Годовщина

Теперь все всё знают. Ну, может, и не все, но знают те, кому не следовало. Всё потому что Шиндо не умеет держать язык за зубами, а народу только дай посплетничать. Некоторые наглецы даже не стесняются подходить и расспрашивать. Тогда он рычит и говорит им проваливать; его личная жизнь — это его личная жизнь и нечего соваться в неё, чёрт бы их всех побрал. Особенно раздражает, что людей интересует всякая чушь, а не почему его рейтинг резко скакнул вверх. Ладно, возможно рейтинг и связан с личной жизнью, ведь они в последнее время играют почти каждый вечер. Но никто не спрашивает об успехах — толпе нужны только сплетни! Самодовольного ублюдка с которым он живёт, кажется, это совсем не беспокоит. Правда, есть все основания подозревать, что когда кто-нибудь подкатывает с разговорами, этот гад притворяется, будто до сих пор не знает японского. (Сложно представить ситуацию, когда такой душка просто проигнорирует собеседника.) Но как бы там ни было, этот человек мастерски избегает неловких ситуаций, он изворотлив и очень обаятелен. Его очарование не распространяется разве что на Шиндо. Сожитель потратил кучу времени, заманивая того в гости на игру, а сработала только жрачка. Что ж, конец света не наступил. Правда, некоторые старшие про чаще бросают на него неодобрительные взгляды, но такое случалось и ранее. Они уже оскорблялись его волосами, одеждой, теперь вот любовник им не нравится, — плевать. Главное, что никто не может отказаться играть, а как друзей их ему и даром не надо. Если подумать — не так уж всё и плохо. Он не считает дни, но когда однажды в четверг просыпается от запаха кофе и еды, сразу вспоминает что к чему. Хотя сожитель обычно тратит свой выходной на себя, любимого, и уже куда-то ушёл, на кухне обнаруживается накрытый к завтраку стол: блинчики и кофе, щедро сдобренный сливками, сахаром и карамелью. Любовник пренебрежительно называет такой кофе «детским коктейльчиком». Тут же лежит записка: «Если ты проспал и всё остыло — меня не винить». И не скажешь, что послание полно нежности, но она здесь есть, и её ровно столько, сколько можно переварить без ущерба для желудка. После завтрака он, как обычно, едет на метро в салон Тои, чтобы сыграть дежурную утреннюю партию с Шиндо. У дверей его останавливает девочка-инсей с широко раскрытыми удивлёнными глазами. (Можно поклясться, что инсеи с каждым годом становятся всё моложе и моложе.) Она здоровается, покрываясь румянцем, и, заикаясь, выдавливает: — З-значит это правда, Яширо-сэнсэй? Что говорят про Ко-сэнсэя? То есть… вы… э-э… В другое время он бы послал её подальше, но сейчас настроение отличное, и он просто отвечает: — Да. И что с того? Покраснев как помидор, девочка убегает. Он кивает Ичикаве-сан и проходит к столу в дальнем углу, где, широко открыв рот, ржёт Шиндо. — Можешь не волноваться, она только расскажет по секрету всему свету, — выдаёт он вместо приветствия. — Поздно волноваться, я уже поделился с тобой — неудивительно, что весь мир в курсе. Шиндо пожимает плечами и совершенно не собирается извиняться. — Кстати, Тоя велел вас поздравить. Так что… поздравляю. Яширо хмурится скорее по привычке и думает, что в следующем году от него не убудет нарисовать в календаре красный кружок. — Давай сыграем, — говорит он вслух. — Чувствую, мне повезёт. — Готов поспорить, — плотоядно скалится Шиндо.