… у меня есть кое-какие догадки, но ты все равно лучше объяснишь, верно? Феликс все еще смотрел ему в глаза, постепенно ощущая, как зрение застилает туманом — оттого, что он почти не моргал и вместе с тем был готов расплакаться. Ответ был очевиден; наверняка Джек и сам до него додумался ранее.  — Я не хотел тебя подводить. Я, блин, бесполезный дерьма кусок, и если я хоть чем-то мог тебе помочь, я должен был. — Он всхлипнул, чувствуя, как ребра снова заныли от сокращения диафрагмы. — Ты единственный человек, которого я никогда не подводил, и… сейчас это все вылетело в трубу, и я… прости меня, Джек, надо было вообще отключить тогда телефон, пока мозги на место не встанут, и… Он говорил много слов, но довольно мало из них имели какой-то смысл и вес; большей частью он повторял одно и то же, ругая себя, всхлипывая и извиняясь, безуспешно закрывая лицо единственной здоровой рукой. Какой-то части его было стыдно за то, что Джеку приходится смотреть на всю эту сцену, но он уже не мог остановиться. В какой-то момент ему на плечо мягко легла рука, и он вздрогнул.  — Я-я просто не могу понять, почему ты на меня не злишься или не хочешь моей смерти, или типа того, — бормотал Феликс, все не решаясь посмотреть другу в лицо. После этих слов он услышал тяжелый вздох.  — О, поверь мне, я очень злился! Все третье мая я злился почти без продыху. Только вот злость проблему не решит, ровно как и самобичевание. — Джек легко тряхнул его за плечо. — Феликс, посмотри на меня. У тебя все будет хорошо. У нас, у нас все будет хорошо.  — Сомневаюсь, что так, — фыркнул тот, все еще отводя взгляд.  — Да ты послушай. Эдд почти поправился, скоро снова бегать будет, у Молли лечение тоже хорошо идет… ой, кстати, она просила тебе передать кое-что. Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги; сперва он хотел сразу отдать его Феликсу, но вспомнил про травму руки и развернул бумажку, а потом уже всунул ее ему в здоровую руку. Молли передала ему рисунок, слегка неаккуратный, но очень яркий и красочный: там были изображены четыре фигуры, черно-белая, две красные в половину роста и еще одна синяя; они стояли возле желтого дома, который вероятнее всего нарисовал кто-то другой, потому что линии здесь выглядели намного аккуратнее. Еще на фоне были дорисованы какие-то деревья и возможно соседи, но Феликс рассматривал не их. Ему не составило труда догадаться, кого изобразили на рисунке; сцена на картинке выглядела так, словно красные фигурки только вернулись домой и были очень рады встрече с черно-белым персонажем. Синий стоял где-то поодаль, но все же улыбался, как и все остальные — улыбку ему нарисовали слегка пугающую, но эй, это все-таки был детский рисунок.  — Она… она сама это все нарисовала? — выговорил Феликс, чувствуя, как снова подкатывает ком в горле. Джек усмехнулся.  — Да, большую часть. Роузи ей помогала немного, ты знаешь, она еще не все может нарисовать сама. Но сюжет, да, полностью придумала Молли. Говорит, хотела нарисовать что-нибудь, чтобы тебя обрадовать — придумала сцену, где вы нормально доехали домой. Что-то вроде… хорошей концовки? Какой-то дурацкий термин, если честно. — Он снова взглянул на Феликса и мягко добавил, — Только не говори, что сейчас опять заплачешь.  — Я… — тот нахмурился и протер глаза тыльной стороной ладони, — я в порядке, просто… Я все еще не пойму, почему вы так добры ко мне. Ладно ты, физически ты никак не пострадал тут, но Молли-то, она из-за меня теперь в больнице лежит, и… Я не заслужил всего этого, понимаешь?  — Феликс… хватит. — Джек снова положил руки ему на плечи — на этот раз обе сразу. — Да, ты совершил ошибку. Серьезную ошибку, но ты все еще здесь с нами, ты можешь ее исправить. Ты еще можешь измениться к лучшему. Можно исправить что угодно, пока ты жив, как ты не поймешь? Мы все в жизни ошибаемся, но да, иногда надо… реально продолбаться, чтобы увидеть, насколько твои действия разрушительны. И после этого не убиваться надо, не разлагаться еще сильнее, а наоборот — взять себя в руки.  — Я понимаю, но… я сейчас и физически и ментально развалина, я даже не знаю, стоит ли—  — Со временем тебе станет лучше, обещаю. Да, я понимаю, я полностью понимаю, что ты сейчас думаешь. Что ты на самом дне и ниже некуда уже, но поверь, через пару месяцев все будет совсем по-другому. Да даже если рука к тебе не вернется, то… черт возьми, это не конец! И мы будем рядом с тобой, Феликс. Я буду рядом с тобой. Обещаю, мы через все прорвемся. Феликс наконец поднял глаза и спросил одну последнюю очевидную вещь, — Обещаешь?  — Блин, Феликс, я бы давно тебя обнял, если бы не твое состояние. Только от большой любви тебя травмировать не хватало! Джек ушел минут через двадцать, поворчав про бумажки и прочие утомительные вещи, которые никуда не делись и ждали его вмешательства. Слушая, как он недовольно бормочет что-то про аниматроников, Феликс чувствовал себя неловко, что вот так бросил друга на растерзание организаторским делам, но в то же время он очень гордился им. Джек так просто не сдастся. Из всех, кого Кранкен когда-либо встречал в жизни, Джек был пожалуй самым лучшим человеком, и Феликс твердо решил никогда больше в жизни так его не подводить. Да вообще никак не подводить, не только в этой области. В тот вечер Феликс заснул очень спокойным сном — даже не из-за таблеток, а из-за собственного душевного покоя, уверив себя наконец, что после выписки из больницы земля не уйдет у него из-под ног. Несмотря на все произошедшее, у него все еще были люди, на которых можно было положиться. Может быть, те, кого он все это время считал семьей, в итоге ей и являлись.