Прости и прощай

Бьякуран ослепляет. Даже когда закутан в чёрное с головы до пят. Шоичи подходит ближе и отбрасывает чужой капюшон: вьющиеся от влажности волосы режут глаз белизной. Бьякуран нервно передёргивает плечами: совсем не так, как это мог бы делать босс одной из влиятельнейших мафиозных семей. Тянется, чтобы снова закрыться, спрятаться, но останавливается, стоит лишь Шоичи покачать головой. Бьякуран недоверчиво выдыхает, после чего отпускает капюшон и засовывает руки в карман толстовки. — Присядем? — предлагает Шоичи, кивком указывая на скамейку. — Давай, — глухо соглашается Бьякуран. Подходят молча, оставшиеся после дождя лужи блестят в вечернем свете. Шоичи тянется убрать воду, но Бьякуран останавливает его, осторожно перехватывая запястье. Смахивает рукавом толстовки, после чего стягивает её и бросает на скамейку. Шоичи хмыкает: на Бьякуране старая поношенная футболка «Blood&Pepper». У него под курткой такая же. — Ты тоже? — понимающе спрашивает Бьякуран, осторожно садясь. Вместо ответа Шоичи расстёгивает ветровку. Бьякуран смеётся, тихо и мелодично. Шоичи садится рядом, специально соприкасаясь плечами. Бьякуран — опаляюще горячий, как и всегда. Свет ведь должен обжигать. — Я не знаю, что сказать, — признаётся Бьякуран после нескольких минут молчания. Шоичи пожимает плечами: он тоже не знает. Извиняться за своё сотрудничество с Вонголой он не собирается, как и обсуждать с Бьякураном, что тот зашёл слишком далеко и потерял то человеческое, что в нём было. Говорить о предстоящем «Выборе» тоже неохота, и так всё ясно. — Я буду мишенью? — всё-таки спрашивает он, не глядя на Бьякурана. — Мне это не доставит радости, — отвечает Бьякуран, и это до смешного похоже на извинения. — Ничего, — выдыхает Шоичи. С его стороны было глупостью попросить о встрече, написав Бьякурану на почту, оставшуюся со студенческих времён. Со стороны Бьякурана — согласиться. Шоичи прислушивается к себе: внутри нет ни ненависти, ни страха, скорее что-то похожее на болезненную нежность, копошащуюся под рёбрами. — У нас точно не было другого варианта? — спрашивает он, выпуская её с мягким смешком. — Нет, — отвечает Бьякуран. — Я смотрел. Шоичи усмехается, покачивая головой и накрывая подрагивающую руку с нелепым браслетом (приветом из времён учёбы в университете) своей. Вечерний воздух Намимори пахнет солёным морем и прощальной сладостью цветов. Тишина не угнетает, наоборот — расслабляет и позволяет дышать полной грудью. Шоичи жалеет, что они никогда не выберутся сюда на пикник: поедать сладости и вдохновенно писать код для очередной программы, перебрасываясь дурацкими шутками. — Можно я тебя поцелую? — спрашивает Бьякуран. — Можно, — улыбается Шоичи. На душе неправильно легко. Бьякуран осторожно поворачивает голову Шоичи к себе, гладит большими пальцами щёки, которые всё ещё покрываются румянцем смущения, проводит указательным по губам, заставляя их немного приоткрыться. Нежно целует в лоб. Как покойника. — Прости, мой милый Шоичи, — прощается Бьякуран, резко вставая. — Прощайте, Бьякуран-сан, — прощает Шоичи, понимающе прикрывая глаза. Если он привыкнет к темноте сейчас, на «Выборе» будет уже не страшно.