Мой демон

***

Страшно ли ему было умирать? Нет, не страшно. Не страшно делать последний и в то же время первый шаг. Не страшно лететь вниз, ловя спиной ветер. Не страшно даже было ожидать скорого жёсткого приземления, которое оборвёт его жизнь. Что на самом деле страшно? Страшно признавать свою слабость. Страшно любить до хрипа, до боли того, кто никогда не сможет быть твоим. Страшно смотреть в такие родные глаза, что сейчас застилают слёзы. Смотреть и видеть весь мир и одновременно пустоту. Отчаяние, последние крохи надежды, последние мольбы. Страшно видеть в них страдания и боль, осознавая, что их причина — ты. Висеть над пропастью, по злому року зависеть от единственного человека в мире, которому ты готов подчиниться и сложить перед ним голову. Всегда был готов. Но только не сейчас. Он и так уже ранен, он и так уже умирает, и вы оба это хорошо осознаёте. Лишь миг отделяет и тебя, и его от сладкого, мучительно-желанного забвения. Ему — как уставшему бороться, тебе — уставшему существовать. И ты не знаешь, чего хочешь больше — утянуть его за собой в бездну или заставить продолжать жить. Выбор, выбор, выбор… Для чего людям представлена возможность выбирать? Что изменится, если в любом случае будет больно? Хотя, нет. Когда ты умрёшь, тебе будет всё равно. И на него, и на жизнь вокруг, и на проблемы, когда-то бывшие столь страшными, но сейчас абсолютно пустые и никчёмные. Хотя ты и сам никчёмный. И вся твоя жизнь тому доказательство. Никому не нужен, никому не дорог. И пусть это не так, он знает, что это ложь. Он лжёт сам себе год за годом. Так легче, так проще. Ветер развевает твои волосы, стремится утянуть за собой, поиграть с ним в игру, в конце которой тебя будет ждать лишь один итог. Смерть. Но ты ведь этого и добивался. Ты ведь стремился к этому всей душой, всем сердцем. Так отчего же ты теперь медлишь? Почему продолжаешь висеть, отчаянно цепляясь за его руку? Почему с такой надеждой смотришь в эти угасающие глаза, один взгляд которых пронзает насквозь? Он что-то кричит, говорит о спасении, о том, что всё исправит. Снова. Раз за разом он обещает возвращаться в прошлое ради тебя; чтобы спасти. Вот только, неужели он не понимает, как от этого страдает? Как ему самому больно, как он медленно разрушается изнутри, снова и снова переживая все круги ада. Почему он не жалеет себя? Когда же ты поймёшь, что спасать нужно тебя, Такемучи? Но ты не говоришь ему этого. Сейчас не время, хотя, времени у вас теперь нет. Вы оба застыли на краю, замерли во времени, переживая это безумное мгновение. Ты дрожишь, но не от холода. Он дрожит — но не от страха. Вот он, конец. Сладкая кончина, которой ты грезил всё это время. И всегда успокаивало, что он будет жить. А что теперь? Как ему умирать, зная, что уничтожил единственный светлый лучик, который всё это время служил тебе маяком. Сам, своими руками, обрёк человека, который подарил ему способность чувствовать, ощущать, жить, на медленную мучительную смерть. Малыш Майки научился любить, и пусть эта любовь безответна, он испил её до дна. Чего же ты медлишь? Отпусти его, он не заслужил такой смерти, только не так, только не держа тебя за руку. Ты недостоин, и всегда был. Просто оттолкни и попади уже в этот чёртов ад на забаву тварям и чертям, что с радостью обрекут тебя на муки. Тебя уже заждались, не вежливо опаздывать. И в тот миг, когда ты уже смирился, когда принял решение, воздух разорвал отчаянный крик. — Эй, Манджиро, одного раза будет достаточно! Просто попроси спасти тебя! И я обязательно тебя спасу! Его слова, сказанные, как обычно, с чрезмерной уверенностью, попали туда, где, как Майки считал, давно была пустота. В сердце. И мир раскололся, рассыпался на тысячи, мириады осколков, хороня под собой гордость, упрямство, решительность. Эти слова, такие простые для него, и такие важные для тебя, словно что-то сломали внутри. И больше не было отчужденности и равнодушия, больше не было ничего. И стало страшно. Страшно умирать. Висеть в воздухе, ощущая под собой пропасть, чувствовать скользящее движение его окровавленной ладони, что медленно соскальзывала с твоей руки. И потерять его тоже стало страшно. И ты больше не «непобедимый Майки», не безумный психопат. Ты маленький мальчик, такой же, как и 12 лет назад. И ты боишься. И ты веришь, поэтому и отвечаешь, чувствуя, как слёзы текут по лицу непрерывным потоком. Совсем как у него. — Спаси меня, Такемучи. И ты добровольно падаешь в безду, но уже совершенно другую, самовольно сдаёшься во власть демона, которого любишь. И будь, что будет. Теперь уже плевать.