Игра

Антон в очередной раз громко шмыгнул носом, сидя в школьном туалете в полном одиночестве и с выключенным светом. За широким пластиковым окном вовсю расползался оранжевый закат, уже все ушли домой, но он продолжал упираться ладонями в холодную плитку пола и рыдать, не стесняясь ни появившейся после истерики икоты, ни опухшего лица, ни соплей — ничего. Его все равно никто здесь не увидит. Он издал какой-то непонятный звук и опустил голову, позволив нескольким крупным каплям слез покатиться по щекам к подобродку вниз и бесшумно упасть на холодный кафель. Его обманули. Обманули так, как даже совсем маленьких детей не разводят, потому что те сразу видят ложь. А Антон не увидел и потом об этом пожалел. Не так давно они с Вонбином, учеником постарше, повздорили на школьной дискотеке. Такая тупая была ситуация, но они оба здорово завелись, после чего Антон, хлопнув дверью, покинул спортзал, где все происходило, и с гордо поднятой головой пошел домой. Он Вонбина не особо хорошо знал, но потом к нему прикипел… потому что сам Вонбин пытался с ним поладить. Извинился на следующий день за свои резкие слова, купил обед в столовой и в целом вел себя так, будто хочет сблизиться с младшим парнем, который невероятно сильно любит плавание. Этот самый младший парень не был наивным, но в этом случае проигнорировал абсолютно каждый призыв от мозга притормозить и все обдумать: моментально втюрился, бегал по вечерам на свидания и хвастался в «Дискорде» своим друзьям, оставшимся в Америке, что нашел настоящую любовь. А потом произошел случайно подслушанный разговор одноклассников Вонбина. И вот Антон здесь. Плачет минут десять, едва ли не воет и никак не может успокоиться: сердце ноет, не дает, подкидывает разные светлые воспоминания, накопившиеся за последние почти три недели, и так тошно от самого себя становится, что в горле встает тугой ком, который не получается сглотнуть. Он и правда не замечал ничего подозрительного, думал, что Вонбин с ним возится потому, что ему реально интересно проводить с ним свободное время, но оказалось, что — Антон захныкал — ему нужно было получить от Ынсока коллекционное издание какой-то видеоигры. Игры! Как так можно? Антон не понимал, оттого и уткнулся макушкой в стену, роняя очередные капли слез. Вонбин поспорил с Ынсоком, что за месяц сможет влюбить в себя Антона и, если справится, получит диск в красивой коробке. У него получилось. Он победил и, наверное, сидит сейчас дома да играет, довольный тем, как удачно все прошло. Неожиданный громкий стук в дверь приглушил такой же не тихий скулеж. — Антон! Антон, я знаю, что ты здесь, открой дверь, пожалуйста! — Отвали! «Что ты здесь делаешь?» хотел спросить Антон, но он был обижен. Сильно обижен, заикался и мог только послать. Шатаясь, он медленно поднялся с пола и на негнущихся ногах подошел к двери, ведущей в коридор. Ее ручка дернулась, но Антон крепко вцепился в нее, не оставив никакой возможности пройти внутрь. Вонбин стоял на своем: — Антон, я знаю, я виноват! Прости, что не сказал про спор. — Уйди отсюда! — Послушай! — голос Вонбина дрогнул, на что Антон поморщился. Раскаивается? Нет, снова притворяется. — Сначала я и правда хотел тебя разыграть, но потом ты мне понравился! — Не верю. Уходи, — ответил он, и слезы из глаз хлынули с большей силой. Вытирать рукавом мятого пиджака их было бесполезно — он почти насквозь промок. — Антон… — Уходи. Вонбин ушел. Вздохнул и ушел, бросил. Ну и правильно, чего ему? Сейчас он пойдет домой, включит свою новомодную консоль, посмотрит на интересные плюшки в наполнении специального издания и будет играть до самой глубокой ночи, пока Антон будет убиваться. Завтра, наверное, он в школу не придет. И послезавтра. Никогда не придет. Оставит плавание, попросит родителей перевестись куда-то в другое место или вообще начнет умолять вернуться в США, где все шло хорошо. Совсем не так, как здесь. Когда на улице стало совсем темно, Антон наспех умылся и вышел в безлюдный коридор. В его конце уборщица домывала полы, он же поковылял в сторону двери, чтобы выйти к лестнице, спуститься на первый этаж и пойти домой. Пешком. Лучше пройтись, хотя на улице холодно. Антон поправил лямку рюкзака на плече, и вдруг чьи-то руки обвили его. Чужие темные волосы защекотали шею. — Я тебя сейчас ударю, — просипел он, хотя сердце его затрепетало. Вонбин, оказывается, не смылся, а тихонько ждал где-то за углом. Он крепко обнял, стиснул пальцами белую рубашку и пиджак и шмыгнул носом почти на ухо: — Я выкинул диск. — Молодец. — Я не хотел, чтобы все так вышло. — Поздравляю. — Я люблю тебя. Антон всхлипнул. Он только-только успокоился, но от услышанного заплакал снова. Честно, у него из-за слез начали болеть горло и лицо, но все было бы хорошо, если бы не тот, кто стоял сзади. — Я сглупил, — Вонбин прижался сильнее и зажмурился. — В самом начале мне хотелось поиздеваться над тобой, признаю, да, но потом я увидел, что ты очень хороший парень. Ты классный, с тобой весело, а когда мы вместе пошли в кино на выходных, я и вовсе подумал, что мне не нужен этот спор с Ынсоком. И игра мне тоже не нужна. Антон поджал дрожащие губы. Он не считал нужным говорить, да и не мог — боялся во второй раз разрыдаться. Вонбин же гладил его теплыми руками, нащупал лямку рюкзака, ухватился за нее длинными пальцами и заскулил. Антону за шиворот попала первая горячая слезинка. — Можешь меня ударить, если хочешь. Несколько раз, я все пойму, — выдавил из себя тот. — Только, пожалуйста, дай мне доказать, что я не вру. Сейчас я говорю правду. Стал бы я ждать тебя здесь, если бы ты мне не нравился? Антон бы ударил. Так втащил, что Вонбин бы тут же свалился на пол, но он только несмело закивал, промычав глупое «угу». Как бы он ни был расстроен, как бы ни желал провалиться сквозь землю или просто внезапно исчезнуть, его тянуло к Вонбину, который взял его за руку и крепко сжал. Он любил его и отчаянно хотел верить, что все, что он только что услышал — не очередная ложь, не продолжение этого глупого пари и не попытка разыграть. Что это — признание, а слезы — не демонстрация актерских способностей. Антон несмело повернулся боком, взглянул Вонбину в блестящие большие глаза. Тот слабо улыбнулся и потянулся другой рукой, чтобы положить ее на вихрастый затылок, заставить наклонить голову чуть вниз и коснуться друг друга лбами. — Дашь мне шанс? — Дам.