Для мёртвых, для живых

Когда Лань Сычжуй возвращается в Гусу, Вэнь Нин остаётся один. Прощаясь, он заверяет Лань Сычжуя, что найдёт себе дело и ещё до зимы обязательно навестит его в Облачных Глубинах. На самом деле он растерян. Лютому мертвецу не нужны еда и тепло очага, он может идти куда угодно — но куда? Люди боятся мертвецов. Лань Сычжуй купил ему соломенную шляпу и шарф, чтобы заматывать лицо до самых глаз, когда они проходили по Илину, но если бы кто-то пригляделся внимательно — наверняка заметил бы мутные глаза и слишком бледную кожу. Вэнь Нин хочет помогать другим людям, но как сделать это, если с людьми ему как раз лучше не встречаться? Он идёт от одной деревеньки к другой, ища следы тёмной энергии. В долине Хочжоу убивает яогуая, нападавшего на крестьян, — и едва сбегает от бродячих заклинателей, которые так и не смогли с этим яогуаем справиться. Возле Чуннани приводит в порядок старое кладбище. Помогает отбиться от волков семье, чья телега сломалась на лесной дороге, и, несмотря на то что мужчина благодарит его, женщина глядит настороженно и прижимает к себе детей. Вэнь Нин идёт вперёд без цели, избегая попутчиков и обходя стороной селения. С каждым днём этого путешествия он всё сильнее мучится вопросом: зачем он нужен? Сейчас, когда сестра мертва, Вэй Усянь счастлив с Лань Ванцзи, А-Юань вырос и живёт в Облачных Глубинах — зачем этому миру нужен лютый мертвец, умеющий лишь сражаться? Не следует ли ему найти Вэй Усяня и попросить об упокоении? На краю долины Мэйлань, неподалёку от крошечной деревеньки, окружённой рисовыми полями, Вэнь Нин находит полуразрушенный храм. Крыша давно сгнила, алтарь пуст, и непонятно уже, какому божеству здесь молились. Вэнь Нин проводит в этом храме ночь, прячась под уцелевшим куском стропил от дождя. Одежда всё равно намокает от долетающих брызг, но хотя бы не насквозь. В благодарность Вэнь Нин восстанавливает храм. Он ещё помнит, как класть крышу: на Луаньцзан они строили дома из того, что могли найти, и Вэнь Нину всё время кажется, что вот-вот раздастся окрик сестры: «Осторожнее!» Ему приятно делать что-то полезное. Создавать. Исправлять поломанное. Заброшенный храм стоит того, чтобы задержаться на несколько дней. Тем более что эта территория когда-то принадлежала ордену Цишань Вэнь, а значит, он в какой-то мере за неё отвечает. Если когда-то на стенах храма и была роспись, дожди смыли её вместе с глиной. Когда Вэнь Нин выравнивает стены, они выглядят почти неприлично голыми. Вэнь Нин тратит два дня на то, чтобы сделать краску из древесной коры и угля, а кисть — из лисьей шерсти, собранной с колючего куста у края леса. Он ведёт простой, но изящный узор вдоль углов, снизу вверх, и храм постепенно оживает. Но стены всё ещё пусты. Вэнь Нин мог бы изобразить сцены из жизни древних святых или прославленных заклинателей, достигших бессмертия. Чтобы те, кто войдёт в храм, замерли в благоговении, обратившись мыслями к вершинам, недостижимым для простых людей. Вэнь Нин смог бы: учителя всегда хвалили его способности к живописи и каллиграфии. Но, глядя на пустую стену, нетерпеливо ждущую прикосновения кисти, он знает, что не хочет рисовать ни святых, ни бессмертных. Он хочет, чтобы люди помнили. Чтобы знали: была однажды заклинательница и целительница, лучшая из лучших. Смелая и гордая, любящая, не боящаяся даже смерти. Красивая. Молодая — теперь уже навечно. Ею восхищались, её ненавидели, а потом от неё не осталось даже горсти пепла. Кто помнит её сейчас? Кто знает, какой она была? Её обрекли на забвение, и это было столь же несправедливо, как и всё остальное, что с ней сделали. Вэнь Нин не трогает алтарь — неизвестно, какому божеству здесь поклонялись, не стоит его сердить. Он выбирает правую стену, на которую падают рассветные лучи из небольшого окошка. Лицо сестры стоит в памяти как живое, когда он наносит на стену первые штрихи. Вместо бело-алых одеяний ордена Вэнь он изображает простые одежды, которые она носила на Луаньцзан в последние дни их недолгой мирной жизни. В руках — охапка лекарственных трав, волосы заколоты деревянной шпилькой. Взгляд устремлён поверх голов смотрящих, на губах едва заметна улыбка. Словно она уже знает, что приготовленное из собранных трав лекарство спасёт чью-то жизнь. Первый человек появляется, когда фреска почти готова. Вэнь Нин не сразу замечает его, поглощённый работой — сегодня он рисует руки, стараясь передать силу и нежность пальцев, держащих травы. Когда-то эти пальцы гладили его по голове и зарывались в раскрытые раны... — Это ты, что ли, здесь всё отстроил? Стоящий в дверях старик оглядывает стены и потолок храма. Вэнь Нин кланяется ему как старшему. — Я. — Хорошо. Нечего храму в запустении стоять. У наших-то ни времени, ни сил нет… Скажу, чтобы потом пришли прибраться. Не то совсем стыдно будет, что чужой человек больше заботится, чем свои. Значит, в храм начнут ходить. Всё было не зря. Вэнь Нин поправляет прикрывающий лицо шарф и продолжает работу. Осталось совсем немного. Надо закончить прежде, чем старик вернётся с другими людьми, которые захотят узнать, что за незнакомец восстановил их храм. Прежде чем уйти, старик долго смотрит на фреску. — Красивая, — говорит он, но не так, как мужчины говорят о красивых женщинах. В его голосе восхищение и уважение к той, чей образ оказался достоин храма. — Кто она? Вэнь Цин смотрит поверх его головы, пряча улыбку. — Вэнь Цин, — говорит Вэнь Нин, опуская руку, чтобы дрожащая кисть не смазала рисунок. — Её звали Вэнь Цин. Теперь он знает, куда идти. Хотя после войны прошло много лет, жизнь у людей в этих краях всё ещё тяжелая. Вэнь Нин находит старые храмы, дороги к которым заросли травой, и приводит их порядок. Чинит крыши, подновляет стены, выравнивает земляные полы. И везде, где находится чистая стена, рисует сестру. Разную: с травами и флаконами лекарств, склонившуюся над медицинскими трактатами, любующуюся цветами. Он хочет, чтобы как можно больше её осталось в этом мире. Истории забудутся, а фрески лишь потускнеют, и через сотню лет Вэнь Цин будет смотреть на пришедших в храм, так же едва заметно улыбаясь. Иногда Вэнь Нин завершает работу в одиночестве и уходит, надеясь, что кто-нибудь всё же увидит плоды его трудов. Иногда его замечают, и весть о незнакомце, восстанавливающем храм, собирает людей из окрестных деревень. Вэнь Нин старается разговаривать поменьше, только отвечает на вопросы, чтобы не показаться невежливым. Но люди спрашивают, кто он и откуда, и зачем ему храм, про который и местные-то уже позабыли. Спрашивают про Вэнь Цин. И Вэнь Нин рассказывает о целительнице, которая спасала даже тех, чьё сердце не билось, а однажды пришила отрезанную руку, и этой рукой человек потом даже играл на цине. — А что, — спрашивает его немолодая усталая женщина, — если я ей помолюсь, может, живот у моей девочки пройдёт? Вторую неделю спать не может, измучилась вся. Вэнь Нин хочет было сказать, что молиться надо божествам, а Вэнь Цин, какой бы великой целительницей ни была, вряд ли откликнется. Но в памяти всплывает другая женщина, очень похожая, и как Вэнь Цин слушала её и задавала вопросы, уже подбирая сухие травы, словно заранее знала ответы. И он спрашивает: — Сколько лет вашей дочери? И как именно у неё болит? Она отвечает в точности как та женщина, и Вэнь Нин благодарит богов за хорошую память. — Возьмите капустные листья. Отварите в воде, потом листья достаньте, а на отваре приготовьте рисовую кашу. Пусть ваша дочь ест эту кашу дважды в день, обязательно тёплой. Женщина смотрит с сомнением, но кивает и шёпотом повторяет услышанное. Вэнь Нин надеется, что не ошибся и лекарство действительно поможет. Не зря же сестра столько времени заставляла его учить названия растений и способы их применения. Вэнь Нин, конечно, и сотой доли не выучил всего, что знала она, но хоть самое простое. Через три дня, когда он уже собирается уходить, возвращается та женщина, а с ней ещё одна. Дочери стало лучше, спасибо молодому господину, благодарит она, но у племянницы руки и ступни то и дело покрываются сыпью, которая зудит и портит кожу. Не знает ли молодой господин средство и от этой напасти? Вэнь Нин задерживается ещё на день, чтобы приготовить нужную мазь. Прощаясь, женщины благодарят его и зажигают палочки благовоний для Вэнь Цин. Это её заслуга. Её будут помнить. В следующем храме он уже сам замечает, кто останавливается перед изображением неизвестной целительницы и возжигает благовония, глядя на неё с надеждой. Чаще всего их просьбы просты: у маленьких детей болят животы, у стариков — сердце и суставы, мужчины жалуются на грыжи от тяжёлой работы. Женщины смущаются и молчат. Вэнь Нин знает, что они не скажут ему о своих болезнях, да и он почти ничего не знает об этом. Сестра бы помогла. А он бесполезен. Но тех, кому удаётся помочь, всё же больше, и они знают: это благодаря Вэнь Цин. Благодаря тому, что она учила Вэнь Нина. Когда он уйдёт, память о ней останется. Будут куриться благовония, и душа сестры на небесах возрадуется. Это лучшее, что Вэнь Нин может для неё сделать. В небольшой горной деревушке, где давно не появлялись заклинатели, Вэнь Нин наконец решается на то, о чём давно мечтал. Изобразить сестру в миг её высшего торжества. Она стоит, выпрямившись, и поднимает над головой Золотое ядро. И сама сияет вся — совершившая то, что было неподвластно ни одному другому целителю. В этот миг она стала лучшей из них всех. У её ног он изображает Вэй Усяня и Цзян Ваньиня. Цзян Ваньинь — без сознания, Вэй Усянь выгибается и кричит от боли. Вэнь Нин помнит этот крик. Вэй Усянь долго терпел, но потом всё же не выдержал. Никто не выдержал бы на его месте. Фреска большая, и Вэнь Нин работает медленно. Это изображение — лучшее из всех, оставленных им в новых храмах. Сестра на нём не просто живая, она похожа на спустившееся с небес божество. В тот миг, много лет назад, она была усталой, с прилипшими к вискам волосами и испачканными в крови одеждами, но на самом деле она была именно такой. Звездой, вспыхнувшей ярче солнца, чтобы потом сгореть. Жители деревушки глядят на фреску с благоговением. Впервые Вэнь Нин не стремится рассказывать, кто на ней изображён, — чтобы слухи не дошли до заклинателей, которые, конечно же, быстро всё поймут. Пусть лучше и вправду считают Вэнь Цин божеством. Один из местных, полуседой мужчина с запавшими глазами, всё никак не уходит. Он смотрит на фреску, не отрываясь, словно молится. А ещё он смотрит на Вэнь Нина, и тому становится неуютно под таким пристальным взглядом. Когда наступает вечер и в храме остаются только они двое, мужчина наконец заговаривает: — Ты мёртвый. Вэнь Нин очень старается не схватиться за шарф. До сих пор на него поглядывали с подозрением, но никто не говорил вслух, что узнал мертвеца. — Но ты жив, — продолжает мужчина. — Ты ходишь, рисуешь, разговариваешь. Делаешь что хочешь. И ты мёртв. Это что — явленное богами чудо? — Скорее людьми, — честно отвечает Вэнь Нин. Нет смысла спорить — он и в самом деле мёртв; чтобы убедиться в этом, достаточно прикоснуться к коже или сдвинуть шарф. Мужчина кивает и возвращается к разглядыванию фрески. Вэнь Нин не мешает ему. — Она действительно была такой великой целительницей? — спрашивает мужчина чуть погодя, и Вэнь Нин отвечает: — Лучшей в мире. Фреска закончена, но Вэнь Нину не хочется уходить. Он знает, что это его лучшая работа. Впереди ждут новые храмы и новые фрески, но ни одна из них не сравнится с этой, Вэнь Нин уверен. Но ещё его ждут другие люди, которым нужна помощь, и они важнее любого храма. Поэтому однажды вечером он прикрывает дверь, чтобы не намело листьев, и уходит. Чем дольше он идёт, тем сильнее ощущение, что что-то не так. Словно ему не стоило уходить. Вэнь Нин замедляет шаг, размышляя. Это глупо. С храмом и фреской ничего не случится. Следов тёмной энергии в округе нет, он проверял. Просто не хочется уходить. Но нельзя же так и сидеть на одном месте, неизвестно чего ожидая… Потом ему кажется, что он слышит далёкий крик — оттуда, сзади. И больше не сомневается, поворачивается и бежит так, как когда-то бежал на зов Вэй Усяня, с одной только мыслью: успеть. Он успевает. Храм освещён несколькими масляными лампами, расставленными вокруг алтаря, тени дрожат и растекаются по стенам. На полу лежит связанный юноша в одеждах бродячего заклинателя, без сознания, но живой. На алтаре — полуразложившийся труп. Над ним стоит тот самый мужчина, который долго разглядывал фреску, и перекладывает из руки в руку нож, точно не знает, что с ним делать. Вэнь Нин не тратит время на слова: он выдёргивает нож из рук мужчины и встаёт перед связанным заклинателем, заслоняя его собой. — Стойте, — говорит он. — Что вы делаете? — Пусть она мне поможет! — Голос мужчины дрожит, он даже не пытается вернуть себе нож, только сжимает кулаки. — Она должна мне помочь! Как она это сделала? Я слышал про Золотое ядро, но как его передать? Просто вложить в тело? Скажите, молодой господин, вы ведь знаете! Внезапно он падает на колени и тянется к Вэнь Нину — тот едва успевает отпрянуть. — Молодой господин, помогите мне! Верните моего мальчика! Вы же знаете, как она это с вами сделала! Помогите мне! — Всё не так, — говорит Вэнь Нин, разрываясь между жалостью и ужасом. — Она меня не воскресила. И Золотое ядро тут ни при чём. Я не могу вам помочь, простите. — Но мужчина не слышит, и Вэнь Нин почти кричит: — Вы всё не так поняли! Нельзя воскресить мёртвых! — Но вы живы! Мертвы, но живы! — Но я мёртв, — говорит Вэнь Нин, и это наконец помогает. Мужчина смотрит на него чуть более осмысленно, надежда в его глазах сменяется страхом, но ещё не отчаянием. — Меня вернула не она. А это — это совсем про другое. Тогда никто не умер. Вэнь Нин понимает, почему этот человек решил, что на фреске запечатлено воскрешение из мёртвых. Он нарисовал Цзян Ваньиня бледным и неподвижным, чтобы показать, что духовная сила покинула его. А себя не нарисовал вовсе — постеснялся, он ведь ничего тогда не сделал, только подавал нож и повязки. Не заслужил, чтобы его тоже вспоминали. Разве удивительно, что отчаявшийся отец истолковал всё по-своему. — Он был жив. Тот человек, которому она пересадила Ядро. Только боги могут воскрешать мёртвых. Мне очень жаль. Но вы не вернёте сына. — А тот, кто вас вернул? — не сдаётся мужчина. — Он ведь может ещё раз?.. Вэнь Нин думает о Вэй Усяне, который когда-то совершил невозможное ради его сестры. Или в уплату долга. Вэнь Нин не любит думать про долги — хочет верить, что Вэй Усянь сделал это потому, что хотел сам. — Его больше нет. Он умер много лет назад. Вот теперь это — отчаяние. Мужчина оглядывается на тело сына, и в глазах у него блестят слёзы. Вэнь Нину искренне жаль его, он знает, что такое терять близких, а когда дали надежду и отобрали — это, наверное, ещё больнее. Если бы он только мог помочь. Не ценой чужой жизни, но хоть как-то. — Сестра говорила, — начинает он, и мужчина вскидывает на него взгляд так, словно ждёт, что Вэнь Нин всё-таки откроет ему тайну воскрешения. — Сестра говорила, что мы мало можем сделать для мёртвых, только для живых. Я д-думаю… Я думаю, если вы кому-то поможете… Спасёте кого-нибудь в память о сыне. Его будут помнить. Что это благодаря ему. Вы ведь можете это сделать ради него? Осенью Вэнь Нин приходит в Облачные Глубины. Лань Сычжуй встречает его у подножия горы, радостный и как будто ещё повзрослевший. Говорит, что Ханьгуан-цзюня и Вэй Усяня нет в Гусу, но если Вэнь Нин желает, то может дождаться их… — Спасибо, — говорит Вэнь Нин, хотя ему, конечно, хотелось бы увидеть Вэй Усяня. — Не нужно. У меня просьба: А-Юань, если не трудно, не мог бы ты достать для меня книги по медицине?