Кисточка, полотно и масляная краска

Он не думал, что до этого дойдет… Казалось бы, такая глупость, ерунда… А закончилось все исключением из Хогвартса… Маленьким, тусклым, незначительным министерским письмом, отправленным не через интернет - почту или по " Вайберу ", а совсем по - старинке - в желтоватом потертом длинном конверте, на котором красивыми черными витиеватыми буквами было написано следующее: " Гарри Поттер. 13 лет. Площадь Гриммаулт Плейс, дом номер 12. " Он открыл тогда это письмо, окинул его скучающим незаинтересованным взглядом, а затем выкинул в недавно заженный древний черный камин, упал в жесткое красное кресло, расположенное прямо напротив новенького плазменного телевизора, и принялся отстраненно расфокусированно пялиться в стену, болезненно прокручивая в голове самые последние события, произошедшие с ним буквально меньше одного дня назад… Он увидел его всего лишь один раз… Молодой, красивый, с длинными шелковистыми черными вьющимися волосами, невероятно синими глубокими глазами и до боли тощими руками и ногами, он предстал перед ним в темной пыльной Воющей Хижине, одетый в растянутую красную футболку и рваные синие джинсы, и пролепетал тихое надломленное: " Я не виноват, Гарри, не виноват, поверь мне…Поверь мне, пожалуйста…" И он поверил, но вот только ответить ничего, к несчастью, не успел… Сириус Блэк погиб буквально через минуту по нелепой и до невозможности нереальной идиотской случайности. Его убило им же пущенной " Авадой Кедаврой ", адресованной настоящему предателю и убийце двенадцати магглов Питеру Пэттигрю, в последний момент превратившемуся в крысу и тщетно попытавшемуся скрыться в бесконечных подземных пропитанных сыростью хогвартских тоннелях ( благо Гарри успел вовремя накрыть нахального преступника банкой, но вот неосторожно скоропостижно произнесенное убийственное заклинание все - таки отрикошетило от стоящего в углу зеркала и на всей скорости впечаталось тридцатидвухлетнему Сириусу в грудь, отчего он скончался через несколько секунд прямо на месте, а уже чуть позже - через два или три часа после этого, министерский Визенгамотский суд вынес свой вердикт, официально объявив молодого Блэка невиновным, но вот только было уже слишком поздно, и Гарри, как никто другой, был прекрасно об этом осведомлен…) Было больно…Больно просто до безумия… Сначала смерть любимой бабушки Вальбурги в октябре этого года, затем исключение из школы по до сих пор не известной и не понятной никому причине, а теперь еще и это… Грустно, ничего не скажешь… .                    .                  . Майские дни летели один за другим скучной унылой серой чередой.  Время шло, а за Гарри так до сих и не явились органы опеки… Не захотели? А может быть просто забыли о нем?…Это было совершенно не важно… Теперь беззащитный осиротевший мальчик одиноко сидел по вечерам у окна и пусто безнадежно вглядывался в гнятущую уличную темноту, и, казалось, даже луна и редкие неяркие маленькие звездочки не способны были осветить даже самый мельчайший кусочек их безлюдного пустынного далекого пригорода, заселенного преимущественно стариками, да пожилыми, уже давно вышедшими на пенсию волшебниками, доживающими остаток своих дней в полнейшей тишине, умиротворении и спокойствии… Но долго сидеть без дела наш юный " мировой и уже давно никому не нужный герой " тоже не мог, и поэтому на шестой день после переезда в вековой неубранный дом своей приемной бабули он достал с чердака краски, мольберт и большое белое полотно в полный человеческий рост и принялся умело профессионально рисовать по памяти того, чья преждевременная смерть наиболее болезненно отдавалась в его израненном искалеченном и напрочь разбитом на миллионы крошечных кусочков сердце. А рисовать, следует отметить, он умел намного лучше, чем даже самые знаменитые и прославленные на весь мир художники, и это еще и при том, что он никогда в жизни нигде этому не учился и нарабатывал все навыки исключительно собственным упорством, умом и рвением… Пол часа…На полотне голова совсем еще юного красивого мужчины…Ярко - синие большие пронзительные глаза, ослепительная белозубая теплая улыбка, длинные черные вьющиеся волосы до плечей… Два часа… Почти что совсем на отличающаяся от настоящей широкая безразмерная красная футболка по колено, синие рваные новомодные джинсы, белые современные дорогие кеды… Болезненно тонкие худые руки в карманах, на шее - почти не заметная коричневая веревочка с привязанным к ней чуть потертым акульим зубом, купленным на распродаже еще около пятнадцати или семнадцати лет назад… Гарри медленно отходит на несколько шагов назад и с неподъемной трепетной нежностью и умилением смотрит на свое новое творение, так четко и безошибочно срисованное с тех ярких красочных картинок воспоминаний в голове, то и дело всплывающих в памяти отдаленными счастливыми неуловимыми силуэтами… Мальчик вздыхает.  Смотреть на жалкую никчемную копию того, кого ты больше никогда в жизни не увидишь, чересчур уж больно и невыносимо.  А странно, ведь бабушку Вальбургу он знал намного дольше и лучше, так откуда же тогда такая тоска и грусть за Сириусом?… .                   .                   . Ночью Гарри не спится.  Он крутится с боку на бок, считает баранов и гиппогрифов и в конце концов не выдерживает и с видимой усталостью и раздражением сползает с постели, направляясь прямиком на старый тесный пыльный чердак, где он сегодня днем оставил досыхать свой неповторимый нарисованный масляными красками шедевр… Но вот беда!  Мальчик заходит внутрь и видит лишь темный деревянный пустой холст, и это вгоняет его в откровенную панику и страх, который начинает в разы усиливаться и увеличиваться по мере того, как слышимость каких - то странных и ранее отдаленных шагов с лестничной клетки становится все четче и четче, и достигает своего пика в тот момент, когда низкая скрипучая дверь в чердачную комнату медленно приоткрывается, и на пороге появляется тот, кого все уже больше недели считали убитым своей же собственной уничтожительной " Авадой Кедаврой "… В эту самую секунду глаза Гарри испуганно ошарашенно округляются, а сам он постепенно неуверенно отходит к стене, произнося приглушенное сбивчивое: - Ты…Ты кто такой? - Я тот, кого ты нарисовал, Гарри. - с улыбкой отвечает Сириус, и рука мальчика невольно тянется к лежащей в его кармане волшебной палочке. - О, нет, нет, любовь моя, не стоит меня бояться…Я не причиню тебе боли и зла… - Но ты же умер! Как…? - С помощью силы твоей внутренней магии, замечательного умения рисовать, а еще сильнейшего желания увидеть меня еще хотя бы один раз… - Так ты…не обычный человек? - Обычный, детка. Такой же, как и ты… - Я не верю тебе.  - Не веришь? А вот так? - мужчина в одно мгновение сократил между ним и крестником расстояние и моментально подхватил его на руки, крепко прижимая к себе и мягко бережно поглаживая по голове. - Так веришь? Гарри не отвечает.  Вместо этого он со слезами на глазах утыкается крестному носом в волосы, мягко обвивает руками его шею и тихонько нечетко обеспокоенно спрашивает: - Ты теперь останешься со мной, Сириус? - Т - ш - ш…Останусь, родной…Теперь я буду с тобой всегда… .                 .                 . Гермиона находит Гарри мертвым двадцать второго мая где - то около двенадцати часов дня.  Рядом с ним лежит полотно с нарисованным на нем молодым очаровательным мужчиной, а в изрезанных окровавленных руках зажата тонкая деревянная черная кисточка… Когда в комнату заходит насмерть перепуганный и порядком побледневший Рон, девочка горько тихонько плачет, сидя на холодном грязном полу и говорит одну - единственную наполненную немой болью и отчаянием фразу: - Он покончил с собой, Рон…Сегодня утром он покончил с собой…