Моменты

      Заразу надо вырывать сразу, не дать ей пустить корни, живучими отростками вспарывающие душу. Если у демонов она, конечно, была.       Но если нет, тогда что же так сильно болит прямо тут, в груди?       Черновод потирает то место, где когда-то очень давно билось живое человеческое сердце, и удивляется. И правда болит. И кажется вдруг, что чужая ладонь ложится сверху, такая теплая, гладкая, несущая покой, гладит ласково, а тихий голос приговаривает: "Все пройдет, Мин-сюн. Все пройдет".       Все и правда прошло. Совсем все.       Черновод так давно продумал свой план до самых мелочей, что успел забыть, с чего все началось. Месть принято подавать холодной, но от нее замерзает тело и чувства покрываются льдом. Черноводу было холодно, и еда не согревала, а голод нельзя было утолить ни одним блюдом. Не хватало чего-то другого, того, чего нельзя получить так просто. Может, того, чего демону Черных вод не получить уже никогда.       Разве все должно было так закончиться?       Наверное, да.       - Поешь. - Хуа Чэн щедрой рукой толкнул к нему тарелку с мясными пирожками. - На тебя смотреть тошно.       - Аналогично, - пробурчал Черновод.       Иногда они встречались на нейтральной территории, чтобы обсудить насущные дела, или, как сейчас, немного уменьшить долг одного перед другим. Хэ Сюань всегда отдавал долги. Любые.       Собиратель цветов подпер лицо кулаком и с рассеянной улыбкой смотрел то ли на собеседника, то ли в свои мысли. Это раздражало, потому что Черновод прекрасно понимал, что он там видит, точнее уж, кого.       Вместо пирожка он взялся за кувшин и плеснул себе в пиалу так, что полилось через край.       - Он к нам иногда заходит. В храм, - сказал Хуа Чэн. - Жутко бесит, но такой уж он человек. Хочу сказать, что будучи смертным он стал нравиться мне чуточку больше.       - Не понимаю, к чему ты ведешь.       О, нет, Черновод как раз-таки понимал. Он иногда выныривал в речушке неподалеку от обновленного храма Каштанов и подолгу наблюдал за дорожкой, ведущей к воротам. По ней много кого ходило - храм наследного принца Сяньлэ вмиг оказался невероятно популярен. Приходил и он.       - Вода в уши натекла? - участливо поинтересовался Хуа Чэн. - Не в моих правилах помогать всем подряд, но для тебя сделаю исключение. Он придет сегодня на ужин. И я даже не стал уговаривать гэгэ запереть двери покрепче.       - Ты становишься сентиментальным, Собиратель цветов под кровавым дождем.       - И кто мне это говорит? Депрессивный нытик с кучей нереализованных желаний?       Пиала в руке дрогнула.       - Я не...       - Ужин. Ты помнишь, во сколько он у нас начинается.       - Избавь меня, пожалуйста, он ваших семейных откровений, - брезгливо поморщился Хэ Сюань, залпом выпил вино и поднялся. - И не лезь не в свое дело, господин градоначальник.       Хуа Чэн пожал плечами и продолжил пить уже в одиночестве, а Черновод вышел на улицу и подставил лицо холодному дождю.       Интересно, если ливень не прекратится, он не пойдет в храм? Смертные так легко заболевают. И так легко умирают.       Заразу надо вырывать с корнем, пока не стало хуже.       Черновод потер грудь и усмехнулся. Пропустить нужный момент проще простого.       В бумажном зонте оказалась дыра. Не то чтобы большая, но с неба лило так, что проще было вообще выкинуть бесполезный аксессуар, подобранный на одной из городских помоек. Ши Цинсюань вздохнул и прибавил шагу. От души покушать хотелось больше, чем остаться дома в тепле, даже если дом - это покосившаяся хибара, крыша которой недалеко ушла от этого самого зонта.       Но дом был. А если есть дом, остальное приложится.       Хотя брат бы с этим поспорил. Если бы еще мог спорить.       Ворота храма его друга Се Ляня были гостеприимно открыты, внутри горел свет, а на столе ждало такое изобилие еды, что бывший небожитель порадовался, что прихватил с собой пустую котомку. Тем более, что готовил явно не сам наследный принц, что радовало. Умирать от пищевого отравления Ши Цинсюань пока не планировал. Если он что и уяснил, так это то, что жизнь тоже может сойти за наказание, а он его заслужил.       - Ты уверен, что не хочешь принять нашу помощь? - в который раз уточнил Се Лянь. Его теплый взгляд обволакивал и поднимал из глубин души все самое лучшее, что было в Цинсюане. Так он действовал на всех, таков уж был Се Лянь - доброта в чистом виде, а под ней закаленная сталь и мудрость, постичь которую можно только через нескончаемую боль. Цинсюань сыто потянулся и покачал головой.       - Нет-нет! Вы с господином Хуа Чэном и так много для меня делаете, хе-хе. Даже слишком. После сегодняшнего вечера я могу питаться еще неделю.       Он достал котомку и без стеснения сложил туда все, что не смог запихнуть себя. Се Лянь с улыбкой наблюдал за ним, а потом протянул тканевый сверток.       - Теплое ханьфу. Оно не новое, не отказывайся, пожалуйста. Я немного поносил его, но А-Чэн постоянно покупает мне новые вещи, я просто не знаю, куда их девать. Он неловко пожал плечами и снова улыбнулся. Обманывал, конечно, как умел, но Цинсюань сделал вид, что поверил.       - Спасибо! Надену его, когда завтра пойду искать подработку.       - Завтра тоже будет дождь.       - Ну и что. У меня есть зонтик.       Они распрощались, и Ши Цинсюань вышел под дождь. Тучам конца и края не было, и ветер впивался в плечи в недружелюбном объятии. Когда-то Цинсюань был Повелителем Ветра, взмаху его веера подчинялась стихия, и сам он был на нее похож. Да, славные были денечки, хорошие времена. Он улыбнулся так некстати пришедшим воспоминаниям и, раскрыв над головой бесполезный зонт, заторопился в обратный путь. Если срезать наискосок, мимо реки, то, возможно, даже получится не простыть. Повеселев, Цинсюань закинул котомку с едой и подарком на плечо и свернул с дорожки.       У воды было гораздо холоднее. И дело не только в погоде.       С некоторых пор у бывшего небожителя были… сложные отношения с водой. Иногда, когда он смотрел на свое отражение с моста, ему мерещилось всякое. Казалось, будто кто-то смотрит на него в ответ, чей-то непроницаемый ледяной взгляд, черный, как самые глубокие океанские пучины, и такой же страшный. Но сегодня Ши Цинсюань сам остановился, чтобы посмотреть – это было сродни самоистязанию, и он каким-то образом научился получать от этого удовольствие.       – Ну, смотри, – сказал он. – Нравится?       Тут бы и уйти, повернуться спиной к полоске реки, дрожащей от капель дождя, но…       – Ты хорошо постарался. Видишь, какой я теперь? Даже работать наравне со всеми не могу, нищий инвалид без будущего. Но знаешь что? Знаешь что, Хэ Сюань? В моей жизни все еще есть то, что заставляет меня улыбаться. Остались люди и боги, которым на меня не плевать. Ну как, нравится тебе такое, а? Нравится?       – Нет. Мне не нравится.       Цинсюань, только что захлебывающийся злыми словами, неловко застыл, боясь даже вздохнуть.       Нельзя оборачиваться. Если обернешься, увидишь демона.       – Мне не нравится видеть тебя таким. Не оборачивайся! – Голос Черновода на миг сорвался вверх, и по коже пробежали мурашки. – Не надо оборачиваться. Просто слушай.       – Почему, – с трудом вытолкнул из себя Ши Цинсюань, – почему я должен тебя слушать? Разве ты еще не все сказал? Тогда…       – Тогда – все. Но кое-что появилось сейчас.       Шорох дождя по бумаге зонта смешался с шуршанием ткани, и Цинсюань почувствовал, как к спине прижалось чужое тело, похожее и одновременно не похожее на Мин-сюна. Гораздо тверже, гораздо холоднее, гораздо… Безжизненнее? Цинсюань едва осознавал себя от вспыхнувших чувств. Это был страх, конечно, это был страх – сложно не бояться, когда пережил такое. Но еще был трепет. И гнев. И облегчение. Когда постоянно ждешь чего-то страшного и оно, наконец, случается, разве не положено испытывать облегчение? Все, отмучился.       Неужели, это конец?       – Я просто хотел сказать, что ты оказался сильнее меня, – тихо сказал Хэ Сюань. – Настолько сильнее, что даже растоптав тебя и все, что было тебе дорого, я сделал себе только больнее. Я… Я не могу сожалеть о содеянном, но и радости не чувствую. Скажи, разве я не должен радоваться? Почему тогда мне так больно?       Он качнулся вперед, почти наваливаясь на спину Цинсюаня, и горький вздох прошелся по коже холодным ветерком, сдувая влажные волоски с шеи. Рука дрогнула, и зонт упал в жидкую грязь.       – Я не собираюсь тебе сочувствовать, – дрожащим голосом сказал Цинсюань. – Я тебя ненавижу. Ненавижу. Я… тебя…       Дождь лил уже слишком долго.       Ши Цинсюань терпел гораздо дольше.       Развернувшись, он оттолкнул Черновода, а потом схватил за ворот верхней мантии и дернул на себя. Хэ Сюань закрыл глаза в ожидании удара, от которого не собирался защищаться. Один удар или десять – он терпел и не такое. Может, это поможет унять боль в грудной клетке.       – Я ненавижу демона Черных вод, – прошептал Цинсюань, и его губы некрасиво скривились. – Я ненавижу пастора добрых слов. Но Мин-сюн… Он ведь тоже существовал, да? Мин-сюн это ведь тоже ты, да?       Он плакал и тряс Черновода за воротник здоровой рукой. Котомка соскользнула на локоть и била демона по бедру.       – Почему тебя так много? – повторял Цинсюань в исступлении. – Как мне понять, кого я ненавижу, а кого люблю? Я не хочу снова ошибиться!       Черновод перехватил его руку за запястье, такое тонкое и слабое. Одно неосторожное движение и услышишь треск.       – Тебе лучше ненавидеть меня, – сказал он, не в силах оттолкнуть человека от себя. – Так тебе будет спокойнее.       – А тебе? Тебе так будет спокойнее?       Дождь словно закрыл их двоих непрозрачной, непрерывно текущей стеной, за которой их слова звучат только друг для друга. И больше не хотелось лгать, ни себе, ни ему. Черновод покачал головой.       – Нет. Я хотел бы остаться твоим Мин И навсегда. Чтобы ничего не менялось.       – Но это было бы ложью.       – Но это было было бы ложью, – повторил Черновод и разжал пальцы. – Мне не жаль, что я отомстил вам, но мне жаль, что я позволил тебе стать для меня… Стать для меня таким важным.       Цинсюань усмехнулся.       – Даже сейчас не можешь сказать правду.       Черновод не успел удивиться, когда Цинсюань потянулся к нему, приподнялся на цыпочках и, беспомощно хватаясь замерзшими пальцами за намокшую ткань одежды, и прижался к его губам своими. Даже поцелуем не назовешь, но для Черновода это шершавое нежное прикосновение значило очень много. Буквально все.       – Я прихожу на ужин к наследному принцу где-то раз в месяц, иногда чаще. –       Застенчивая улыбка вмиг сделала бледное исхудавшее лицо Цинсюаня невыносимо прекрасным. – Так что…       Он больше ничего не добавил, подтянул котомку на плечо и почти побежал прочь по размытой тропинке вдоль реки. Его мокрые рукава хлопали, как крылья нелепой птицы, из-за хромоты он припадал на одну сторону, но все равно удалялся довольно быстро.       Сбегал.       – Эй, твой зонт!       – Оставь себе!       Черновод поднял зонтик с земли и посмотрел на рваную дыру в нем. А потом поднял над головой и медленно пошел прочь. Пешком. Боль не ушла, она притаилась ненадолго, и пока тепло чужих губ останется в памяти, с нею можно будет как-то жить. Мин-сюн был выдумкой, придуманной ролью, но не весь. Кое-что Черновод добавил ему от себя, и если так, то, быть может, получится создать что-то новое?       Создать из пепла Хэ Сюаня, такого, который мог бы поцеловать в ответ, не сгорая от сожалений.       Завтра тоже обещали дождь, но даже небо не плачет вечно.