Ярость и хаос

      Холодное дуло прижалось к бледной коже прямо к волнительно бьющейся артерии.       — И вот мы снова здесь, — почти прошептал Джеймс. — И снова у тебя есть выбор: Джонни-бой или твой драгоценный разум, выбирай.       Даже если бы Джеймс ничего не сказал, Шерлок смог бы оценить его иронию: они оба инсценировали свои смерти, оба два года скрывались от всего мира, и почти одномоментно оба «воскресли», чтобы снова оказаться на крыше с оружием в руках и Джоном в заложниках. Но в этот раз не было плана Майкрофта, не было муляжа трупа и не было плана отступления: только Джон, который просил «не делать этого». Джон всегда это просил, но Шерлок никогда не слушал его.       В последний раз посмотрев на Джона, Шерлок поставил дуло револьвера под собственный подбородок, чтобы пуля семьдесят пятого калибра со скоростью сто сорок километров в час за долю секунды разорвала все ткани внутри гениальной головы и с алым всплеском вылетела через макушку.       Джон шокировано уставился на мёртвое тело, которое только что было живым, которое было Шерлоком, который прошептал: «Прости меня, Джон». И снова Джон видел кровь, но в этот раз она и вправду была из Шерлока.       — Получилось? — Джеймс, почти разочарован от того, насколько просто это было: никаких внезапных поворотов, никаких секретных агентов, никаких изощрённых планов по спасению Джона. — Он просто выстрелил в себя?       — Не думаю, что это было просто, — говорит Джон, который как и Джим не может поверить, что Шерлок действительно мёртв.       — Он уже делал это раньше, — отмахнулся Джеймс, — тренировался ради этого дня?       Он почти пьяный от собственной гениальности, он почти танцует от осознания, что Шерлок Холмс мёртв из-за него, и всё, чего не хватает Джиму сейчас — это грубый поцелуй со своим идеальным двойным агентом. Джим обхватывает Джона со спины и целует то место, куда упирался пистолет, он кусает кожу и радуется солёному вкусу крови. Это всегда ассоциируется с победой. Победой и подчинением.       Как и всегда, Джон наклоняет голову вбок, разрешая кусать совсем рядом с давно зажившим шрамом от ножа. Ножа, который к его горлу приставил Моран, когда Джон впервые наткнулся на них в закрытом баре и начал угрожать (он был почти смертельно пьян и мечтал о хорошей драке).       — Всё кончилось, — шепчет Джим, холодными руками забираясь под куртку Джона, — теперь ты только мой.       Только его и ничей больше. Как много перспектив и ещё больше возможностей! Джеймс настолько растворился в эйфории от победы, что пропустил момент, когда Джон отбросил пистолет и, повернувшись к нему лицом, приставил к горлу нож. Тот самый нож, который Моран подарил Джону на прошлое Рождество. Тот самый нож, который чуть не убил Джона пять лет назад.       — Детка? Если это игра, то не стоит давить так сильно, а то папочка лишится головы, — он ещё не понял, он не был готов осознать, что проиграл.       — Прощай, — шепчет Джон и последний раз целует Джима, одновременно с этим прорезая кожу, прорываясь сквозь артерии к трахее и упираясь в хрупкие кости позвоночника.       — Гениальный детектив и гениальный злодей, как романтично, — вытирая нож, замечает Джон. — И оба наконец-то мертвы.       Шесть лет назад он сотрудник Скотланд Ярда, очарованный дедуктивным методом Шерлока, просит внештатного сотрудника о помощи: пропала девушка и никто не может её найти. Но это слишком скучно, слишком банально и просто. Не тот уровень. В итоге за первой девушкой пропало ещё три и одна из них Гарри Уотсон. Найдена мёртвой среди мусорных баков и без почек. Умирая, она страдала. Прежде чем спиться и быть уволенным за прогулы, он нашёл в себе силы не бежать разбираться к Шерлоку. Он хотел отомстить по-настоящему. Чтобы ему было больно, чтобы он не видел выхода из пучины отчаянья. Чтобы он страдал.       Пять лет назад Джон встретил злого и влиятельного коротышку, который обещал исполнить любое желание за ответную услугу. «Что-то вроде дьявола», — сказал один армейский знакомый. И увидев его глаза, полные жестокого и холодного расчёта, Джон согласился. Джим был дьяволом, игравшим чужими жизнями, и самая любимая игрушка — какая неожиданность — Шерлок Холмс.       — Он умрёт, — пообещал Джим, пожимая Джону руку, — вот увидишь, и года не пройдёт.       Прошло гораздо больше времени, потому что если что-то и могло развеселить психопата, так это случайные смерти влиятельных людей. А смертей было много и половина из них — дело рук Джона. И Джон не был против этого. Ему нравилось чувство власти за мгновение до смерти незнакомцев. Но гораздо больше ему нравилось играть с Джимом, который говорил так много, что к концу монолога мог забыть, с чего он начался. Джим был опасным, он был непредсказуемым огнём, способным спалить города и уничтожить государства, и Джону нравилось это.       Нравилось, пока два года назад Джим не претворил в жизнь обещание, при этом не исполнив его. Шерлок умер для всех, но был жив. Да, он стоял перед выбором, и выбрал смерть. И всё же он выбрал жить. Не будь Джон практически ручным наёмником Джима, его убили бы сразу, как обман вскрылся. Как это случилось со старушкой Хадсон и инспектором Лестрейдом.       «Врать не хорошо» было написано на карточке, которую вложили в руку мужчины, подозрительно похожего на Джона. Джон помнил его — работник почты из Йоркшира, две собаки и бывшая жена явно скучают по нему.       И вот теперь, спустя шесть невероятных лет, полных убийств и лжи, его месть свершилась. Он может уйти на покой.       Джон впервые за многие годы дышит свободно. Он свободен ото всех оков.       И он готов создать новый мир: где преступники не трогают мирных жителей и где девушкам безопасно ходить по ночам одним. Гарри умерла не зря.       Развернувшись на скрежет металлической двери, Джон встречается взглядом с Мораном, который не знал деталей плана, и потому не знает, что же случилось здесь — на крыше заброшенного завода посреди нигде.       — Разборки гениев — нам не понять, — пожимает плечами Джон, обещая Морану мгновенную смерть, если он не поддержит новую ложь.       — В этот раз по-настоящему? — просто уточняет полковник.       — Не сомневайся.       Металлическая дверь закрывается, и в темноте лестничного коридора Моран прижимает Джона к стене. Этот безумный малый даже безумней Джима. Безумней генералов, отправляющих детей на войну, безумней правительства, ущемляющего большинство, безумней всех, кого он встречал на своём пути.       — Однажды Джим спас тебя от меня, — почти хрипит Моран. Джим доверял Джону, доверял больше чем своей правой руке, доверял настолько, что не думал о предательстве, и теперь он лежит с перерезанным горлом.       — Сделаешь правильный выбор, и я спасу твою, — ухмыляется Джон, направляя лезвие ножа в живот Себастьяна.       Он хочет его убить, он хочет его казнить, он хочет стереть эту ухмылку с его лица, но сильнее всего остального он хочет укусить Джона в губы. Чтобы пошла кровь, чтобы провести по ним языком, чтобы в борьбе за власть не победил никто и победили оба. Обессилено Моран рычит и отходит от Джона.       — Как-нибудь в другой раз.