спектакль одинокого актера

      Хочешь, я расскажу тебе, что будет потом?       Мы уснём на диване в твоей квартире. Я усну первым, потому что последние дни вымотали меня эмоционально, так что в какой-то момент, пока ты будешь рассказывать про дождливый Лондон, а потом, кажется, что-то о том, как заблудился там, когда только переехал, я коротко зевну и, устроившись удобнее на твоей груди, провалюсь в сон. Ты будешь гладить меня по волосам и продолжать говорить, а я буду слышать только стук твоего сердца ― ровный, спокойный, умиротворяющий.       Ты уснёшь немногим позже меня, перед этим поцеловав меня в волосы. Кстати, ты всё ещё безумно красивый когда спишь, знаешь?       Это я увижу уже утром, проснувшись раньше тебя. Несмотря на прошедшие семь лет и все внешние изменения, ты по-прежнему красивый. Хотя нет, не так. Ты стал ещё красивее. Я думал, что это невозможно, но утром, когда проснусь на твоей теплой груди, где слева набита маленькая Т, я пойму, что в твоём случае слова «невозможно» просто не существует.       Ты проспишь ещё пару часов, а я буду просто лежать с тобой, осторожно трогать пальцами твоё лицо, считать родинки и греться у твоего сердца, дышать совсем тихо, чтобы не разбудить. Я с трудом поверю в реальность происходящего, но когда ты откроешь глаза и улыбнешься, я наконец осознаю, что всё это происходит на самом деле. Здесь и сейчас. Со мной и тобой.       Потом ты прохрипишь мне короткое:       ― Доброе утро.       После улыбнешься, поцелуешь и спросишь:       ― Хочешь позавтракать?       А я соглашусь, и мы, по очереди умывшись, пойдём на кухню, где ты, как я и мечтал, будешь готовить мне свой типично английский завтрак, который в нашей Корее никогда не приживётся. Но мне понравится.       Ещё больше мне понравится целоваться с тобой чуть позже, когда я не дам тебе домыть посуду и прижму к столешнице, а потом буду срывать с твоих губ хриплые стоны и моё имя на выдохе. И, да, Чонгук, я возьму тебя спустя пятнадцать минут обжигающих поцелуев прямо на кухне, повсюду на твоём теле оставляя отпечатки своего присутствия. Твоей принадлежности мне. Моей ― тебе.       И, конечно, боже, после ты будешь до отвратительного мило ворчать, что я не дал тебе домыть посуду, а ещё ты опаздываешь в офис и у тебя куча этих твоих важных дел, а я заткну тебя всё тем же поцелуем, и от всего происходящего от стен будет отскакивать наш негромкий смех.       Потом, собираясь на работу, ты будешь ворчать, что космические метки на твоём теле слишком заметные, и я, видите ли, перестарался, но, знаешь что, Чонгук? Плевать. Я поставлю тебе таких ещё сотни, тысячи, миллионы, и ты не посмеешь от них отказаться. Ты не сможешь. Мы оба это знаем. Так что я игриво укушу тебя за щеку, а потом в шутку спрошу:       ― Сегодня тоже отправишь меня домой на такси?       А ты безо всякой обиды ответишь:       ― Ты же на машине.       И мы снова будем смеяться.       Вот какими мы будем, Чонгук. Ты знаешь, как это называется?       С ч а с т л и в ы м и.       Спустя семь лет мы заслужили, согласись?       А я никуда не поеду. Я останусь дома ― и можно я не буду уточнять, что у тебя? ― и буду просто ждать, пока ты вернёшься, отправляя тебе в инстаграме кучу дурацких фото и видео. Я сниму штук пятнадцать, и ты, невероятно, отреагируешь на каждое. И даже в сообщениях ты будешь ворчать, что я отвлекаю тебя от работы, ты не можешь сосредоточиться, а ещё ― Чонгук, вдумайся ― безумно по мне скучаешь. Представляешь, как долго я мечтал получать от тебя такие сообщения?       Я тоже буду скучать по тебе весь день, и ты вернёшься только вечером. Я же, встретив тебя на пороге, буду долго-долго целовать, обнимать, а после, конечно, не без гордости похвастаюсь ужином, который приготовил.       Ты раскусишь меня сразу.       ― Доставка?       А я поддамся.       ― Доставка.       Готовить я научусь только через пару лет, но это не так важно, правда? Ты только попроси, я же всё сделаю. Честно. Веришь?       После ужина ты скажешь мне, что взял на работе выходные, и я скину Намджуну короткое сообщение с предупреждением, что ближайшие дни меня в магазине не будет. Я не стану объяснять причин, а он позвонит мне примерно пять раз, но потом бросит попытки, потому что все пять раз я не отвечу. Мне будет звонить мама, и я снова не отвечу. Я буду наслаждаться тобой, Чонгук, и только.       Ох, и да, чёрт, следующие несколько дней мы будем питаться едой из доставки, разведём в квартире отвратительный бардак, пересмотрим кучу фильмов и даже парочку коротких сериалов. Мы будем чертовски много целоваться, и мои губы заболят, а твои опухнут, но мы не остановимся. Мы будем много говорить ― о всяком не важном и слишком важном.       И знаешь, что ещё? Я буду тебя любить. А ты будешь любить меня тоже.       На улице выпадет снег. Он будет сыпаться хлопьями, а мы будем стоять на балконе, завернутые в одно одеяло. Я буду медленно курить, а ты целовать мою шею, обнимать крепко и считать снежинки, упавшие на мои волосы.       Первая ― поцелуй в шею.       Вторая ― за ухом.       Третья ― в щёку.       Четвёртая ― в висок.       Пятая ― снова в шею.       А на шестой ты отберёшь у меня сигарету, поцелуешь в губы, смешивая слюну со вкусом табака, а потом, сославшись на холод, утащишь в квартиру.       Но я буду знать, что тебе вовсе не холодно. Я буду знать, что ты просто хочешь любить меня до тех пор, пока из моей головы не исчезнет вся информация, пока я не забуду даже своё имя, а помнить буду только твоё.       Чонгук.       Мой мальчик, парень, мужчина. Моя маленькая Вселенная. Перевернутая восьмёрка.       Мой знак бесконечности.       А на четвёртый день нашего безделья, когда мы уже поздно ночью будем лежать всё на том же диване и, кажется, в сотый раз пересматривать «Звёздные Войны», ты осторожно спросишь:       ― Так будет всегда? Ты и я?       А я улыбнусь в ответ и, поцеловав тебя в ключицу, шепну:       ― Конечно.       ― Тогда давай уедем отсюда?       Ты спросишь снова осторожно, словно боясь услышать отказ, но я, честное слово, не раздумывая, дам тебе ответ. Я соглашусь, а ты облегченно вздохнешь, и меня удивит это.       Потому что, Чонгук, я пойду за тобой, куда угодно. Даже если ты не позовёшь, я буду искать твои следы и идти по ним. Куда скажешь. Куда захочешь.       Повторяюсь? Ну и что. Я буду повторять тебе это, пока ты не поймешь.       На следующий день ты скажешь обо всём отцу. Вы поругаетесь, и я буду чувствовать себя виноватым, но ты, конечно, скажешь, что в этом нет моей вины, а ты ― свободный взрослый человек, и если твой отец этого не понимает, то может просто идти к чёрту. Меня утешит не это, Чонгук, а твои руки, крепко меня обнимающие. Тогда я окончательно пойму, что между нами больше никто никогда не встанет.       И к моему удивлению тебя вдруг поддержит твоя мама. Она, которая увезла тебя семь лет назад от меня в далекий Лондон, вдруг поддержит тебя и убедит отца не отбирать у тебя работу. Тогда на эмоциях ты купишь билеты куда-то в Америку, а я даже не спрошу, куда именно, потому что мне по-прежнему плевать, главное, что с тобой. Ты можешь увезти меня даже на Аляску, Чонгук, и я не стану сопротивляться.       Единственное, о чём я попрошу, это, прежде чем мы уедем, сходить на день рождения Намджуна. Я так и не придумаю для него подарка лучше и потащу с собой те ужасно безвкусные часы, которые купила Хэрин. Намджун не обидится. Он обнимет меня совсем по-братски, улыбнётся, а потом протянет тебе руку с той же доброй улыбкой и скажет:       ― Рад с тобой познакомиться, Чонгук. Рад, что вы двое вместе наконец-то.       Ты улыбнёшься ему в ответ и пожмёшь руку, и когда чуть позже вы начнёте оживлённо разговаривать, я пойму, что вы определенно подружитесь.       Мы посидим в небольшом кафе только втроём и совсем недолго. Намджун никогда не любил пышного празднества, и ему всегда, я знаю, просто хочется отметить этот праздник только с близкими. Поэтому уже ближе к десяти вечера я попрошу тебя подождать меня в машине, а сам останусь с Намджуном, чтобы допить кофе, расплатиться и поговорить.       Хён снова тепло мне улыбнётся.       ― Я рад видеть, что ты счастлив, Тэхён.       Вот что он мне скажет, а я сдержусь от того, чтобы зажмуриться. Потому что я и правда счастлив.       Но потом я улыбнусь немного грустно, и Намджун сразу поймает эту улыбку, посмотрит обеспокоенно, но не станет спрашивать, пока я не скажу сам. А я скажу.       ― Чонгук предложил мне уехать с ним. В другую страну, хён.       ― Ты согласился?       ― Да. Я бы не смог отказать.       ― Что будет с магазином?       Забавно, как Намджун в первую очередь спросит именно о нём, а не обо мне, но, знаешь, это нельзя осуждать. Хён вложил много себя в это место, в этот бизнес, который, по сути, принадлежал мне. Он любил его больше, чем я.       Потому что я в своей жизни больше всего на свете люблю тебя.       ― Уверен, что ты хорошо о нём позаботишься, хён.       ― Оставишь его мне?       ― Могу вернуть матери.       Намджун рассмеётся и покачает головой.       ― Только через мой труп.       Я рассмеюсь тоже.       Мы выйдем на улицу через пару минут и остановимся у твоей машины. Намджун посмотрит на меня всё с той же теплотой во взгляде, а после обнимет ― так крепко, что у меня, кажется, хрустнут кости. Но я не стану отстраняться и обниму его тоже.       ― Тебя будет не хватать.       Он скажет это с грустью, но не без радости. А в ответ услышит:       ― Ну, я же не умираю. Мы ещё увидимся.       ― Я намерен приехать в гости.       ― Мы всегда будем тебя ждать.       Это мы станет неотъемлемой частью моей жизни, потому что я больше не существует, Чонгук. Есть только мы, понимаешь?       Мы с Намджуном поговорим ещё минуту, он скажет напутственную речь и снова обнимет, а потом посадит меня в машину и улыбнётся тебе. Ты улыбнёшься ему тоже. А мне станет чертовски тепло, и дело вовсе не в обогревателе, который ты предусмотрительно включил минутами ранее.       По дороге домой я перескажу тебе весь разговор с Намджуном. Ты внимательно меня выслушаешь, скажешь, что он ― отличный друг, которого я заслужил, а потом сожмёшь мою ладонь всего на секунду, прежде чем вернуть свою руку на руль. Я буду чувствовать себя спокойно.       Тем же вечером я поговорю по телефону с мамой. Она будет мне сухо отвечать и, конечно, совсем не оценит того факта, что мы с тобой вместе. Ещё больше она не оценит то, что я всерьёз собираюсь уехать с тобой в Америку, а потому снова отчитает меня, попытается убедить не делать глупостей. Я не стану слушать. Сброшу звонок. Я вернусь к разговору с ней позже, может быть, через пару месяцев. Знаю, что мы никогда не вернемся к тёплым отношениям, но, несмотря на всё это, я буду по ней скучать.       И ты, конечно, абсолютно точно почувствуешь моё взвинченное состояние и обнимешь, прижавшись со спины, сцепишь руки на моём животе и уложишь голову на плечо. Оставишь несколько коротких поцелуев, подуешь в ухо, заставив меня рассмеяться от внезапной щекотки. А потом негромко скажешь:       ― Однажды она поймёт тебя, вот увидишь.       И я, развернувшись к тебе лицом, отвечу, что:       ― Да, однажды. Но не сейчас.       Вместо обычных слов утешения ты просто коротко поцелуешь меня в родинку на носу, а потом спросишь:       ― Хочешь горячий чай?       И я люблю тебя, Чонгук, за то, что вместо тысячи бессмысленных «не расстраивайся» ты предложишь мне горячий чай, укроешь пледом, а потом, как в детстве, будешь вслух читать «Маленького Принца», и все фразы оттуда обретут новый смысл.       Это только одна причина. А всех их не сосчитать. Больше, чем звёзд на небе и планет во Вселенной.       Но если вдруг тебе захочется знать точное количество, скажи мне, ладно? Я стану астронавтом и полечу в космос, чтобы посчитать эти чёртовы звёзды и потом назвать тебе число больше.       Или я стану математиком, чтобы выяснить, чему равна бесконечность и назвать тебе число, которое будет в бесконечность раз больше.       Вот то, как я люблю тебя.       Через неделю, когда мы закончим все дела, связанные с работой, на такси мы отправимся в аэропорт. Ты четыре ― я посчитаю ― раза спросишь у меня, ничего ли я не забыл, попросишь проверить паспорт, а я снова и снова буду отвечать:       ― Вот паспорт. Вот твоя рука в моей. Всё важное взял.       А ты будешь улыбаться, целовать костяшки на моей руке, совершенно не стесняясь таксиста и людей в аэропорту, будешь смеяться и в самолёте посадишь меня у окна, потому что знаешь, как я люблю смотреть на облака сверху вниз.       Это будет долгий перелёт, и я буду жаловаться, что устал сидеть, и у меня затекло всё тело. Ты позволишь мне лечь головой на твои колени и укроешь пледом. Я усну безмятежно, потому что ты будешь гладить меня по волосам, задумчиво глядя на всё те же проплывающие под нами облака. А проснусь я уже когда самолет совершит посадку в аэропорту Чикаго.       Я буду сонным и надутым, а ты будешь из-за меня смеяться и уговаривать, что до дома осталось совсем недолго. В такси я стану бодрее, буду глазеть по сторонам и спрашивать тебя обо всём на свете, а ты будешь учить меня всякому английскому сленгу, в котором я совсем не силён. Ты будешь держать меня за руку, и я, конечно, удивлюсь, когда не обнаружу на нас косого взгляда или намёка на неодобрение.       Я знаю, что мне понравится в Чикаго.       Я знаю, что мне понравится, где угодно, если ты будешь рядом со мной.       Такси остановится спустя час у четырёхэтажного многоквартирного дома из красного кирпича. Ты объяснишь мне, что давно купил здесь квартиру, потому что бывал несколько раз, и тебе понравилось. Ты расскажешь, что это далеко от центра, но при наличии автомобиля добираться вполне удобно. Ты расплатишься за такси, попутно показывая мне небольшой парк и окна нашего нового дома, а я, сказать честно, не буду особо вслушиваться, потому что, господи боже, Чонгук, какая к чёрту разница, где и как мы будем жить? Я просто хочу жить с тобой, вот и всё.       И всё же я удивлюсь, обнаружив, что в этой квартире гораздо уютнее, чем в той, что была в Корее. И когда я спрошу об этом, ты скажешь:       ― Я думал о том, что понравилось бы тебе.       ― Значит, ты давно хотел увезти меня куда-нибудь подальше?       ― Последние семь лет я мечтал о том, как вернусь за тобой, и мы вместе уедем куда-то далеко. Тебе здесь понравится.       А мне уже здесь нравится, ты знаешь.       Я пойму, что мне здесь нравится через пару дней, когда мы окончательно обустроимся.       Я пойму, что мне здесь нравится, когда привыкну к новому городу и этой новой жизни.       Я пойму, что мне здесь нравится, когда через несколько недель поймаю себя на мысли, что это действительно наш дом, и я, просыпаясь по утрам, вижу тебя, целую тебя, обнимаю тебя.       Спустя семь лет, Чонгук, мы заслужим нашу собственную вечность, планету, галактику. Ту, в которой я научусь готовить и варить кофе, чтобы радовать тебя по утрам; ту, в которой ты будешь опаздывать на работу, но никогда не оставишь меня без утреннего поцелуя; ту, в которой, когда ты или я будем уставать, сможем просто прийти друг к другу и молча прижаться, находя успокоение; ту, где я, перестав бегать от себя, снова впущу в свою жизнь когда-то утерянных по собственной глупости друзей.       Ту вечность, Чонгук, в которой мы с тобой будем вместе.       Ту вечность, где Лис снова встретит своего Маленького Принца, который когда-то его приручил.