Душистые цветы в пыли

Он шагнул из темноты, из дрожащих теней от лампы, как будто до этого прятался в углу, поджидая подходящего момента, как будто внезапно соткался из густого прокопченного воздуха — так показалось Цзинь Гуанъяо в первую секунду неизбывного удивления, омрачённого усталостью и долгой бессонницей. Потом он признал гостя и улыбнулся — искренне, но все еще удивлённо. Поспешил подняться из-за стола, заваленного бумагами с донесениями, отчётами и счетоводческими пометками. — Я ждал твоего прибытия только поутру, эргэ. Гость шагнул ближе, и неверный тусклый свет лёг косыми пятнами на складки его одежды и на отстранённое спокойное лицо. — Не думал, что когда-нибудь ещё услышу это обращение из твоих уст, — сказал он, и голос его прозвучал глухо, сухим шелестом облетевших листьев. Тревога немедленно охватила все сознание, и Цзинь Гуанъяо напрягся, нахмурился, перебирая в голове возможные варианты событий и способы решения проблем. — Эргэ, что-то случилось? Я не думал, что ты прибудешь так скоро. Что заставило тебя поспешить? — А-Яо. Гость приблизился ещё на шаг, и Цзинь Гуанъяо почувствовал, как по спине пробежали ледяные мурашки и ужас сковал горло. Рыжий свет лампы высветил точнее лицо гостя, его плечи, и Цзинь Гуанъяо увидел тёмную одежду, которой никогда не носил глава ордена Лань, и пронзительные черные нечеловеческие глаза, глядящие на него неотрывно. — Кто ты? — пробормотал Цзинь Гуанъяо, отшатываясь. Он прислушался: в кабинете, заваленном писчими принадлежностями и клановыми свитками, он различил только тихое потрескивание фитиля в лампе и стук собственного сердца. Хэньшэн лежал на подставке у стены, слишком далеко. В рукавах была всего пара талисманов, смазанные настойкой дурмана иглы, в голенище сапога — нож. Слабое оружие против тёмной твари, которая посмела принять облик главы одного из могущественных орденов и сумела незамеченной проникнуть в личные покои Верховного Заклинателя. Гость не пошевелился, не отреагировал на его движение и настороженность, всё так же негромко произнёс ровным голосом: — Моё имя Лань Сичэнь, имя при рождении — Лань Хуань. Люди называли меня Цзэу-цзюнь. — Внезапно он улыбнулся: короткая закрытая улыбка приподняла углы его губ, но не коснулась глаз. Он добавил: — Ты называл меня эргэ. — Это ложь: я не слышу твоего сердцебиения, не чувствую потоков твоей ци. Ты не человек. Гость склонил голову набок. — Верно. И всё-таки я не солгал тебе. А-Яо. — Он улыбнулся снова, странно, невесело. — Я никогда не лгал тебе. Цзинь Гуанъяо почувствовал, как краска схлынула с лица. Когда гость качнулся навстречу — сделать ещё шаг, приблизиться, отрезать от меча и выхода окончательно, — Цзинь Гуанъяо вынул один из талисманов, пуская в него поток энергии. Простой талисман, который, как показала практика, отлично действует не только на тёмных тварей, но и на людей: сковывает недоброе намерение, не позволяет двинуться с места любому созданию, вознамерившемуся причинить зло заклинателю. Гость замер. Он узнал знаки на талисмане мгновенно — понимание скользнуло по его лицу и исчезло за спокойным равнодушием. А потом он приблизился к Цзинь Гуанъяо почти вплотную, словно и не было никакого талисмана, и сказал: — Я не желаю тебе зла. — Он протянул руку, медленно и как будто с трудом, мазнул ледяными пальцами по щеке, уронил ладонь на правое плечо и затем провел по груди, остановившись напротив даньтяня, как будто вслушивался в ток ци. Цзинь Гуанъяо не чувствовал никакого воздействия на свои меридианы или разум, но от этого долгого странного прикосновения веяло морозом даже через многослойные одежды. — Больше всего в мире я желал бы никогда не причинять тебе боли. Это были ужасные слова, которые повторяли собственные мысли Цзинь Гуанъяо, словно безумное кривое зеркало. Он вскинул голову, поражённый, замерший в неизвестном подсознательном ужасе. Гость смотрел на него с такой же глубокой тоской, с такой же болью, какая звучала в его словах. — Тогда зачем ты здесь? Чего ты хочешь? — спросил Цзинь Гуанъяо, едва сумев разомкнуть рот. Эргэ — настоящий эргэ — всегда повторял ему, как важно исполнить желание тёмных созданий, если они сохранили хотя бы тень рассудка и желание их не причинит никому вреда. Гость поднял руку, снова коснулся лица Цзинь Гуанъяо ледяными жёсткими пальцами. От них веяло таким холодом, словно его тронула рука мертвеца, которого вот-вот охватит видимое глазу тление плоти. Никогда в жизни он не должен был чувствовать такого мёртвого холода на своем лице и думать о том, что это рука эргэ. Никогда образ смерти и разложения не должен был сходиться в его сознании с образом эргэ. Но Цзинь Гуанъяо не нашёл в себе сил пошевелиться и отдёрнуться — таким осторожным и бережным было это касание. — Ты не, — он сглотнул, ощутив непрошеную дрожь в горле. — Ты не лютый мертвец. Гость покачал головой. — Я не желаю причинять тебе боль, — повторил он. — Я не лгу тебе. Цзинь Гуанъяо стиснул зубы. Зачем создание перед ним повторяет эти слова и отчего именно их — как магический заговор. «Я не желал причинять тебе боль», — так хотел сказать Цзинь Гуанъяо, когда шёл рука об руку с побледневшим и непривычно молчаливым эргэ после кончины Не Минцзюэ. «Я не лгу тебе!» — хотел он закричать в лицо ничего не подозревающего эргэ. — А ты? — спросил гость. В его лице было понимание, как будто он слышал мысли Цзинь Гуанъяо, читал в его душе каждую тайну. Как будто каждая его тайна для глаз гостя проявлялась чернильным оттиском на коже. Только будь оно так, эргэ ни за что бы не касался его столь нежно. — А ты, А-Яо? Сколько раз ты лгал, глядя мне в глаза? — Я не лгал тебе! — крикнул Цзинь Гуанъяо и немедленно прикусил язык. — Разве? Ты сказал: «ждал поутру». Он придёт к тебе завтра. И сколько раз ты солжёшь ему? Сколько утаишь? Его слова — спокойные, ласковые — звучали злой и жестокой насмешкой, выкручивающей суставы. Цзинь Гуанъяо вцепился в рукава незнакомых одежд, мучительно вглядываясь в чужое лицо. — Эргэ, я не!.. — Он спросит тебя: «Как твоя возлюбленная супруга?» И что ты ответишь? «Моя сестра в порядке»? Он скажет: «Я понимаю твое горе, потерять отца — это ужасно». А ты? «Этот мерзавец заслужил свою смерть»? Он будет скорбеть по другу и брату, а ты так и не скажешь, что свёл с ума дагэ тем оружием, что он лично вложил в твои ладони. Что ты будешь делать, когда он узнает все это? — Он не узнает! — взволнованно сказал Цзинь Гуанъяо. — Я не позволю. — Ты так уверен, что всегда сможешь найти путь отступления. Но как многого он о тебе не знает? Знает ли он тебя вообще, А-Яо? — Знает! Я... — Знал ли я тебя? — Эргэ... Эргэ, прошу тебя! Скажи мне, что случилось с тобой? Как... как всё могло закончиться так? — Случилась целая жизнь, А-Яо. Я не в силах рассказать тебе всего. Для кого-нибудь другого это прозвучало бы неуклюжей попыткой уйти от ответа. Для Цзинь Гуанъяо это звучало ужасным пророчеством. — Сколько лет прошло? — спросил он, и гость — эргэ, Лань Сичэнь, его тень или призрак, вернувшийся из будущего, — улыбнулся нежно и с сожалением. — Больше десяти лет. Это хорошо, подумал Цзинь Гуанъяо. Это означало, что у него есть время: обдумать всё взвесить, подождать... — Чего ты собираешься ждать? — мягко спросил гость, и Цзинь Гуанъяо поднял к нему лицо. — Я вижу это в тебе, А-Яо. Ты полагаешь, что мой ответ означает: впереди у тебя больше десяти лет, чтобы упрочить своё положение, укрепить тыл, придумать неисчислимое количество вариантов на каждое возможное развитие событий, которое только придёт тебе в голову. Не так ли? Он наклонил голову набок, глядя с любопытством и печалью. — Эргэ, — растерянно выдохнул Цзинь Гуанъяо. — Пройдёт отмеренный срок, и, возможно, я — тот, с кем ты завтра повстречаешься, кого будешь и дальше водить за собой с завязанными глазами долгие годы, — снова приму решение, которое приведёт к этой встрече. — Эргэ, подожди... — Я ждал. А-Яо, так долго, — он протянул обе руки и обнял ладонями лицо Цзинь Гуанъяо. Холод жалил раскрасневшиеся щеки. Цзинь Гуанъяо смотрел в его глаза, пустые и тёмные, вглядывался и видел в них собственное отражение. Жёсткие пальцы огладили скулы, такая непривычная тихая ласка. Эргэ никогда себе такого не позволял. — Чем ты оправдываешь это, А-Яо? Заботой о нём? Что ты повторяешь себе, когда решаешь, что ему не стоит знать о твоих секретах? Ты думаешь о том, чтобы сберечь вашу дружбу, насквозь изъеденную твоей недосказанностью и его слепотой? Или, может, ты полагаешь, что он немедленно отвернётся от тебя, посмотрит сердито и с разочарованием, как смотрел на тебя дагэ? Может, ты счёл его недостойным доверия? Так долго я задавался этими вопросами. Каждое слово вползало в разум ядовитой змеёй и било без промаха в самое сердце; тяжёлые камни в тот мешок, который однажды утянет его на самое дно. — И что же, чего ты будешь ждать на этот раз? Цзинь Гуанъяо сжал кулаки от злости, дёрнул головой — руки гостя отстранились от его лица лишь для того, чтобы вновь вернуться. — Ты прав, — процедил Цзинь Гуанъяо сквозь зубы. — Я не могу ему сказать! Ты не понимаешь, эргэ, я не смогу — не смогу пережить, если увижу его разочарование, если предам его доверие, я... Гость прервал его мягким выдохом: — «Когда». Ты предашь его доверие, А-Яо. Он скажет однажды: «Я доверяю Цзинь Гуанъяо как самому себе. Я бы доверил ему свою жизнь», — и поплатится за свои слова. Цзинь Гуанъяо вздрогнул. Если это была правда, то это была худшая правда из возможных. Что ему предстояло свершить, в чём предстояло ошибиться? Цзинь Гуанъяо почувствовал, как побледнело его лицо и как затряслись руки — с отчаянием он снова вцепился гостю в локти и даже не заметил этого. Гость смотрел на него не зло — без ненависти, неприязни или разочарования. На его лице мелькала только забота, сожаление и усталость. «Я не желаю тебя зла», — сказал он. «Я не желаю причинять тебе боль», — сказал он. Цзинь Гуанъяо тяжело сглотнул. — «Твоё». Я предал твоё доверие, не так ли? И всё же... ты сказал, что не желаешь мне зла? — Верно. — Гость улыбнулся. С такой щемящей теплотой, что у Цзинь Гуанъяо немедленно ёкнуло в груди. Гость смотрел на него, словно прощался, словно видел впервые после долгой-долгой разлуки. Словно видел его в последний раз. Учитывая всё то, что Цзинь Гуанъяо уже успел узнать от него, вероятно, всё из перечисленного было справедливо. Гость погладил пальцами тонкую кожу у него под глазами, провел линии по скулам и скользнул пальцами к шее, притягивая Цзинь Гуанъяо ближе, в неловкое полуобъятие. Нет, понял он внезапно, не в объятие. Гость наклонился и прижался своим лбом к его лбу. И помимо воскового неживого холода его кожи Цзинь Гуанъяо вдруг почувствовал касание полоски ткани. Осознание потрясло его едва ли не сильнее, чем весь разговор, чем сам визит странного создания. — Эргэ, — выдохнул Цзинь Гуанъяо, прежде чем сумел себя остановить напоминанием, что создание перед ним — не эргэ. Не «его» Лань Сичэнь. — А-Яо, — так же откликнулся гость, и в его голосе звучал почти всхлип. Он повторил, как завороженный: — Не ждал, что услышу, как ты вновь меня так называешь. Цзинь Гуанъяо отстранился, уже не пытаясь скрыть растерянность на лице, дрожь голоса и рук. Крепче сжал чужие локти. — Что ты такое? — Я, — сказал гость, торжественно и печально, — подношение тем силам, что согласны были принять такую жертву в обмен на исполнение моего желания. Я — отмеченный этими силами осколок души. Гость наклонился, чтобы коротко поцеловать его губы — и это было ледяное касание бронзовой статуи, не человека. — С рассветом мой путь будет окончен здесь. Его голос оседал у Цзинь Гуанъяо на лице, на губах, и слова доходили с запозданием — как будто ему приходилось слушать их сквозь воду. Они не имели смысла — или же смысл их был так ужасен, что Цзинь Гуанъяо не мог, не желал принять его в своё сердце. — Что... что это значит? — пробормотал он почти беззвучно. Гость посмотрел на него сочувственно, но продолжил он с немилосердной прямотой: — Это значит, что мой путь подойдёт к концу с первыми лучами солнца. И никогда не возобновится на полотне мироздания вновь. — Эргэ, эргэ, нет, я не могу этого допустить, нет, — зашептал Цзинь Гуанъяо, уткнувшись гостю в плечо. — Не допускай. — Я что-нибудь придумаю, обещаю, я обязательно что-нибудь придумаю. — Придумаешь, — согласился гость, чуть отстраняя Цзинь Гуанъяо, чтобы заглянуть ему в лицо. — Какой-нибудь грандиозный чудовищный план? — Нет, я... — Я не могу решать за тебя, А-Яо. Я не хочу решать за тебя. Ты пройдёшь этот путь так, как посчитаешь нужным, — он прикрыл глаза, и Цзинь Гуанъяо не сдержался: потянулся рукой к его лицу, но не осмелился прикоснуться. Строгая красота чужого лица обрела отстранённые неживые черты. Эргэ никогда не выглядел таким. — Ты жалеешь? — глухо спросил Цзинь Гуанъяо. Он хотел добавить: «Ты жалеешь, что называл меня другом и братом? Ты жалеешь, что вообще знался со мной?», — но не смог. Горло как будто перетянуло удавкой. Гость склонил голову набок. — Я жалею о том, что не смог ничего сделать, — сказал он. — Жалею о том, что был так безнадёжно слеп. Я жалею о том, как всё обернулось. О том, что причинил тебе боль. Но я не жалею о том времени, что мы провели вместе, и о том, что доверял тебе. И я не жалею о том поступке, что привёл меня к тебе сегодня. Он помолчал, а потом добавил: — Я бы поступил так снова. Я поступлю так снова. Обязательно. Цзинь Гуанъяо выдохнул со всхлипом. — Ты совсем не веришь в мои способности, эргэ? — Я верю в них слишком сильно, — возразил гость. Он обвёл взглядом комнату и снова посмотрел Цзинь Гуанъяо в глаза. — Но даже если всё повторится вновь, я не пожалею об этом решении. Цзинь Гуанъяо не знал, как его переубедить, что следует сказать, чтобы успокоить его, утешить. — Я, — начал он в отчаянной попытке, — скажу ему всё. Гость погладил его по щеке и улыбнулся, как будто чувствовал неуверенность, как будто не верил ему. — Эргэ, — снова начал Цзинь Гуанъяо, — что мне сделать? Скажи мне, пожалуйста, прошу, ответь. — Не мне решать это, — ответил гость. Взгляд его вдруг сделался тоскующим и отчаянным, и он оглядел всё лицо Цзинь Гуанъяо, шумно вдохнул и затем выдохнул: — А-Яо. Цзинь Гуанъяо подался вперёд, ближе — коснуться его руки, его плеча, его щеки, приблизиться, продлить их разговор, их прикосновения, снова почувствовать на коже неживой холод чужих рук... и гость исчез. Цзинь Гуанъяо вздрогнул, неверяще глядя в пустоту перед собой. Чужая фигура растворилась, исчезла в неверных предрассветных тенях, запятнавших комнату. Как будто гостя и вовсе не было здесь. Цзинь Гуанъяо почувствовал слабость в коленях и опустился на пол. Глаза жгло, кожа хранила память чужих прикосновений. В голове эхом разносились слова: «Я не желаю тебя зла». «Я не желаю причинять тебе боль». «Больше десяти лет». «Я не жалею». Цзинь Гуанъяо сжал руку в кулак. Если уже рассвет, то скоро прибудет эргэ. Ему нужно было подготовиться, нужно было взять себя в руки и привести в порядок мысли. Ему нужно было время всё обдумать.