Расписание

Тик. Так. Тик. Так. Моя жизнь подвержена строгому регламенту. Сегодня понедельник, семнадцатое февраля две тысячи одиннадцатого года, следовательно, я встал в семь утра, в семь пятнадцать уделил восемнадцать минут уборной и гигиеническим процедурам, в семь тридцать четыре принялся за приготовление завтрака. Процесс повседневного утреннего принятия пищи в объеме большем, чем чашка кофе или чая, зиждется вовсе не на традиции, как могло бы показаться несведущим лицам, но на медицинской необходимости содержать в порядке тот кожаный мешок, что носит в себе мой разум. Я же не хочу становиться Леонардом, в конце концов! Тик. Так. Леонард поднялся сегодня в восемь ноль две, через семь минут после первого звонка будильника и через две после второго. Это Queen — Kind of magic, которую я отлично слышу через стены, несмотря на работающий телевизор. Queen распались в 1997 году после смерти солиста, и дальнейшие попытки возродить группу остальными участниками не имели коммерческого успеха. Мне интересно, основан ли выбор мелодии Леонардом на этом интересном факте, либо же его вульгарно привлекает звучание. Тик. Так. Тик. В восемь тридцать я возвращаюсь в свою комнату, переодеваюсь строго в одну из трёх моих зелёных футболок и первые по счету джинсы в шкафу. Понедельничные джинсы черные, но мне иногда приходится изменять этому правилу, поскольку это единственные мои джинсы такого цвета; остальные разных оттенков синего, что является гораздо более аутентичным, так как краситель индиго использовался еще сотню лет назад благодаря своей дешевизне. Тогда парусину возили из Генуи, и поэтому штаны из парусины начали называть «джинсы». Нет, вы поняли? Генуя — Дженуи — Дженс — джинсы. Умора, не правда ли? Так. Тик-так. Тик — и снова тишина на долгие миллисекунды. К нам забегает Пенни в восемь тридцать девять, хочет пожелать Леонарду доброго утра, я слышу ее голос из комнаты. Тихо стучу два раза по комоду — а потом повторяю это трижды. Тук-тук, Пенни. В Финляндии отменили пенни как номинал в две тысячи втором году, после перехода на евро как валюту. В Эстонии пенни использовали в тридцатых; в Великобритании используют по сей день аналогично нашему центу, хотя тот дороже цента приблизительно в полтора раза. Часы в этом доме слишком громкие. Леонард везёт меня в институт — с девяти ноль-ноль по девять пятнадцать, — и по дороге он все время молчит, хотя я, сообразуясь с установленными обществом правилами вежливости, пытаюсь развлечь его светскими разговорами. К сожалению, Леонард склонен игнорировать какие бы то ни было правила, если они не записаны где-либо в письменном виде, поэтому соседское соглашение я вынужден был набрать и затем распечатать. Жаль, но память Леонарда не столь совершенна, как моя, и это мешает ему достичь подобия моего уровня в астрофизике. Или хотя бы уровня своего тезки Эйлера. С девяти тридцати я планомерно работаю над исследованиями — программа индивидуальна для каждого дня, каждый вечер я составляю график исследований на следующий день, — прерываясь лишь на обед с двух часов до половины третьего, во время которого мы с моими друзьями и Воловицем обсуждаем различные вопросы и — или — новости. К примеру, сегодня Кутрапали поднял животрепещущую тему о будущем обладателе отдельного кабинета, который должен освободиться в скором времени из-за уходя его хозяина на пенсию. Ему шестьдесят семь лет, и я надеюсь пережить этот рубеж в здравом уме и сознании либо уже оказаться заключённым в цифровую среду в ожидании того счастливого дня, когда человечество станет настолько развитым, что научится создавать электронные тела и перемещать в них человеческие сознания. Эта идея пришла мне в голову в четыре года, и я придерживаюсь ее до сих пор каждый день, каждый час, каждую секунду. Тик-так. Мозг, прекрати! После работы, в шесть тридцать, Леонард забирает меня и везёт поочерёдно к стоматологу, в продуктовый и, наконец, в ресторан, на встречу с Эми Фара Фаулер. Присев за стол и сделав заказ (чистая вода, курица по-китайски, рис коричневый, а не белый; с мандаринами, а не апельсинами, так, как указано в меню, и, поверьте, я отличу на вкус), я расслабленно молчу на протяжении десяти минут. Эми — единственная, кто понимает меня в достаточной степени. Кто разделяет мои цели, стремления и средства их достижения. Десять минут спустя (тик-так, Шелдон, время идёт, ты же не Доктор) мы получаем нашу еду и начинаем традиционную еженедельную беседу, призванную выяснить, не изменились ли наши взгляды на происходящее под влиянием событий последних семи дней. К институту брака я отношусь скептически, поскольку концепция совместной жизни близка мне лишь в той степени, в каковой она существует между мной и Леонардом. Мы заботимся друг о друге, совершаем совместные приемы пищи, просматриваем передачи, ведём диалог, но ночуем в разных комнатах. Я — гений с мировым именем! — не могу себе представить тот факт, что когда-нибудь мог бы совершить половой акт с живым человеком, потому что прикосновения к другим людям меня, откровенно говоря, раздражают. Зачем совершать ненужные, неприятные действия? Кому это выгодно? Отдельный пример — Пенни (тук-тук, три раза повторить), ее желания и дела подвержены плотскому, но мне страшно думать, что все окружающие меня люди — не личности, а рабы собственных гормонов. Эми Фара Фаулер рассказывает о своей работе с подопытными обезьянами; я слушаю вполуха. Мне неинтересно, но я сохраняю выражение любопытства на своем лице — это вежливо, и, уверен, внимание на лице Эми — той же природы. Тик-так. Часы на дальней стене не слышны из-за шума, но я различаю бег секундной стрелки и мысленно озвучиваю ее движение сам. Девять двадцать две. Тик. Так. Двадцать три. Алгоритм на сайте знакомств считает, что мы с ней идеальная пара. Впрочем, в некотором отношении я с ним согласен. Времяпровождение с Эми лучше поездов, лучше спагетти с сосисочками, лучше среды — дня новых комиксов, и даже лучше, чем крутиться на кресле. Я разглядываю ее прямые волосы, опускаю взгляд на рукав ее старого синего кардигана и внезапно ловлю себя на непроизвольном желании взять ее за руку. Подождите, что?! Тик. Так.