scarlet

Инуи выглядит на красных каблуках шикарно. А его яркая помада в тон лишь насмехается над Коко, призывая смотреть только на губы. Сейшу идёт красный — Хаджиме понял это уже давно. Будь его воля, он бы всегда одевал светловолосого в алый костюм, который Коконои сам носит, как форму для блядской Брахмы. Инупи бы подошло. И нет, Хаджиме не надевает этот ненавистный красный, как воспоминания о Сейшу. И не перекрасился в светлый ради того же. Он просто неожиданно полюбил этот цвет, когда понял, как ему идёт униформа Поднебесья, а пепельный выглядит лучше, чем родной чёрный. Но зелёный он всё же любит видеть на себе больше, а брюнетом он выглядит более привычно и менее идиотски. Но даже со всеми этими раздражающими факторами, которые Коконои пытается скрыть — Инуи встретить спустя столько лет в таком виде было приятно. Но если вспомнить их расставание и эти недомолвки, которые витали вокруг них постоянно — становилось неприятно. И ёбаный твой рот, Хаджиме, перестань так внимательно глядеть на этот яркий алый цвет и ответь уже ожидающему Сейшу. Инупи же, который заставил себя насильно забыть о Коко, смотрит печально и думает, что его старый друг сильно изменился. Если бы не лисий разрез глаз и тонкие губы, которые вечно растягиваются в ухмылке (но сейчас почему-то эта ухмылка дрожит и не кажется такой самодовольной) — он бы не узнал его. Смотреть на красный костюм было немного больно. В памяти всплывал день, который закончился для всех ужасно. День, когда они окончательно перестали друг друга понимать. Интересно, а Коко специально надевает этот яркий костюм, чтобы вспоминать тот день постоянно? — Ты ответишь или нет? — Раздражаясь скорее от своих мыслей, чем от молчания парня напротив. Хаджиме тупо моргает, наконец отвлекаясь от разглядывания чужих губ и уже смотрит на не изменившиеся за столь большое время уставшие, с примесью боли, холодные, как океан, глаза. — Что? Стыдно признавать, но Коко сейчас выставляет себя дураком. От этого он недовольно прикусывает язык, болью возвращая себя в реальность. Окончательно. — Что ты здесь делаешь? — Игнорируя неприятное покалывание внутри, второй раз спрашивает Инупи, складывая руки на груди. — Прошло восемь гребаных лет, и ты решил напомнить о себе, прибыв ко мне в магазин? От денег устал? Блять. Сейшу больно от своих же слов. Но это намного лучше, чем вспоминать неприятные моменты своей жизни. Лучше оттолкнуть мужчину сейчас, чем совершить ошибку. То, что воспоминания были по своему приятны, хоть и окутаны жгучим огнём, Инуи старательно игнорирует. — Решил узнать, не помер ли ты ещё, горбачась над байками, — Коко недовольно прикусывает внутреннюю сторону щеки. Он мысленно надеется, что не уйдёт отсюда весь искусанный собой же. И что-то тёплое во рту — не его собственная кровь из-за, на удивление самого Хаджиме, острых зубов. Блять, Коконои перед Сейшу превращается в грёбаного мальчишку. — Узнал? — Инупи старательно пытается не обращать внимание на факт того, что Коко изначально знал, чем он занимается после их расставания. Все его чувства так и кричат: если спросишь об этом, то больше не сможешь убежать. Убежать от прошлого, которое парень так старался забыть. — Да. — Значит, ты можешь уходить. Неприятно. Произносить эти слова вслух — неприятно. И видеть ошарашенный взгляд Коконои — тоже. Неприятно осознавать, что спустя восемь лет чувства так и не пропали. А ведь ты думал, Сейшу, что перестал цепляться за прошлое и перешагнул это. Оказалось, что всё было просто обманом, таким сладким, что сейчас во рту неприятно от этой приторности. Теперь понятно, что даже если ты перестал в пьяном состоянии говорить Доракену про все ваши похождения — чувства не забылись, а просто на время притупились. Как нож, который забросили, но сейчас про него резко вспомнили и теперь стараются вернуть былую остроту. Только этот нож совершил ужасные вещи и даже хорошо, что его оставили. Жаль, что на время. Ну надо же было тебе всё портить, чёртов Коконои Хаджиме?! — Так сразу выгоняешь? — Слабо ухмыляется Коко, наклоняя голову к левому плечу. Инупи не может отвести взор от длинных, осветленных локонов парня, что прикрывают его лицо этим действием. — Я думал, мы хотя бы поговорим, как провели все эти годы. Многое изменилось, ведь так? Голубоглазый кивает и отводит взгляд на витрину их с Доракеном магазина. Говорить не хотелось. Если бы Инуи знал, что старый и не до конца забытый друг неожиданно придёт его навести, то не согласился бы закрывать магазин. Наверное, не стоило заверять Рюкудзи, что он со всем справится самостоятельно. Наверное, не стоило позволять ему уйти пораньше, а самому задерживаться. А может быть, стоило прогнать Коконоя сразу же, а не стоять шокировано, смотря, как мужчина изменился. — Да, мы с Доракеном открыли свой байкерский магазин, а ты?.. — Неловко перенимается, всматриваясь в темные глаза. От его действий каблуки стучат по полу, раздражая слух. Сейчас этот стук напрягает, а не расслабляет как всегда. — Кручусь всё там же, если ты понимаешь, о чём я, — на уклончивый ответ Сейшу лишь понимающе кивает, не желая слышать подробности. Без них даже лучше. Их отношения всегда складывались на уклончивых ответах и на недоговаривании. С подробностями всегда становилось только хуже; последний раз это закончилось боем и расставанием. Повторения не хотелось. Особенно сейчас, когда Инупи уже вырос и не желает понапрасну бить кого-то. — Рад, что ты там, где мечтал быть, — неожиданно произносит пепельноволосый, осматривая помещение. Он останавливает взгляд на чёрном, блестящем байке у витрины, который так привлекает подростков, часто засматривающихся на этот транспорт. Позволить они себе такое не могут, да и времена уже не те — могут просто не продать из-за отсутствия прав или маленького возраста. — Рад, что ты не изменяешь себе. «Что всё так же живёшь в прошлом.» Хотелось добавить Сейшу, но он вовремя остановил себя. Не стоит ворошить давно зажившие раны. Хотя Хаджиме первый начал их тревожить своим прибытием. Решил резко поковырять зажившую корочку, отчего она оторвалась. Кровь возобновилась, и останавливать её они пока не собираются. Интересно, а если продолжить игнорировать идущую ярко-красную жидкость, то они захлебнутся в потоке воспоминаний и боли или смогут выжить? — Как идут ваши дела? Тяжело самим магазин вести? — Мм, нет, — немного заторможенно отвечает ему Инуи. — Есть, конечно, свои трудности в виде отлынивающих доставщиков, а так всё отлично. Их диалог наполнен неловкостью. Смущение густым туманом витает вокруг двух парней, становится почти осязаемым. Инупи кажется, протяни он руку в сторону, сможет прощупать неприятный сгусток, который не позволяет спокойно дышать: он заполняет лёгкие и сдавливает горло, будто решил, что именно об этом Сейшу мечтал ранее приятным вечером, после рабочего дня. Молчание только подливает огня в эту ужасную атмосферу. Гул с улицы никак не помогает, только напрягает своим живым шумом: дети, что пытаются радоваться перед постепенно уходящей из их жизни беззаботности; взрослые, что вечно идут по своим делам, ведь забыли, как это — останавливаться и оглядываться на мир вокруг; машины, которые своими работающими механизмами раньше успокаивали светловолосого, но не сейчас. Сейчас всё ощущается по другому. Даже те инструменты в углу, которые ещё утром Инуи было лень убрать — напрягают. — Не хочешь поговорить? Голова непроизвольно дёргается в сторону, будто в шее что-то защемило. Нет. Нет, Сейшу не хочет говорить спустя восемь, блять, лет. Воды утекло много: он смог смириться с тем, что им с Хаджиме не по пути. Что лучше разойтись обиженными, расстроенными и не услышанными. — О чём? — О прошлом. Глубокий вздох скрыть в этой тишине не получается. Как и не получается уйти от прошлого. Оно впивается в ноги, мешает идти вперёд, и как бы ты не игнорировал эти мерзкие ладони на своих лодыжках, когда смотришь в зеркало — тоже натыкаешься на минувшее. Шрам в виде ожога не перестаёт напоминать о былом, издеваясь и насмехаясь, как над маленьким ребёнком. Это раздражает. Когда смотришь на ожог, где даже волосы не растут, показывая, что этот шрам ты не скроешь ничем — начинаешь беситься невольно. Прошлое преследует их всегда и если Инупи пытается скрыться от него, то Коко живёт им. Заменил кровь в артериях, дышать без него теперь невозможно. Если он перестанет вспоминать прошлое — пропадёт, перестанет существовать. — Нет, не хочу, — наконец недовольно отвечает Инуи. — Повторюсь: прошло восемь лет. Тебе не кажется, что уже слишком поздно что-то разъяснять? — Мы любим тянуть, так почему бы и нет? — Язвительность так и хлещет из рта Коконои. На это голубоглазый хмурится, внутренне соглашаясь, но внешне оставаясь таким же раздражённым. — В прошлый раз я хотел с тобой поговорить, но ты решил вместо этого просто подраться. — Сейчас такое решение я не приму, можешь не заводиться. — В любом случае, я тогда сказал всё. — Извини меня, — неожиданно выдаёт Коко. Его лицо кажется шокированным, будто он сам удивился, что произнёс это. — За что? — Стараясь не показывать свою нервозность, обрывисто спрашивает Сейшу. — Блять, — глубоко вздыхает. — За то, что наговорил тебе тогда: я никогда не считал, что ты со мной только ради денег. И что заставлял думать, что я с тобой только из-за Акане. Акане. Как давно Инуи не слышал это имя. Имя любимой, давно погребённой сестры, которое так раздражало, когда его произносил он. В голове всплывают все те прикосновения с этим именем на чужих устах: от Коко и от родителей. Почему-то все думали, что это их долг: напомнить ему про неё, сказав, что они так похожи. Это бесило, это расстраивало. Сейшу ведь тоже было больно от потери сестры, так почему всем стоит напоминать о неё? Просто он смог смириться с её потерей, а другие нет. Инупи со многим приходилось смиряться. Даже с тем, что Коконои было больно всё это время находиться рядом с ним — тоже. Поначалу он не хотел принимать это, но когда вспоминалось тёплое, но такое болезненное прикосновение губ в библиотеке, приходилось соглашаться. Когда в той битве Хаджиме прикоснулся к его щеке — прикосновения были нежными, но ощущения от ударов и последующие слова отрезвили, причинили такую боль, что он оцепенел, не знал, что ответить. В голове было только пресловутое: «почему?» — Я долго после этого разбирал наш диалог в голове и понял, какой бред я сказал, — не дождавшись хоть какой-то реакции от величественно стоящего, но внутри всего сжавшегося Инуи, который всем своим видом показывал неприступную статую, Коко продолжил. — Я не имел это ввиду, то есть, я был на эмоциях и говорил так, чтобы обидеть и оттолкнуть, чем поговорить нормально. Мне искренне жаль, если тебя это задело, если ты после этого считал себя ненужным и простой заменой. Я по-настоящему ценил тебя и дорожил. Чёрт. И зачем это всё? Зачем Хаджиме впускает в тело Сейшу забытую, на замок закрытую глубоко внутри, боль? Зачем Инуи позволяет ему это сделать, чтобы потом чувствовать в венах неприятное покалывание, будто сейчас изнутри взорвешься? Зачем он позволяет спускать себя по жизненной лестнице, если может с лёгкостью навернуться и упасть на самое дно? Зачем? — Инупи? — Старое прозвище легко срывается с губ Коко, который так ничего и не ответил. Он смотрит обеспокоенно, мысленно надеясь, что не сказал ничего лишнего. То, что может только оттолкнуть. — Я… — Замолкает, не зная, что сказать. Сейшу хочется провалиться сквозь землю, разбиться, переломать себе ноги, руки, свернуть шею, но не обсуждать это сейчас. Он сжимает губы, превращая их в тонкую линию, подбородок нервно дёргается, а глаза начинают блестеть. — Я знал, что тебе было больно находиться рядом со мной, но эгоистично не позволял отдалиться от себя. Позволял находиться рядом с собой, чтобы мы вместе тонули в этом дерьме, хотя мог оттолкнуть ещё давно, чтобы и тебе, и мне дышалось, жилось легче. — Я бы всё равно не позволил тебе этого сделать. — Знаю. Глаза начинает неприятно щипать, но Инупи старательно пытается сдерживать предательские слёзы. Не сейчас. Он лучше разревётся дома, в уже привычном одиночестве, с банкой пива в руке и с неприятными воспоминаниями в голове. Несколько раз моргает и не сразу замечает, как Коко приблизился. Он теперь находится так близко, что можно почувствовать немного сбитое дыхание у себя на подбородке. Стоило бы отодвинуться, но Сейшу упрямо стоит на месте, всматриваясь в знакомые черты мужчины напротив. — Инупи… я… — Подбирая слова, Хаджиме запинается. Он опускает опять взгляд на невыносимый красный цвет помады и сразу начинает смотреть в сторону, словно нерешительный ребёнок. — Не хочешь сходить со мной куда-нибудь? Когда ты закроешь магазин. Инуи моргает и непроизвольно отодвигается, будто его оттолкнули. Это предложение неправильное. Как бы заманчиво это не звучало — стоило отказаться. Неужели фильмы и книги тебя ничему не научили, Сейшу? Нельзя возвращаться к человеку, пути с которым давно разошлись. Это только погубит тебя и его. Вернёт старые эмоции: от радости, до боли. Вы продолжите наступать на те же грабли, ведь люди не могут перешагнуть через свою гордость. Не смогли раньше — не сможете и в будущем. Да, отказаться будет правильнее. Определённо. Инупи глубоко вздыхает, набирая в легкие побольше воздуха, и произносит одну короткую, но такую ужасную для них двоих фразу: — Нет. — Что? — Коконой расширяет глаза в неверии. — Я не думаю, что нам стоит возвращать наше общение. Тогда мы решили идти по своим путям, так что давай следовать этому решению до конца. Ошибки не изменить. Хаджиме тупит взгляд в пол, растерянно почёсывает волосы на затылке и тихо, но с нотками истерики, посмеивается. Такой ответ был неожиданный. Он был уверен, что Сейшу обрадуется его визиту, сразу согласится, и они будут снова вместе. Как раньше, только уже повзрослевшими. Хотелось закрыть глаза на его отказ, схватить за руку и потащить к выходу из магазина. Хотелось насильно заставить его идти за ним, куда он захочет. Но это будет неправильно, верно? Стоит уважать выбор Инупи, ведь он не незнакомый человек. Он не его подчинённые, которые обязаны следовать его приказам. Инуи — важный для него человек. Человек, которого он так и не смог забыть и оставил у себя в воспоминаниях. — Хорошо, — Коко медленно кивает. — Тогда я пойду. — Ага, — хоть ответа и не требовалось, но Сейшу всё равно произнёс это вслух, только доказывая Коконои, что ему в его жизни больше не место. От этого неприятно. Больно, что Инуи смог отпустить его, а он — нет. Инупи всегда был таким: никогда не хватался за прошлое. Жаль, что Хаджиме этому не научился. Коконои прощается с мужчиной, напоследок заглядывая в его яркие, прекрасные и ледяные глаза и выходит из магазина, оставляя за собой только очередные неприятные воспоминания и лёгкий, немного раздражающий, звон колокольчиков, висящие у входа.