Бал Воланда и Маргариты

Я чувствовал, как превращаюсь в пыль. Как реальность размывается перед глазами. Как разум покидает тело, и я падаю в никуда. Смотря на себя в зеркале, видел Его. По ночам видел кадры из жизни так, словно смотрел в калейдоскоп: то выстрел из пистолета и звук бьющихся об асфальт жемчужин с ожерелья мамы; то звук металлического скрежета и темнота в глазах, а затем — умирающий от моих же рук Альфред; то смеющееся лицо Джерома, которое в конечном итоге летит в сторону от моих бесконечных ударов, наполненных болью и злобой; то бесконечная череда предательств от Селины и ее смерть у моих ног; то, как делал тысячу и одну попытку стать героем этого чертового проклятого города, но всегда проваливался и становился лишь носителем смерти для других. Моя борьба за жизнь в Готэме не приносила никаких плодов. Все это были жалкие попытки доказать себе, что я чего-то стою. Что на моих плечах не просто так весит вся компания Уэйнов. Что-то, что я делаю — то, чем бы гордился отец., Но ты, Джеремайя, показал мне. Все, что прекрасно — так же и смертельно опасно. Все, что может принести пользу, может стать оружием масштаба мировой катаклизмы. Я искренне хотел стать твоим другом. Нет, даже больше, чем другом. У нас было будущее. Мы могли многое сделать для города. Нам обоим так хорошо было вместе, что, сидя в твоем лабиринте, не замечали, как проносится время. С тобой я забывал обо всем и завороженно слушал твой бархатный голос, с вожделением смотрел на твои тонкие пальцы, поправляющие очки, и с трепетом заглядывал в твои глаза. Но ты упал в бездну безумия, как и твой брат-близнец. И ты хотел, чтобы я был в ней вместе с тобой, ведь, я твой лучший друг, не так ли? Но больше нет. Мое желание спасти тебя любой ценой… Ты воспринял это как предательство. Для тебя были лишь две грани: либо все, либо ничего. И ты был так оскорблен моим непониманием, что в твоем слишком умном мозгу появилась идея: раз ты, Брюс, не можешь стать моим лучшим другом, то мы станем друг другу врагами. Увидев во мне не союзника по убийствам, а чужака, Джеремайя упал еще глубже в собственную яму сумасшествия, на дне которой он слышал отголоски его прошлой боли: крики матери, пытающейся спасти его от Джерома, рев тигров из цирка. Он видел тени и очертания своего любимого лабиринта, слышал мои слова «ты мой лучший друг, Джеремайя, и самый удивительный человек, которого я только встречал» и Джеремайа сразу утопал в приступе боли и отчаяния. В такие моменты его зеленые змеиные глаза загорались сильнее, а рука сильнее сжимала нож. После он всегда слизывал кровь с ножа, наслаждаясь своей тьмой, но, в то же время, жалел, что он не смог выпустить мою тьму, которая смогла бы захватить меня. Из всех сил старался, убил стольких невинных жертв, потратил годы, но ничего… Только я сам себе не признаюсь, что все-таки выпустил на волю свою темную, грязную и зловонную сторону. Потому что ты, Джеремайя… «Да как ты не поймёшь. Я тебе нужен! Я ответ на вопрос всей твоей жизни. Без меня ты просто шутка, без смешной концовки!» — звучал твой голос из раза в раз в моей голове. Не поверишь, но, как бы я ни чувствовал себя разбитым после всего, что ты сделал… Ты оставался лучшим человеком в моей жизни. И, потеряв тебя тогда на химическом заводе, с тех пор чувствую лишь всепоглощающую пустоту, которую хотелось заполнить. Сначала это была бесконечная череда партнеров. Я трахал все, что движется, однако каждый раз я видел перед собой твои змеиные глаза, крепкую хватку на моей шее и лезвие ножа. Сразу же отстранялся от пустышек, не имеющие больше интереса для меня. И я сразу же чувствовал ужасную пустоту, засасывающую все глубже и глубже. Ощущал, что таким образом предаю тебя, ведь все мои мысли только о тебе… «Я не хочу, чтобы в твоей жизни был кто-то, кроме меня.» — прозвучал вновь родной голос в голове. Он уже стал привычным для меня. Чем-то вроде ориентира в реальности, которой нет. Если я шагаю слишком близко к краю — то он тут как тут. Значит, я на верном пути и делаю еще один шаг. Во-вторых, я стал пить столько, сколько может молодой организм. Употреблял наркотики. И все ради чего? Что бы, когда откидывался на подушку и поворачивал голову вбок, то видел тебя. Такого безупречного: в фиолетовом пиджаке, очках и лакированных туфлях. С сияющим взглядом, уложенными зелеными волосами и с улыбкой на белом лице, от которой и все леденеет в жилах, и становится в разы теплее. Ведь это ты, мой милый добрый лучший друг Джеремайя?Ведь ты меня не бросишь, так ведь? Каждый раз, как после таких пьянок просыпался, то чувствовал себя вновь пустым и еще более разбитым. Ведь, увидев тебя вновь, хоть даже и воображаемого, уже не мог думать ни о чем другом. Сердце тихо сгорало в моих же собственных руках. Я сделал еще шаг. Тучи сгущались над ночным готэмом. Проклятый город просил прощения, но боги проклинали его собиравшейся бурей. Ветер с силой дул в меня, видимо, предостерегая об опасности, но ее больше не боюсь. Железный карниз крыши прогнулся под весом, неприятно затрещав. Разведя руки, закрыл глаза, отдавая всего себя свободе, которую вдруг почувствовал впервые за долгие годы. Еще шаг и я буду вместе с тобой в твоем царстве хаоса, мой милый любимый друг… Набрав воздух в легкие, я качнул корпусом и поддался вперед. Время для меня на тот момент полностью остановилось. Лишь желание наконец быть с ним… «НЕТ!!!» — слышу родной голос совсем рядом. Если он кричит — значит я уже близко. Сейчас… Кто-то вдруг одергивает меня за пальто, потянув обратно на крышу. Мы оба падаем, и я наваливаюсь на спасителя. Все еще не разомкнув глаза, я почувствовал ужасный и пугающий прилив злости, поглотивший меня. Резко привстав, я стараюсь совладать с собой, чтобы не дать по зубам своему потенциальному близкому человеку раньше времени. Поднимаю взгляд и теряю дар речи, как и свой гнев. Передо мной был он. Во всей своей ужасающей темной красоте. Теперь Джеремайя выглядел немного по-другому спустя три года после падения в кислоту. На голове крепко прикреплен парик с такими уже привычными зелеными волосами. На губах яркая бордовая помада, словно он только что испил самое томное, густое и крепкое красное вино. Видимо, сделав кучу пластических операций, он смог частично восстановить кожу лица, но теперь он походил на Франкенштейна или Джерома, у которых шрамы ярким бликом сияли на лице. Однако это нисколько не делало его уродом. Наоборот. Лишь в очередной раз Джеремайя показал, что, что бы ни случилось с ним, он восстанет из пепла и придет ко мне. Ведь я его лучший друг, да, милый любимый давний друг? Застыв, мы оба друг на друга долго смотрели. В глазах Джеремайи я видел страх и волнение. Он…он волновался из-за меня? — Думал, я дам тебе стать звездой этого шоу? — игриво спросил друг, осторожно касаясь моего плеча, словно боясь разрушить близость, вдруг образовавшуюся между нами. На миг, всего на миг, я увидел в нем прежнего застенчивого Джеремайю, не видевшего света из своего замка с лабиринтами. Но… это не тот человек, в которого я влюбился. Я полюбил твою тьму так же, как и ты мою далекие годы назад. — Хоть на минуточку. Не одному же тебе сиять в свете прожекторов, Джереми, — ласково обратился я к нему, вступая в игривую словесную перепалку. Протянув руку, я запустил пальцы в мягкие волосы. Джеремайя удивленно посмотрел на меня, расплываясь в улыбке. Как же я по нему скучал… Мы еще немного понаслаждались нашей близостью. Было так приятно вновь чувствовать ее спустя стольких событий, мешавших сделать это. Словно вновь смакуешь самый сладкий десерт в мире, давая каждому кусочку растаять во рту. Его бледная рука с коростами кожи нежно водила по моему плечу, вызывая рой мурашек. Мои пальцы медленно перебирали зеленые волосы, напоминая мне о выстриженном газоне в поместье Уэйнов. Когда-то оно было мне домом, но, после выступления Джеремайи с участием моих покойных родителей, стало невыносимо находиться там, ощущая привкус смерти на губах… — Ты выбрал, Брюс? — тихо спросил друг, приковав мое внимание. Я вглядывался в змеиные глаза, читая в них страх, настороженность и надежду. — Что именно? — спросил я, положив руку на грудь Джеремайи. — Ты будешь врагом или…кем-то большим? — спросил он, наблюдая за моей реакцией. — А ты не превратишь то, что я дам тебе, во что-то уродливое и неправильное? — привстав, спросил я с улыбкой, напоминающей улыбку одного очень умного человека, живущего долгое время в тени… Я навис над Джеремайей, смотря на его реакцию. Сначала непонимание, затем детская радость, счастливая улыбка и вскоре нежный взгляд. — Ни за что на свете. Лишь в то, что вознесет нас до небес, — прошептал друг и, положив руку мне на шею, притянул к себе. Мои горячие губы столкнулись с вишневыми холодными. Внутри все сжалось, затем словно распустились завядшие бутоны и кусали своими шипами изнутри, давая моей тьме выйти наружу. Сев на бедра Джеремайи, прижался к нему и с жаром протолкнул язык в рот. Тот изумленно простонал в губы и положил руки ко мне на спину. Продвинувшись вверх, он запустил пальцы в волосы. Оттянув их немного вниз, он отодвинул меня на пару сантиметров и вновь вовлек в жаркий поцелуй. Сделав это, Джеремайя словно пытался показать, что так же желает близости. Вновь стать друг другу всем: миром, светом, воздухом, вдохновением, страстью и …тьмой. Тьмой, в которой мы уже будем оба тонуть. — Не пригласишь меня на танец, мой дьявол? — спросил я, отлипая от сладких губ. Вишневая помада размазалась по уголкам, что делало Джеремайю еще более привлекательным. Удивленно приподняв брови, он счастливо рассмеялся, будоража самые потайные уголки моей души, и кивнул. Встав, я подал ему руку и тот любезно согласился на помощь. Мы кружились в вальсе, прижавшись друг к другу. Наши лица были в пару десятках сантиметров. Немного вальяжно покачиваясь, Джеремайя беспрестанно тихо похихикивал и улыбался. Он хорошо вел в танце, так что я полностью отдался ему в этом. Луна стала для нас диско шаром, а тучи — декорациями. Наслаждаясь легким ветром, свободой и теплотой внутри меня, я с улыбкой наблюдал за Джеремайей. Ему же, походу, это доставляло лишь удовольствие. Решившись и осмелев, я во время па прижался ближе и, не нарушая закономерности движений, успел укусить его за мочку уха. Тот тихо простонал, словно проглатывал собственное удовольствие, и в отместку наклонил меня, заставив меня прогнуться в спине. При этом, он не останавливал движение и получилось так, словно я кружился в небе, находясь в пару сантиметрах от конца крыши. Радостно и немного сумасшедше рассмеявшись, я вновь прижимаюсь к Джеремайе, восстанавливая равновесие. Подарив ему одну из своих улыбок, я разрываю танец и, не отпуская его руки, бегу к концу крыши. За ночь мы с Джеромом станцевали вальс на каждой крыше множество раз и не могли остановиться. Радость, что мы вновь обрели друг друга и уже вдвоем бродим по темноте наших душ, не покидала нас, как и чувство сумасшедшей любви, витающей в воздухе.