I was born to be a traitor Invidious to the core I betray to be the saviour In times to come and times of yore. Lord of the Lost «Priest»
Борис сидел на багажнике «Форда» и курил. Яркие ксеноновые фары разгоняли темень, сверчки стрекотали в пожухлой траве так громко, что почти заглушали доносившийся из динамиков голос Джорджа Стрейта — уж лучше они, чем кантри. Вдали сияли огни Лас-Вегаса, даже отсюда, с пустыря, было хорошо видно извержение вулкана перед «Миражом». Световое шоу мало занимало Бориса — за два года круглосуточный праздник на Стрипе изрядно поднадоел. Краем глаза он наблюдал за Джентльменом, в миру Нееманом Сильвером. Повернувшись к машине спиной, тот с кем-то говорил по телефону, неторопливо расхаживая взад-вперёд. Борис прислушивался, но слова долетали невнятными, неразборчивыми обрывками. Снизу в крышку багажника постучали: — Эй, ребятки, вы чё застряли? Тут, ёб вашу мать, жарко! Борис усмехнулся: — Я смотрю, тебе не терпится. — Ну так! — бодро отозвались изнутри. — Я тут уже отлежал себе всё. Борис стряхнул пепел между коленей. Интересно, Сильвер специально время тянет? Или отчитывается заботливой еврейской мамочке, что ел на ужин? Ох уж эти стереотипы, тц-тц, как не стыдно. Наконец Сильвер убрал телефон в карман куртки и вернулся к машине. Даже в темноте не снял очки-авиаторы, и стёкла отбрасывали слабые блики. Он кивнул, и музыка смолкла, Брайан, Миша и Кшиштоф выбрались из машины. Миша с Брайаном — бритоголовые, татуированные амбалы, похожие, как братья, — держали в руках биты. Борис отошёл в сторону, и Кшиштоф выволок из багажника высокого тощего мужика с мешком на голове и скованными за спиной руками; из-под подвёрнутых рукавов виднелись татуировки — уродские партаки, но не тюремные наколки точно. Мужик покачнулся, но устоял, даже смог выпрямиться, громко хрустнув спиной. — Эх, благодать-то какая! Ещё б эту пыльную хуёвину сняли, и вообще стало бы заебись! Кшиштоф толкнул его в спину, мужик полетел вперёд, упал в колючую сухую траву плашмя. Борис захлопнул багажник, зажёг новую сигарету и устроился поудобнее. Представление начиналось. Сильвера не зря звали Джентльменом — он всегда был вежлив (чего не скажешь о его ребятках) и не любил применять насилие, мог показаться нелепым в этих своих стетсонах и крокодиловых ковбойских сапогах, но страху нагнать умел. Вот что значит опыт. — Надеюсь, вы не ушиблись? — Ну как тебе сказать… — мужик завозился, пытаясь встать, и Кшиштоф вздёрнул его за ворот видавшей виды джинсовки, поставил на колени. — Раз вы в состоянии вести диалог, давайте побеседуем о деле. Кшиштоф сдёрнул мешок, и мужик заморгал, зажмурился от бьющего в лицо света фар. Непримечательный такой, длиннорожий и длинноносый, с короткими тёмными волосами, встопорщенными так, будто палец в розетку сунул, заросший трёхдневной щетиной. Сильвер нахмурился, сдвинул очки на кончик носа: — Кэссиди? Мужик проморгался и радостно оскалился: — Бобо! Сколько лет, сколько зим! А я-то думаю, голос такой знакомый! — Ах ты паршивец, — Сильвер покачал головой, тепло улыбаясь. — Ребятки, ну-ка, освободите этого господина! Кшиштоф срезал кабельные стяжки, Брайан помог подняться. Миша, поигрывая битой, не сводил с этого Кэссиди глаз. Сильвер и Кэссиди обменялись крепким рукопожатием и хлопками по плечам. — А ты всё такой же франт. — Кэссиди щёлкнул по полю его чёрного стетсона. — В этом городе имидж играет большую роль. А ты, я смотрю, — Сильвер пригладил потёртый ворот его джинсовки, — всё такой же. Такой же наглый. Кэссиди осклабился: — Родной, это была не наглость, а насущная необходимость. Борис хохотнул. Ага, необходимость. Этот хер снял номер в мотеле, который крышевал Сильвер, на три дня, а умудрился прожить неделю в долг, художественно заливая, что вот завтра-то точно расплатится (и как только на это велись?), а потом сбежал, напоследок обчистив игровые автоматы, принадлежавшие самому Джентльмену, и спустил всё бабло за два дня. — А это у нас кто? — Кэссиди прищурился и подошёл к Борису, потрепал его по голове. — Твой сынулька? Борис смерил его взглядом «ты идиот?», но Кэссиди не проняло. — Мой помощник Борис. Очень способный молодой человек, владеет четырьмя языками, весьма полезен, когда нужно наладить коммуникацию с гостями из СНГ. — Очаровательно! На обратном пути в салоне сделалось ещё теснее. Бориса вжали в заднюю дверцу так, что и не пошевелиться толком. Сильвер с Кэссиди вспоминали былые времена, каких-то общих знакомых. По всему выходило, что знакомы они давным-давно. Кэссиди, уместившийся между Сильвером и Брайаном, был сама беззаботность, будто и не произошло ничего. Ну подумаешь, обчистил приятеля, с кем не бывает. Он активно жестикулировал и пару раз чуть не съездил Брайану по лицу, но тот терпел — не бить же по рукам приятеля босса, в честь которого намечается попойка. Телефон в кармане пиджака назойливо жужжал. Кое-как извернувшись и заехав Брайану локтем в бок, Борис всё-таки смог его достать. Пять пропущенных вызовов от Котку и восемь СМС: «Мне так плохо». Ну что на этот раз? Опять голодные обмороки? Полезла в драку и огребла? Борис тоскливо вздохнул. — Высадите меня тут. Всем отличного вечера! — Ну вот, а я-то хотел познакомиться с тобой поближе, — душераздирающе вздохнул Кэссиди. — Будь осторожен, — по-отечески напутствовал Сильвер. Мужики откликнулись нестройным эхом: «Осторожнее». Борис отсалютовал им и двинул в сторону серого блока многоквартирных муниципальных домов. Что-то не сходилось. Дело даже не в том, что Сильвер ни слова не сказал о долге — припомнит ещё. Просто выглядел этот Кэссиди лет на тридцать пять, а события вспоминал совсем уж давние — ему на тот момент лет десять должно было быть от силы. Ладно, потом Сильвер сам расскажет, что это за хрен, поболтать-то он любит. Борис остановился у нужного подъезда. Фонарь под козырьком был разбит, граффити сплошь покрывали стены. Заходить не хотелось. Телефон снова завибрировал. Чёрт, да ещё в сентябре он бы бежал сюда, не раздумывая, а сейчас… С тех пор, как Поттер уехал, всё стало неважным. И Котку тоже.***
Борис прищурил глаз и мягко надавил на спусковой крючок «Магнума». Отдача ударила в руку, бутылка «Джека Дэниелса» разлетелась крупными осколками. — Пять из восьми — неплохо! — Сильвер похлопал его по плечу. — Ты быстро учишься. — Так я вообще способный. — Борис подал ему револьвер рукояткой вперёд. Оружие не вызывало в нём ничего: ни любви, ни ощущения власти. Просто инструмент, которым полезно научиться владеть. — Именно. Поэтому у меня для тебя особое задание. Борис внимательно слушал. Кэссиди (после попойки «ребятки» пребывали от него в полнейшем восторге; рассказали, что он ирландец, воевал, ну и вообще повидал всякого) вызвался возместить ущерб. Сильвер доверил ему толкнуть немного МДМ-ашек. — Видишь ли, Боря, Кэссиди — душка, вот только у него ветер в голове гуляет. Понимаешь, о чём я? В словаре его имя — синоним словам «безалаберность» и «легкомыслие». Присмотри за ним. Это было совсем не сложно. Кэссиди выбрал большую вечеринку, из таких, куда может ввалиться любой с улицы — толпа народа, почти никто никого не знает, все бухают и трахаются, как в последний раз. Борис такие тусовки не любил, вечно там что-то случалось — драки, стрельба, изнасилования, кого-то обязательно увозили в больницу с передозом. Он предпочитал сборища поменьше, где люди хоть немного знакомы. Кэссиди, очевидно, чувствовал себя как рыба в воде. Сходу подцепил блонду в леопардовом топике, потом к ним присоединилась девица с ярко-красными волосами. Борис старался не терять его из виду, но и особо не мозолить глаза. За подкладкой пиджака у него лежала завёрнутая в фольгу «травка» — если Кэссиди начнёт гнать волну, можно будет сказать, что и сам тут того, по делам. Музыка — какой-то однообразный гангста-рэп — надрывалась на всю мощность, казалось, от басов вибрируют кости. Раздражало всё и все. Он не должен здесь быть вообще — ни на вечеринке, ни в Вегасе. Может, ещё не поздно всё изменить? Вот прямо сейчас. Плюнуть на этого Кэссиди, дёрнуть домой, распотрошить заначку и на вокзал. Оттуда и Сильверу можно будет звякнуть. Он мужик хороший, поймёт. — Приве-ет! — кто-то обнял Бориса со спины тонкими руками, прижался. Он обернулся. Эмбер улыбалась ему во весь рот, глаза весело блестели из-под каштановой чёлки. — Мелкая, ты что тут делаешь? — он взъерошил ей волосы. — А мы тут с Трейси, Лин, Кейт и… — затараторила она, но Борис перебил: — Я же говорил, что такие вечеринки не для тебя. — Ну не будь занудой! — Эмбер надула по-детски пухлые губы. — Девчонки ходят — и ничего, а я вообще на такой в первый раз. Может, мне ещё и не понравится. — Вот ты где! Привет, Борис, — к ним подбежала Тэмми с бокалом пива. — Пошли, а то мы уже тебя потеряли, — она схватила подругу за руку и увела. Эмбер махнула ему и растворилась в толпе. Борис вздохнул. Эмбер была славная, неглупая, очень открытая и естественная, но жила в мире розовых пони — ей казалось, что плохие вещи случаются, но всё это где-то далеко и уж с ней-то точно ничего не произойдёт. Что она могла знать о жизни, белая богатенькая девочка? Зато об одиночестве она знала очень и очень многое — в этом Борис убедился, когда компания Кей Ти Бирман тусила в «ЭмДжиЭм Гранд», и Эмбер всю ночь проговорила с ним (оба были под коксом, но, наверно, это и сблизило). Тогда он и решил приглядывать за ней. Ладно, Эмбер тут с подружками, а вот что у Кэссиди? У того всё шло просто отлично. Вокруг него уже собралась компашка — были там его ровесники, лет эдак тридцати пяти, были и совсем молодые парни и девчонки, и все они хохотали над его шутками, норовили угостить коктейлями, пивом или косячками. Ещё сильнее накрыло тоской, удушливой, давящей. Как там сейчас Поттер? В Нью-Йорке, наверно, уже утро. Чем он занят? Выгуливает Попчика? Сидит на уроках в новой школе? Ищет, где можно достать викодин без рецепта?.. Сейчас бы позвонить ему… Ну как было можно потерять номер? Борис тряхнул головой. Толку-то об этом думать, только себя растравливать. Кэссиди с двумя девахами поднялся наверх. Борис не глядя прихватил банку пива и пошёл за ними. В ванной самозабвенно трахалась парочка, забыв прикрыть за собой дверь. Из соседней комнаты тоже раздавались недвусмысленные звуки. Осталось ещё две, в которой из них Кэссиди? Может, это и было паранойей, но Борис повидал таких — этому типчику ничего не стоило вылезти через окно и свалить с выручкой и нераспроданными «витаминками». В комнате напротив что-то разбилось. Звук был почти неразличим за битами очередного трека про разборки и тёлок, но Борис стоял достаточно близко. Он приоткрыл дверь. Пол усеивали цветные осколки разлетевшегося плафона. На кровати двое парней старались удержать отчаянно сопротивляющуюся девушку. — Да уймись ты, сука, — парень в рубашке-поло отвесил ей пощёчину. Из-за спин её было толком не разглядеть. Мелькнули каштановые волосы, сбившийся подол черно-белого полосатого платья, показавшегося знакомым… «Это не моё дело», — Борис попятился. Второй, в майке-милитари, отпрянул в сторону, уворачиваясь от удара коленом, и Борис увидел Эмбер. Блядь, каких-то полчаса же прошло... — Эй, бакланы! Парни обернулись к нему. Раскрасневшиеся, так и горящие охотничьим азартом. — Съеби отс… — договорить «поло» не успел, полная банка пива врезалась ему прямо в лоб. Из рассечённой брови хлынула кровь, он застыл, тупо уставившись на Бориса, зато «майка» попёр на него. Здоровый, широкоплечий, очень-очень злой. И потому не особо манёвренный. Борис увернулся от кулака и пнул парня в коленную чашечку. «Майка» тоненько вскрикнул, нога подломилась, но он устоял и прыгнул вперёд, намереваясь сбить на пол. Борис пнул его по яйцам. Силой он не отличался, зато с реакцией — полный порядок. «Поло» наконец отмер и кинулся на помощь. Борис получил по уху, и в голове зазвенело, следующий удар в живот он чуть не пропустил, но вовремя увернулся, и кулак больно врезался в рёбра. Побагровевший «майка» корчился на полу, сыпля проклятиями — уже неплохо, с двоими бы справиться было куда сложнее. Если б вообще свезло. Борис уходил от ударов, но врезать самому никак не удавалось — этот хер наседал, теснил его в угол. «Майка» что-то крикнул, и «поло» кто-то отбросил назад. Кэссиди. — А ты, я смотрю, блахородный рыцарь, — он глумливо подмигнул и врезал «поло». Сильный, чёткий удар. Парень повалился на пол, схватившись за челюсть. — Да не особо, — широко улыбнулся Борис и ударил «поло» ногой в живот. — Бить лежачих — как это низко! — Кэссиди покачал головой и добавил «поло» по почкам. «Майка» попытался улизнуть, всё ещё согнувшись, но Кэссиди отправил его обратно на пол и тоже хорошенько приложил. На какое-то мгновение Борис отключился. Были только инстинкты: не дай встать, если встанет, будет хреново. Каждый удар отдавался в собственном теле. Хорошо, что сегодня надел ботинки, а не кеды — точно все пальцы отбил бы об урода. — Ну всё-всё, — Кэссиди похлопал его по плечу, — эти фикусы жухлые уже поняли, что с дамами нужно обращаться бережно. Поняли?! Парни, скорчившиеся в позе эмбрионов, прикрывая головы, мелко затряслись. — Ну, будем считать это согласием. Эмбер никуда не делась. Скорчилась на кровати, дрожа от рыданий. В спальню уже заглядывали любопытствующие, но Борису было плевать. Он благодарно хлопнул Кэссиди по плечу и сел рядом с Эмбер. — Ты как? — Он помог ей сесть. Всё лицо её было перемазано кровью из разбитого носа и потёкшей тушью. — Они, ну, ничего не успели? Эмбер замотала головой и громко всхлипнула. Борис вздохнул, отогнул уголок измятого покрывала и помог ей утереться. Лучше не стало. — Я ведь тебя предупреждал. Эмбер разревелась навзрыд. Борис поморщился. В голове всё ещё звенело и ухо горело, а тут ещё это… — Детишки, нам пора валить. — Кэссиди указал большим пальцем на дверь. — У наших скотомудилищ тут наверняка найдутся сочувствующие. — Где твои подружки? — Борис помог Эмбер подняться, накинул ей на плечи пиджак, чтоб прикрыть порванное на груди платье. — Н-не знаю, — она вцепилась ему в руку намертво, впилась ногтями, но он не пытался высвободиться. Кэссиди шёл вперёд, разгоняя любопытных. Внизу на них никто внимания не обратил — там остались лишь самые набравшиеся и укуренные, основная толпа стянулась к бассейну, с улицы долетал визг и плеск. — Спасибо, что помог. — Борис протянул свободную руку. — Ай, ерунда! Какая вечеринка без драки, ну? — Кэссиди энергично встряхнул его кисть. — Куда-нить подбросить надо? — Отвезём её домой. — Не вопрос, — Кэссиди достал из джинсовки ключи и подкинул. — Ну, девчуля, говори адрес. Домчим в момент! Старый пикап тарахтел так, что казалось, вот-вот развалится. Кэссиди не затыкался всю дорогу, рассказывал про Новый Орлеан и аллигаторов с гармошками, и сидящая между ними Эмбер начала улыбаться. В бардачке, среди залежей пустых пакетов из фастфудов, лент презервативов и мусора, нашлись влажные салфетки, она привела себя в порядок и выглядела почти нормально — если бы не распухший нос. Борис прислушивался к выговору Кэссиди. Непонятно, то ли он из-за переломанного носа такой гнусавый, то ли это какой-то акцент. Сквозило в нём что-то эдакое… не американское, но и не славянское. Они высадили Эмбер на подъездной дорожке к дому. — Не знаю, пересечёмся ли ещё, так что… Береги себя. — Борис чмокнул Эмбер в макушку. — Жаль, что ты не можешь остаться тут, — она сморгнула набежавшие слёзы. — Спасибо за… да за всё. Эмбер уткнулась лбом ему в плечо, и Борис крепко её обнял. Прощаться всегда тяжело, очень уж привязывался к людям. Пиджак пах ванильными духами и ещё хранил тепло её тела. Борис откинулся на спинку сиденья, делая вид, что не замечает ухмылки Кэссиди. — Это было так мимимило! Парниш, веришь, нет, я чуть слезу не пустил. — Борюсь с желанием предложить тебе вернуться на тусняк и отправить тех обсосов в больничку. — Борис хмуро смотрел на дорогу. — Ей всего четырнадцать, какого х… — На лбу у неё не написано и вряд ли они попросили показать документы, — Кэссиди пожал плечами. — Обошлось же всё, вот и не парься. Борис раздражённо поморщился. Ну да, Кэссиди легко говорить, это ж не его подругу чуть не выебали. — Да не дуйся ты. Борис, так? — Кэссиди свернул на обочину и вынул из джинсовки деньги. — На, передашь Бобо. Ты ж за этим туда пришёл. — Товар, — Борис подставил ладонь. Кэссиди со вздохом полез во внутренний карман. — И учти, я знаю, чего и сколько. — Ладно-ладно, я старых друзей не наёбываю. — Разве что чуть-чуть, — подмигнул Борис. — С учётом того, что у тебя осталось, — он аккуратно переложил пакетики с цветными таблетками за подкладку пиджака, — где ещё двадцатка, м? — Эхехе, а тебя не проведёшь, — Кэссиди достал две недостающие купюры с портретом Гамильтона. — Не зря тебя Бобо послал. — Надеюсь, я не сильно мозолил тебе глаза, — Борис улыбнулся уголком рта. — Всё было нормуль, парниш. Ну чё, тебе тоже домой? Надо перед школкой выспаться, не? — Не. — Борис поудобнее устроился на широком сиденье, вытянул ноги. — Может, возьмёшь вискарика и познакомимся получше? — Ты нравишься мне всё больше и больше! — Кэссиди широко улыбнулся. Зубы у него были крупные, желтоватые. — Напомни-ка, сколько тебе? — Шестнадцать, не наливают ещё, — Борис скривился. — Не беда! Знаю я одно местечко.***
Из грязного подвального бара они вышли под утро, почти оглохшие от старого доброго панк-рока, шумного и злого, но почти трезвые. Больше говорили, точнее, орали. Кэссиди травил байки, особенно Борису запомнилось, как тот однажды передознулся и его заживо похоронили. Поверить в такое было сложновато — ошибки случаются, только вот во время вскрытия таких «зомби» или отправляют в реанимацию или… спохватываются слишком поздно, — но байка всё равно была крутая. Борис тоже всякое порассказал — и про Австралию, и про Новую Гвинею, и про резервацию чиппева. Правда, всё это в подмётки не годилось тому, что гнал Кэссиди — зато правда. И вот забавно: тот ведь вполовину старше, если не больше, а разница в возрасте вообще не чувствовалась. Не было в Кэссиди ни покровительственности, ни снисходительности. На заправке они купили не самый дрянной виски. «Погнали за рассветом», — предложил Кэссиди. Борис показывал дорогу до Каньона теней. Если повернуть на Десатойю, можно было остановиться на недостроенной заброшенной площадке, вот только это было его с Поттером место. И каким бы классным ни был Кэссиди, привести его туда было бы… неправильно. — Ну и где тут каньон? — Кэссиди огляделся: позади пустующие особняки с табличками «Продаётся», впереди — вездесущий песок. — А нету, — Борис развёл руками. — Ни каньона, ни теней. — Сплошное наебалово! Они перебрались в кузов пикапа. Бескрайнее небо над головой серело, выцветало, на горизонте показалась бледная полоска зари. Передавали бутылку друг другу, курили — хорошо было просто помолчать. Борис уткнулся подбородком в колени. Вот бы Поттер был здесь! Сидел рядом, плечом к плечу, рассказал бы что-нибудь про Нью-Йорк… Глаза предательски защипало. Поттера здесь нет, и никогда уже они не будут встречать рассвет или, закинувшись кислотой, петь звёздам. Кэссиди, задумчиво смотревший на розовеющее на востоке небо, встрепенулся вдруг: — Как же здоровски снова встречать рассвет, а! Борис вопросительно поднял на него взгляд. — У вампиров, знаешь, с этим напряг, — тонкие губы Кэссиди разошлись в улыбке. — Хочешь сказать, ты вампир? — Ага! — Кэссиди щёлкнул зажигалкой и затянулся. — Хех, ну, у всех свои недостатки. Кэссиди сипло расхохотался: — Это уж точно, родной, это уж точно. Хотя есть небольшая поправочка: бывший вампир. — Не знал, что с этим можно завязать, — улыбнулся Борис, привычно сдувая лезущие в глаза волосы. — Вообще-то, нельзя. Но я заключил выгодную сделку, — «с самим Богом, но ты, конечно, не поверишь», — и теперь я простой смертный. — Ну и как оно, быть вампиром-то? Кэссиди поморщился. Борис с интересом наблюдал за ним. Мимика у него была живая, очень подвижная, но ничто не выдавало, что он гонит. Естественно держался, актёрище. — Да знаешь, как и во всём есть свои плюсы, а есть и минусы. Из плюсов: большая сила, скорость, регенерация, долгая жизнь… И да, крепкий иммунитет, никакого ебучего насморка. Можно многое себе позволить и не заботиться о последствиях. О последствиях… В памяти с болезненной чёткостью всплыло сказанное Джесси перед фортом Аламо. Кэссиди был бы и рад забыть, но помнил каждое слово: «Слушай, скажи мне одну вещь: ты вообще живой или мёртвый? Ты понимаешь, что это такое — быть человеком? Что означает дать слово, и какую ответственность ты несёшь перед людьми, которым ты это слово дал? Всё то дерьмо, через которое мы вместе прошли — оно хоть что-нибудь для тебя значит? Или ты просто ходячий труп, притворяющийся человеком — бездушный кровосос, который даже не понимает, что давно мёртв?.. Впрочем, если судить по тому, как ты жил до сих пор, ты сам не знаешь ответа на этот вопрос». Борис легонько пихнул его носком поцарапанного ботинка: — Ну а минусы? — А, — Кэссиди встряхнулся. — Минусы! Иногда бывает сложно добыть кровь, сам понимаешь, убивать людей — моветон, но она и нужна-то только для регенерации. Если чё, я питался в основном бухлом. Ещё днём хрен куда выйдешь. Остался на солнышке без укрытия — всё, хана! Не, ну можно, конечно, солнцезащитным кремом намазаться и париться в закрытой одёжке со шляпой на башке... — Или зонт с собой носить. Я так и делаю. Ненавижу солнце, — Борис скривился. — То-то я смотрю, бледненький ты какой. Зонт тема, кншн, но эт прям на самый крайний случай и ненадолго. Гореть больно, уж поверь мне. И есть ещё один существенный минус, — Кэссиди поднял указательный палец. — Все твои друзья рано или поздно состарятся и умрут. А ты останешься таким же, как был. Ну, почти таким же, просто стареешь медленнее. — Хреново. — Борис вздохнул и снова уткнулся подбородком в колени, отстукивая пальцами по лодыжке какой-то ритм. Кэссиди видел: парнишка ему не верит, но и не смеётся. — И сколько тебе стукнуло? — Ну, я родился в тысяча девятисотом, вот и считай. — Ого! Много всякого повидал. Слушай, а откуда ты? Прононс у тебя такой… э…. — Ирландский. — Кэссиди отсалютовал Борису бутылкой и сделал большой глоток. Дешёвый виски обжигающе прокатился по пищеводу. — Прикинь, я в только-только собравшейся Ирландской республиканской армии повоевать успел. — Это ИРА, что ли? — Борис склонил голову, взгляд у него сделался цепким. — Они ж типа террористы? Кэссиди поморщился: — Ну эт щас. А тогда… Ладно, и тогда это тоже были радикальные ребята. Патрик Пирс, Шон Макдермот — они всю эту кашу заварили, но ты, наверно, этих имён и не слышал. Короче, они умели повести за собой, такие манифесты пламенные строчили, что до нутра пробирало. Естессно, за ними шли! Были ещё Ирландские Добровольцы, те изначально понимали, что закусываться с британцами — самоубийство, но… — У них, конечно же, было меньше сторонников? — Точно, парниш. Мне тогда было столько же, сколько и тебе и думал я не головой, а сердцем, — Кэссиди скривился. — Короче, вступил в ИРА, а со мной пошёл и мой старший братец Билли, которому всё это нахрен не упало, но он мамане обещал за мной приглядеть. — Он погиб? — Нее, он-то домой вернулся. Мы вовремя дезертировали. А вот те, кто пошли маршем к Почтампту — все полегли. И нет, это не было стратегической ошибкой, нихрена! Пирс со своей командой сознательно послал нас всех на убой — им не нужна была победа, они хотели принести жертву. Жертву, которая вдохновит грядущие поколения на борьбу. Сделали из нас агнцев, символ свободы, и срать хотели, что мы были живыми людьми. Борис долго молчал, между чёрных бровей пролегли резкие вертикальные складки. — Херово, что это сработало. Почему нынешние всё ещё этого не понимают? — Потому что у нынешних свои Пирсы, — развёл руками Кэссиди. — Чисто на будущее: никогда не ведись на красивые слова, родной. — Я никому не верю, — усмехнулся Борис. Взрослая такая, циничная усмешка. — Тебя тогда и обратили, ну, когда вы дёрнули? — Угу. Мы на ночь остановились у озерца передохнуть, а оттуда как выбралась какая-то блядь, как цапнула меня! Короче, я умер. А когда очухался и понял, что я такое… Ну сам подумай, как я мог показаться на глаза семье, Билли, который всё видел и ничего не успел сделать? — Я бы вернулся. Они ж тебя люби… — Родной, любовь любовью, но в те времена у вампиров такого романтического флёра не было. «Дракулу» не все читали, ни тебе романчиков Энн Райс, ни «Сумерек» в кинотеатрах. Ой, да ты хоть видел, какими раньше вампиров изображали? И то это уже в двадцатых было. На графа Орлока из «Носферату» я не походил, конеш, но серебряную пулю точняк схлопотал бы — вероятно, даже от папани. Так что в итоге я решил перебраться куда подальше. Сюда, — Кэссиди раскинул руки, — в страну возможностей. Это было безопасным воспоминанием. Будто сюжет фильма, знакомого до каждой мелочи. Будто всё происходило не с ним. — Херово быть тобой, — Борис похлопал его по колену. — Временами, ага, — Кэссиди усмехнулся. — Но я был тем ещё беспечным ублюдком и не особо парился. «Пока в моей жизни не появились Джесси Кастер и Тюлип О’Хара». Вспоминать об этом всё ещё было больно, а ведь сколько лет прошло. Небо расцветало розовым и золотым, и Кэссиди казалось, за этим можно наблюдать бесконечно. Теперь можно. Ну и что, что нынче он мог умереть от одного удара ножом в печень или из-за свалившегося на голову кирпича? Рассвет того стоил. Борис тоже смотрел на встающее солнце. Сейчас он казался даже ещё бледнее, чем вечером, заметнее стали тёмные круги под глазами. Сухой, пахнущий пылью ветер трепал его вьющиеся волосы, он пригладил их привычным движением и обернулся к Кэссиди. Глаза были грустные-грустные. — Кэсс, можешь ответить на один вопрос? Только честно. — Ну, валяй, — он поудобнее откинулся на бортик кузова. — За свою долгую жизнь… — Ой, можно подумать, так ты мне и поверил. — Ну-у, — Борис задумчиво намотал прядь на палец, — что ты воевал в ИРА — верю, очень ты убедительно говорил, а… — А остальное — последствие контузии, ага, — расхохотался Кэссиди. — Да-да, в очередной заварушке, допустим, с Ольстерскими добровольческими силами меня посчитали убитым, прикопали по-тихому, я выбрался и дёрнул на другой континент. И было это, само собой, не в тысяча девятьсот шестнадцатом, а лет десять назад. Звучит правдоподобнее. — Ну, я человек широких взглядов. — Борис щёлкнул зажигалкой, глубоко затянулся. — Может, ты гонишь, а может, вампиры правда есть. Как знать. В любом случае, ты живёшь дольше меня и… — он закусил губу, сделал глубокий вдох. — Вот скажи, тебе доводилось предать лучшего друга? Кэссиди дёрнул уголком рта. — Экие вопросы пошли. Ну как тебе сказать, — он почесал затылок. — Всякое бывало… Бывало, что и меня кидали. Прикинь, один мой дружбан, которого я почти всю жизнь знал, оказался маньяком и чуть других моих друзей не грохнул! Вот уж подстава была. Так вот живёшь и думаешь, что у тебя есть друг, на которого всегда можно положиться, а он оказывается мудаком. «Прямо как я». Борис курил, нервно постукивая пальцами по колену. — Давай, колись, что там у тебя? — Кэссиди подался вперёд. Борис отвёл взгляд, поджал шелушащиеся губы. Кэссиди его не торопил. Что бы там ни было, парнишка это уже в себе давно носил, хотел разделить с кем-то груз. — Даже не знаю, с чего начать… — Борис затушил сигарету об днище и смотрел вдаль, куда-то поверх головы Кэссиди. — Был у меня друг. Я его звал Поттером, потому что он очки носил. В общем, ему хреново пришлось — мать при теракте погибла, а он выжил, потом папаша объявился, забрал его к себе, но всё не так гладко было. Я с его папашкой ладил лучше, чем он сам… а потом и батя погиб. И Поттер… в общем, он уехал обратно в Нью-Йорк, здесь не место ему было. Борис замолчал, подбирая слова. Перебирал плетёные кожаные браслеты на руке — пальцы чуть подрагивали. — Поттер был для меня не просто другом. Он мне самым близким был, понимаешь? Как брат. Или даже ещё ближе. Я его любил. Ну, не в том смысле, но ты понял, короче. Он очень одинокий был. И всегда чувствовал себя виноватым, что живой остался, даже не покалеченный. Он и упарывал-то поэтому. Мне-то расслабиться просто хотелось, а Поттеру — забыться. И я, получается, был ему нужен — чтоб был кто-то рядом, кто не даст умереть. Я не всегда был внимательным, но… зла никогда ему не желал, понимаешь? Кэссиди кивнул. Уж ему ли не знать, как оно бывает… — Так случилось, что после теракта к нему попала вещь. Очень-очень ценная. Он пообещал одному хорошему человеку её сохранить, хотя это опасно. Поттер тогда не соображал, что происходит, а после уже было поздно исправлять. Это была его тайна, самая большая. Но как-то он перебрал и проговорился мне. Эта карти… вещь его очень тяготила. И в то же время вроде как делала особенным, а ему это нихрена на пользу не шло. И я её выкрал. Несложно догадаться, что эта идея тоже пришла мне не на трезвую голову. В тот момент я думал, что это просто шутка, потом говорил себе, мол, хочу показать ему, что он и без этой вещи чего-то стоит, что она — не главное. А потом… потом я захотел оставить её себе. Поттер ничего не знал, даже не догадывался ни о чём. Борис уткнулся лбом в колени, сделал глубокий вдох и выпрямился. Чёрные глаза влажно блестели. — Вышло так, что он уехал. Сбежал обратно в Нью-Йорк. Я пытался его остановить, но он всегда был упёртым. Если б переждал день, я бы всё исправил! И мы бы уехали вместе. Но он не хотел ждать. А я просто струсил и не смог признаться, он так и уехал, уверенный, что вещь у него. Я хотел приехать к нему, вернуть, но… всё так завертелось, мне вообще не до того было, а потом потерял его номер и не знаю, где Поттера искать — город-то большой. Только… это же всё отговорки. Борис посмотрел на Кэссиди — в одно мгновение стал выглядеть старше. И уставшим. Маленький предатель. Кэссиди хорошо знал таких вот хватких, обаятельных мальчиков — к таким тянутся, а они легко рушат чужие жизни, не по злому умыслу даже, просто есть в них что-то… роковое. И себя тоже губят в итоге — нельзя перестать быть тем, кто ты есть. Ну, разве что случится чудо. — Я просто боюсь, вот что. Он же меня ненавидит! Не простит никогда! Я тут один у него был на всём свете, он мне доверял… — Борис замолчал резко, будто плёнку оборвали, и ударил кулаком по дну кузова. — Родной, ситуация дрянь, но послушай-ка старину Кэссиди, он в своё время накосячил ещё хуже. «И как бы я хотел это забыть! Но, может, тоже стоит перестать носить это в себе? Отпустить?» — Да куда уж… — Борис лизнул разбитые костяшки. — О, поверь, есть куда! Ты ведь именно это хотел услышать. История очень длинная, и если я начну рассказывать её полностью, мы просидим здесь до следующего утра, а потом ты сдашь меня в дурку. — Это почему? — Потому что, — Кэссиди наставил на него палец, — там фигурирует тайная организация, правящая миром, и сам Господь. А ещё ангелы, Святой покровитель убийц и… ладно, к делу это не относится. Знач так: по воле случая познакомился я с пастором. Правда, быть им он не хотел, его буквально насильно заставили, а до того, как надеть воротничок, он вообще угоном машин промышлял, но опустим лишние подробности. Пастор этот был отличным мужиком — мне ещё не доводилось встречать людей, которые настолько бы ценили правду и стремились всё делать по совести. Но ханжой и святошей он не был, нихуяшеньки. Я до сих пор уверен, что он один из лучших людей, а повидал я многих. Так вот, мы стали друзьями. Но вот проблемка — у пастора была дама сердца. Кстати, сначала я с ней и познакомился — она пыталась вышвырнуть меня из моей же машины. Кэссиди мечтательно улыбнулся: — Знал бы ты, какая она офигенная! Не супермодель, но умная, храбрая… достоинства её я готов перечислять очень долго. Словом, женщина мечты, очень независимая и с твёрдым характером. Эти двое любили друг друга без памяти, а я любил их. В те годы я был закоренелым эгоистичным похуистическим мудаком, но, глядя на них, я захотел измениться, сечёшь? Им угрожала большая опасность. Пастор мой тоже был хранителем, скажем так, вещи. Такой ценной, что и вообразить нельзя. И само собой, её хотели отнять. Я решил, что стану защищать их — ведь они ж мои друзья. Однажды я даже выдал себя за него, чтоб спасти его даму. Кэссиди поёжился: — Как вспомню — до сих пор передёргивает! Так что без подробностей, звиняй. Я думал, крышей поеду, если всё ж не сдохну. Но пастор меня спас. Это было о-очень опасно, но он плевал на всё и вытащил меня. Водиночку. Никто никогда не делал для меня ничего подобного. Я правда был готов за него умереть, но… Я ведь мудак со стажем. Влюбился в его девушку и захотел, чтобы она была со мной. Она возненавидела меня, когда узнала — ведь я предал их дружбу, но ничего не сказала пастору, чтобы его не ранить, он же считал меня лучшим другом… И я правда пытался сдержаться, но… Борис слушал внимательно, глаз не сводил. — Это было сильнее меня. — Кэссиди закурил, выпустил дым. Яркое утреннее солнце уже начало припекать. Но не обжигало. — Короче, так вышло, что я пытался спасти пастора, а он приказал бросить его. Ослушаться его было невозможно, уж поверь. Напоследок он велел передать своей девушке, что любит её, а я… ничего я ей не сказал. Он погиб, и нам было очень плохо, но, знаешь, где-то в глубине моей мелкой пакостной душонки я радовался. — Кэссиди хлопнул ладонью по груди, по принту с мультяшной чихуа в розовой шляпке. — Теперь-то она будет моей! Я сделал так, чтобы она стала зависима, чтобы стала слабой… Выпивка, валиум — нарочно подсовывал всё это дерьмо, убеждал её, что Дж… пастор хотел, чтобы мы были вместе. Она хотела умереть, а я продолжал радоваться — она моя! А в один прекрасный день эта дивная женщина взяла себя в руки, разрядила в меня обойму и уехала. И пастор оказался жив — настоящее чудо! И он всё знал. Ясен хер, никакие извинения не могли помочь. Перед тем, как мы расставили все точки, я заключил сделку с Бог… кхм, его врагом, и это тоже, считай, было предательством, но поверь, я сделал это, чтоб обезопасить его. Кэссиди щелчком отправил окурок в песок. — Так вот, мы с пастором пошли поговорить по-мужски. Дело было перед рассветом. Мы сцепились не на жизнь, а на смерть. Слишком много накопилось… и, приколись, самое смешное, что пока мы пиздились, опасность ему не угрожала — а его ж постоянно держали на мушке. Мы отделали друг друга только так. И я… я сказал ему много чего. Прям от души. Что я мудак и на меня нельзя полагаться, что жил как скотина и только благодаря ему попытался исправиться… Ты не думай, парниш, я не на жалость давил, мне важно было это сказать. Я знал, что не заслуживаю прощения, что он меня ненавидит, но попросил его дать мне руку. И он дал. А я сломал ему рёбра. — Кэссиди расхохотался, запрокинув голову. — Чего?! — вскинулся Борис, изумлённо вытаращившись. — Таков был план, — Кэссиди беззаботно пожал плечами. — Иначе ему б прострелили башку. Но он-то не знал! Ты представляешь, как всё для него выглядело? А потом взошло солнце. И я горел. Я сказал ему, что не заслужил ни его дружбы, ни прощения, а Джесси… Блядь, он подняться не мог, так я его приложил, но вместо проклятий просил меня уйти в тень. Кэссиди сморгнул набежавшие слёзы. — Ты представляешь, что это значило? После всего, что я сделал, такой человек, как он, простил меня. Несмотря на всё. И я понял, что действительно могу измениться. Что должен. — И… что было потом? — Ну, мы больше не виделись. По условию сделки я стал простым смертным, Джесси получил моё прощальное письмо, но не знает, что я жив. Вероятно, догадывается. Думаешь, куда я направляюсь? — К ним? — Борис вскинул брови. — Точняк! Я не уверен, что они обрадуются, особенно Тюлип, но… у меня есть надежда. Я ей однажды сказал, что прошлое изменить нельзя, уж я-то знаю, но есть будущее — вот что считается. Я сказал ей, мол, не важно, что чел успел натворить, ведь есть надежда, что он исправится. Я тогда врал, потому что знал: люди не меняются, нихрена. А теперь… я стараюсь этому следовать. Вот так вот. Можешь не верить ни одному моему слову, но всё же задумайся. Я бы рад всё это забыть, и уж поверь, вспоминать об этом хреново, но я рассказал тебе. Чтоб ты призадумался, — Кэссиди постучал по виску. — Может, твой Поттер тоже готов тебе протянуть руку? Он ведь неплохой парень? — Лучше, чем я, — Борис слабо улыбнулся. — Ну вот. Иди-ка сюда, — Кэссиди протянул к нему руки, и Борис сел ближе, положил лохматую голову ему на плечо. Кэссиди приобнял его. — Надежда умирает последней, сечёшь? Я вот хочу просто снова их увидеть — и всё. Уж такой я привязчивый. Когда живёшь долго, страшно оставаться одному. Но заметь, потребовалось много лет, чтоб решиться. Я готов, что меня не встретят с распростёртыми объятиями, и я смогу это пережить. Я просто должен ещё раз попросить прощения, снять этот груз — и жить дальше. Понимаешь, к чему я клоню? Однажды ты тоже решишься, разыщешь своего Поттера и вернёшь ему ту штуку. И, будем надеяться, он всё поймёт. — Я через две недели улетаю обратно в Австралию, потом домой на Украину. — Борис вздохнул. — Может, даже через пять дней. — Уу, родной, решайся как-нибудь побыстрее! Борис рассмеялся и хлопнул его по колену: — Спасибо, Кэсс. Ну, что выслушал. Надеюсь, всё у тебя будет хорошо. — А я-то как надеюсь! — Кэссиди взъерошил ему волосы. — Я тебя всегда буду помнить. — Борис с чувством сжал его руку. — Только я вот сейчас одну вещь понял: сложно не получить прощение, а простить самого себя. Но раз уж у тебя вышло, то и я смогу. — Ты ж мой философ, — рассмеялся Кэссиди. — Суть ты уловил, скрещу за тебя пальцы, родной. Ну что, куда сейчас? Домой спатеньки? Или перекусим? — Сначала к Сильверу, — Борис снова стал собранным, уверенным, — отдадим ему бабло, там и позавтракаем. А потом подбросишь меня в школу? — Да не вопрос, парниш. Пока должок не верну, весь в твоём распоряжении. — Ты мне очень поможешь, — Борис приобнял его, и Кэссиди потрепал его по плечу. Ещё бы. Иудам нужно держаться вместе на пути к искуплению.Эпилог
У ворот ранчо «Странник» остановился поцарапанный оранжевый пикап. Джесси, сидевший на веранде, наблюдал поверх газеты. Открылась пассажирская дверь, и из машины вылез незнакомый парнишка, лет пятнадцати-шестнадцати. Похож на типичного автостопщика, из тех, что ищут место получше. Вьющиеся волосы взлохмачены, немного сутулый, в великоватом тёмно-сером пиджаке и камуфляжных штанах. На руках у него сидела белая кудлатая собачка, смахивающая на болонку. Следом за ним вылез ещё один — светленький, в очочках и серой рубашке, выглядел он на удивление благообразно. Оба топтались у машины, поглядывая на ворота. — У нас гости, Тюлип. — Вижу. — Она поставила на столик стакан домашнего лимонада и скрестила руки на груди. — Я знала, что однажды этот день наступит, но… что за ребятишки с ним? Джесси пожал плечами: — Сыновья? — Ну и где он сам? — Тюлип прищурилась, пытаясь разглядеть, кто за рулём. — Струсил? — И я его понимаю. — Джесси отложил газету и пошёл к воротам. Скитер Второй, дремавший у крыльца, встрепенулся и потрусил за ним, виляя хвостом. Кэссиди вышел из машины, остановился, держась за дверцу. Парнишки встали рядом, плечом к плечу, настороженно разглядывая Джесси. Он не видел взгляда Кэссиди за тёмными очками, но знал, как тот на него смотрит. Кожей чувствовал. Из салона доносилась музыка: — You know I'm a forgiver Reach out and touch faith Your own personal Jesus, — с каких это пор он слушает Depeche Mode? Специально подбирал или совпадение? — Ну что, сукин сын, явился? — Да вот… — плечи Кэссиди опустились, он стиснул дверцу. Джесси протянул к нему руки: — Иди сюда, Кэсс, дай обниму. А потом ты познакомишь меня с этими господами. — Давай, Кэссиди, — лохматый парнишка в уродливом пиджаке подтолкнул его. Второй заметно расслабился и потрепал обнюхивающего его Скитера за ушами. Кэссиди, всё такой же тощий, жилистый, пропахший травкой и дешёвым бухлом, стиснул его в объятиях, и Джесси обнял его так же крепко. Кэссиди был предателем, но жизнь — причудливая штука, в конце концов, это предательство спасло их всех. Всё осталось позади. «Капелька доброты в огромном холодном мире, — сказал ему однажды Кэссиди, — это всё, на что мы можем надеяться. Это всё, что мы можем дать другим». И Джесси в это верил. До сих пор.