бергамот и личи

      В их комнате часто было открыто окно. Отдалённый шум большого города заползал через щёлку верхнего проветривания и оседал где-то под потолком, прохладный воздух же стелился по стенам и полу, разгоняя пылинки по поверхности ламината. Небольшой завал из распечаток и конспектов на столе уже тоже начинал покрываться пылью, так как все выходные у Сону не поднимались руки ни сесть за него, ни хотя бы прибрать. Потом ему это ещё аукнется, но о потом потом и подумаем.       Сейчас парень кутался в не по погоде тёплое одеяло, утопая в горе подушек на кровати. Как вместе с этим полным каталогом Икеи тут по ночам помещались ещё и два взрослых человека, история умалчивает. Возможно, другие законы физики работали для тех, кому уже привычным делом было слипаться в одно целое во сне.       Сону обнимал плюшевую акулу, натянув одеяло до самого носа. В полумраке комнаты слабое свечение городских огней, еле достававшее до семнадцатого этажа, освещало только стену над кроватью. Глянцевые полароиды на прищепках слегка колыхались от потоков воздуха. Сону прикрыл глаза, сосредоточившись на успокаивающем звуке их шуршания и медленно втягивая воздух, пропахший его нынешней жизнью.       Едва заметный цветочный кондиционер для белья и пустая свежесть с улицы. Химичный запах личи и чего-то подпалённого и натуральное эфирное масло бергамота. Когда Рики пропадал на работе или тренировках, Сону втихую разбрызгивал по комнате свой цитрусовый стопроцентно этичный и экологичный парфюм из Лаша, чтобы приглушить запах (мерзкой) фруктовой электронки Нишимуры. Поначалу Сону пару раз попытался воззвать к его сознательности, давя на самую чувствительную точку ("Танцоры не курят"), но в их жизнях, пусть и тесно переплетённых, но всё ещё принадлежащих лично каждому, всегда царило правило не диктовать ничего друг другу и принимать, даже не всецело одобряя. Не важно, какими чужими для мира Сону были нотки этого запаха, они были из мира Рики — его Рики, которого хотелось обнимать каждую ночь, вдыхая целиком и без остатка. Он не помнил момент, когда смешение бергамота и этой химии стало роднее и драгоценнее, чем запахи свежего цитрусового сада сами по себе.       Из неглубокого сна, наполненного туманом среди лимонных деревьев, его вытягивает мягкое прикосновение к щеке, нежное, как сама персиковая кожа Сону. По-другому его касаться было нельзя, невозможно, и руки Нишимуры умели это идеально. Не открывая глаз, Сону слабо улыбнулся. Следом - глубокий вдох пробуждения, который тут же поймали в лёгкий нежный поцелуй. Со вкусом того же химичного личи.       Сону недовольно мычит и тянется за большим, слизывая сладкий вкус с губ младшего, зубами легонько прихватывая нижнюю с намёком на недовольство, но в самой слабой неозвученной форме. Рики всё понимает. Он знает. Он готов отстраниться и попытаться что-то сказать в своё оправдание, но рука Сону с завидной для полусонного человека ловкостью зарывается во влажные после душа волосы на затылке младшего и не даёт сделать даже вдоха. Притягивает склонившегося над ними Рики ниже и не отпускает.       Сону целует так, будто специально душит. Сжимает пряди между пальцев, сплетается языком с чужим, высасывает остатки сладкого привкуса из всех уголочков рта. Раз за разом широко проходится языком по пухлым губам, мелко и вскользь прикусывает, щекотит нёбо и заполняет собой всё без права на сопротивление. Рики низко стонет от такого напора, сжимает пальцы вокруг запястья Сону, но не останавливает, только следует за ним, не перехватывая инициативу, даже не пытаясь. Это не только поцелуй, это диалог тех, кто понимает друг друга без слов.       "Хочешь задыхаться — задохнись мной, а не своими сигаретами."       "Прости, я знаю, я правда знаю, прости меня…"       Когда Сону наконец отрывается с громким чмокающим звуком и ослабляет хватку, они оба выглядят так, будто только что побежали спринт. Рики откидывается на спину и падает мокрой головой на подушку рядом, Сону удовлетворённо прислушивается к его тяжёлому дыханию в темноте. Лениво ищет под одеялом свободную руку Рики, но не переплетает пальцы, только проскальзывает своей кистью под чужую. Кончиками слегка отросших ногтей очерчивает линию жизни на ладошке, выводя вокруг неё какие-то узоры, пуская толпы мурашек по рукам младшего и заполняя его вены спокойствием после недавней пытки.       — Сколько ты сегодня курил? — ровный хрипловатый шёпот.       — А сколько ты сегодня ел?       Пальцы Сону прекращают своё действо, тишина повисает на долгие полминуты.       — А вопросом на вопрос не отвечают…       — Тогда отвечу предложением: пойдём сварим рамён… — Рики перехватывает руку старшего и мягко, но требовательно тянет к себе, на что Сону послушно перекатывается поближе и позволяет оплести себя руками и ногами, уткнуться носом куда-то в шею. Пальцы Нишимуры медленно проскальзывают по бокам и спине, пересчитывая немного выступающие рёбра и позвонки его любимого человека, так тщательно, будто бы там могли появиться новые. Сону несмело обнимает одной рукой в ответ, снова пальцами пробегаясь по спине вверх и ныряя в мокрые волосы. Он слышит и чувствует, как Рики медленно глубоко вдыхает возле самой его ключицы, и понимает, что пришло его время просить прощения.       — Пойдём. Через пять минут.       Пять минут, за которые дым электронки с личи и масло бергамота сливаются в одну, только им двоим на этом свете понятную композицию, которой пропахли тонна подушек, полароидные фото и моменты их жизни в этой маленькой квартирке на семнадцатом этаже.