---
Майский как знает — делает несколько шагов в сторону и тут же попадает на глаза Данилову, появившемуся в одном из стеклянных коридоров ФЭС. Тот, хмурясь, чуть ускоряет шаг и спрашивает, ещё даже не поравнявшись с собеседником: — Серёг, ну чего тут у тебя? Я ж просил: часика полтора-два дать поспать. Мне по твоей, между прочим, милости ночью в засаде сидеть. — Да не ворчи, Стёп. Чего ты начинаешь? — чуть разводит руки в стороны бывший спецназовец. — Говорю ж: серьёзный человек тебя спрашивает. Сергей продолжить было хочет речь и представить капитану Данилову юного визитёра, оборачивается в ту сторону, где ещё пару мгновений назад стоял мальчишка, допытываясь у дежурного, часто ли ему приходится применять оружие, но мальчугана там уже не обнаруживает. Зато спустя миг майор слышит громкое «Стёпа!» и, вновь обернувшись, видит, как Никита наперевес с рюкзаком мчится в сторону разведшего руки Степана. — Так вот, что за серьёзный молодой человек. Привет, мой хороший, — улыбается Данилов, обнимая мальчишку. — Давай сюда свой рюкзак. Прохладно на улице, ты почему без шапки ходишь? — Да я сейчас только снял, — взметнув на Степана, казалось бы, наичестнейший взгляд, заверяет Никита. — Вошёл там в дверь, — быстро взмахивает он рукой куда-то в сторону, — и сразу снял. И в портфель убрал. — Ну, да, — по-доброму усмехнувшись, кивает в ответ капитан, приобнимая мальчишку за плечи и неспешно подходя всё же к стойке дежурного. — Конечно, Никит, я именно так и подумал. А уши у тебя просто захотели сменить имидж и перекрасились в слегка розовый. — Никита тут же поднимает на Данилова наполненные надеждой и немой просьбой глаза, и тот, качнув головой, продолжает: — маме мы говорить об этом не будем, но давай ты не будешь рассказывать, что тепло на улице и ходить без шапки. Хорошо? — Ну, правда ведь тепло. И школа рядом. — Никит. — Хорошо, буду в шапке ходить, — тяжело вздохнув, обречённым на заключение компромисса тоном соглашается Власов. — Ты тоже не знаешь, когда мама с убийства вернётся? — Степан быстро отрицательно взмахивает головой и вопросительный взгляд переводит на стоящего рядом Майского. — Дядя Серёжа сказал, что у мамы на улице где-то дела какие-то важные, — проследив за взглядом Данилова, вставляет Никита, — но я всё понял, что там за дела. Он сначала хотел сказать про убийство, а потом решил, что я маленький и передумал так говорить. Не сдержав усмешки и в который раз поразившись размышлениям паренька, Сергей не без уважения в голосе отмечает: — Сообразительный какой парень. — Так, сообразительный парень, куртку давай снимем, — решает необходимым Данилов и, повесив на плечо портфель, сжимает ворот куртки прямо вместе с вывернутым капюшоном. — А то ты сейчас вспотеешь, а на улицу когда выйдешь, замёрзнешь сразу. Я подержу, — заключает капитан, перекидывая куртку через руку. — Ты маму чего так спешно ищешь? — Дело важное, — серьёзным тоном заявляет Никита. — Но раз мамы нет, ты тоже можешь помочь его решить. — Ну, давай тогда присядем где-нибудь, и ты мне расскажешь, что за дело у тебя такое серьёзное. Неотлагательное, я так понимаю. Степан окидывает взглядом пространство вокруг, словно сканирует все возможные помещения и на расстоянии подобрать наиболее подходящее для важного разговора с ребёнком старается. Майский, без вопросов понимая мысли товарища, толкает его в плечо и кивает в сторону буфета, убеждённый, что ничего лучше во всей ФЭС просто не может быть. А после спешит оставить Стёпу с Никитой вдвоём, бросая напоследок: «Совсем я тут с вами заболтался, давно уже у Валюши должен быть». — Ты в школе обедал или тебя покормить? — Обедал, — кивает мальчишка. — А какао у вас есть? — интересуется он буквально сразу и в ответ на предложение чая взамен отсутствующему какао не без печали отзывается, что тогда ничего не будет. — А я чайку, пожалуй, попью. Пойдём, покажу тебе самое лучшее место Федеральной экспертной службы, его все любят. Даже Галина Николаевна, — почти что заговорщицким тоном добавляет Данилов. — Посидим, поговорим, расскажешь мне, что за важное дело тебя привело. Идём. Это ведь твой мешок сменки валяется? — уточняет капитан, заметив знакомый предмет, с позволения сказать, лежащий посреди пяточка напротив стойки дежурного. — Чего он у тебя такой раздутый? — спрашивает Степан, когда мальчишка возвращается с мешком в руке, и они ступают в сторону буфета. — Сменка ведь не такая большая. — Физкультурная форма ещё. — Это кеды так выпирают во все стороны? — недоверчиво уточняет Данилов, и Никита молниеносно поднимает на него полный удивления и даже непонимания взгляд. Словно он рассказывает Степану, как им в школе говорили, что дважды два будет четыре, а тот переспрашивает, действительно ли это так. — Почему только кеды? Я ведь говорю: форма. Они как раз успевают дойти до святая святых любого дома — даже если дом этот является не абы чем, а целой Федеральной экспертной службой — и не просто дойти, но и переступить порог. Данилов оставляет портфель и снятую с паренька куртку на ближайшем диванчике и уверенно направляется в сторону кухонного гарнитура, согласно плану собираясь поставить чайник. — Погоди, — спохватывается вдруг капитан и, чуть нахмурив в размышлениях лоб, оборачивается к забравшемуся уже на диван мальчугану. — У тебя ведь для формы в рюкзаке отдельный карман есть. — Она туда не поместилась, — обезоруживающе разведя руки в стороны, пожимает плечами Никита. — Странно. У меня вчера вечером поместилась. — А у меня сегодня днём не поместилась. Она была такая маленькая, а после урока такая у-у-у, — протягивает Никита, разведя сложенные сначала домиком ладошки в разные стороны, — и выросла. Не сложилась в карман, — качает головой мальчик. — Положил в мешок с обувью. А ещё пока в ФЭС к вам шёл, природный материал собрал. Поделку про осень сказали нужно будет попозже чуть-чуть принести. Каштанов там немного собрал, листьев жёлтых. От этого… от клёна. Учительница ещё сказала, что рябиновые ягоды можно, но я не смог до них дотянуться. Достанешь мне потом, хорошо?---
На небольшом столике в уголке буфета оказываются расставлены несколько тарелок с нарезанным бутербродным набором и ломтиками свежих овощей, заботливо прикупленных Соколовой на городском рынке одного небезызвестного всем сотрудникам подмосковного городка, и в довершение «перекусочного натюрморта» Данилов выставляет две чашки ароматного чая, всё же решив, что Никита может соблазниться и составить ему компанию. — Так что за важное дело? — о главном спрашивает капитан, опускаясь на диванчик напротив мальчугана. — Чего нам с тобой решить нужно? — Я уже всё решил, — тоном, буквально пропитанным серьёзностью, моментально отзывается Власов. — О как! — не сдерживает восклицания Данилов. Он бросает взгляд в сторону кухонных шкафчиков, без труда находит на одной из полочек вазочку с шоколадными печенюшками, благополучно забытую при накрытии на стол, и поднимается на ноги, не желая оставлять ребёнка — да и себя тоже, если уж максимально откровенно — без сладкого. — Зачем тогда тебе мы с мамой понадобились, раз ты сам уже всё решил? С ответом Никита медлит, но совершенно не из-за нежелания продолжать разговор. Он косится на чашку с неизменным логотипом на боку и, чуть подавшись вперёд, всё же берёт её в руки, решая, что в отсутствие какао вполне себе сойдёт и чай. Делает большой глоток и тут же морщится, словно откусил здоровенный кусок наикислейшего лимона и даже успел начать его прожёвывать. — Решить-то я решил, — согласно кивает мальчишка, потянувшись за сахарницей, — но сделать это решение сам не могу. Ну, не сделать… — задумывается паренёк, вертя в руках чайную ложечку. — Воплотить в жизнь? — предполагает Степан, и Власов охотно с ним соглашается, подтверждая, что именно это он и имел в виду. Данилов опускает на стол вазочку печенья и вновь занимает место напротив мальчишки. — Ну, давай посмотрим, что ты решил, и чем я могу помочь. Что нужно сделать? Мальчишка отставляет чашку обратно на стол, пару мгновений медлит, словно собираясь с мыслями или поточнее подбирая слова, и поднимает на собеседника взгляд таких похожих на мамины глаз. — Забрать документы из новой школы и вернуть их в старую. Я там буду учиться, — серьёзно сообщает Никита, и делает это настолько уверенным тоном, в котором слышатся нотки полной обдуманности, что спорить с ним и пытаться отговорить, как кажется во всяком случае на первый взгляд, совершенно бесполезно. — Никит, — в первую секунду только и может произнести Данилов, растерявшись от темы важного дела. Он вслед за ребёнком отставляет чашку и не отводит глаз в сторону. — Тебе чего-то не нравится? В школе что-то случилось? — Я просто не хочу тут учиться, — отзывается мальчишка, отводя взгляд в сторону. — Мне в старой школе нравилось. Ребят я там знаю, учительниц. Там хочу учиться, как раньше. — Ты переживаешь, что мало знаешь ребят? — спрашивает Данилов и приободрительно улыбается, надеясь, что Никита поднимет на него взгляд или хотя бы краем глаза заметит его улыбку и станет повеселее. Но мальчишка напротив почти что с каждой секундой становится всё более серьёзным, хмурым и то и дело проваливающимся в какие-то свои мысли. — Ники, дорогой мой, ты ведь всего месяц учишься в новой школе, — продолжает капитан, присаживаясь рядом и обнимая Власова за плечи. — Ещё обязательно познакомишься с кучей мальчишек и девчат, узнаешь всех получше. Будете гулять вместе, ходить куда-нибудь на экскурсии… — Не будем. Никита отрицательно машет головой, сильнее отворачивается от пытающегося взглянуть ему в лицо Степана и внутренне борется: остаться в объятиях Данилова или скинуть с себя его руку и замкнуться по итогу ещё сильнее. И Стёпа это чувствует. Он потирает мальчишку по плечу, желая отбросить прочь его мысли вырваться, и судорожно соображает, как лучше продолжить разговор, чтобы помочь ребёнку раскрыться, а не разрушить и без того хрупкий мостик между берегом проблемы и берегом её решения. — Эй, — стараясь не напирать, Данилов едва заметно склоняется ближе, пытаясь перехватить Никитин взгляд, — ты чего? Никитка. Ты ведь у нас такой общительный мальчишка. Не нашлось много общих тем? Ну, ничего, отыщутся ещё. Обязательно. И друзья-товарищи будут. Просто ты новенький, осваиваешься. Ребята к тебе привыкают. Им ведь тоже неожиданно и непривычно, что в классе новый ученик. Не переживай, — прижимая Никиту к себе, продолжает Стёпа, — сдружишься с ребятами. Будете общаться и удивляться, как не сделали этого сразу. — Не хочу с ними общаться, — отзывается Власов. — Не нравятся ребята? — спрашивает Данилов, и Никита кивает в ответ, по-настоящему родительское волнение капитана заставляя обостриться ещё сильнее. — Все-все ребята? — уточняет он, не отводя глаз от продолжающего отворачиваться паренька. Никита задумывается ненадолго и всё же отрицательно взмахивает головой. — Обижают? — уже на полтона тише продолжает Данилов, и мальчик будто не слышит его вопроса. — Никит. Поделись со мной, и мы вместе со всем разберёмся. Власов мотает в ответ головой, так ничего и не произнося, ловко уворачивается от попыток Степана заглянуть ему в глаза, теребит в руке край своего школьного жилета, словно собираясь вытянуть из него часть пряжи… а через неполную минуту Данилов явственно слышит, как мальчишка негромко шмыгает носом. — Никитка, — капитан тут же подрывается с места, оказывается напротив ребёнка, присев на корточки, и сжимает в руках его ладошки. — Ты чего? — скорее даже не ожидая ответа, спрашивает Степан, и Никита, вытянув одну из ладошек, размазывает по лицу сорвавшиеся с ресниц дорожки слёз. — Ну, всё-всё, — он присаживается рядом и заключает ребёнка в крепкие объятия, — не держи в себе. Мой ты дорогой. Мальчишка тихо всхлипывает, пальцы сжимает на краях Стёпиного пиджака и словно раствориться пытается в объятиях капитана. Он ласково гладит чуть растрёпанные волосы и тёплую ладонь не убирает с его плеч, будто бы согреть пытаясь прямиком до глубины души. — Ребятам не нравится, что в классе новенький? — спустя время возвращается к вопросам Данилов, даже и не думая оставлять мальчонку без физической поддержки. Никита в ответ машет головой, лбом упираясь в грудь капитана. — Ты не увлекаешься какими-нибудь персонажами, которых они все обсуждают? — предпринимает ещё одну попытку Степан, но вновь получает отрицательный ответ. — Почему к тебе цепляются? Расскажи мне. И мы вместе со всем разберёмся. Никита шмыгает носом, вытирает рукавом рубашки солёные слёзы, отняв голову от груди Степана, и спустя какой-то миг поднимает на Данилова взгляд. У него глаза наполнены словно льдом океанским, в них столько боли и отчаяния читается, что капитану ещё и до объявления причины и самому хочется слезу пустить. — Они говорят, что у меня семья ненастоящая, — сквозь слёзы признаётся Никита и по новой проводит рукавом по лицу. — Как это — «ненастоящая»? — Учительница сказала, что концерт будет, — шмыгая носом, принимается рассказывать мальчуган. — К дню папы. Мы обсуждали. И ребята говорить стали, что папа не может быть просто маминым мужем. Что так неправильно, — не обращая внимания на уже насквозь мокрый рукав, продолжает Никита. — Сказал, что у меня семья ненастоящая, раз папы нет. Первый смеяться начинает, а за ним остальные. — Мальчик какой-то? — Глеб, — кивает в ответ Власов. — Всегда обзывается. Я говорю, что не надо так, а он смеётся и опять дразнится. У Данилова сердце кровью обливается, в голове воспоминания всплывают, словно всё было буквально вчера, и он вновь оплетает Никиту руками, к себе прижимая сильнее, объятиями стараясь остановить его горькие слёзы и вселить уверенность, прочь отгоняя мысли, что следует уже сейчас же узнавать контакты родителей этого Глеба и ехать лично обсуждать поведение их ребёнка. — Я говорю, что у нас настоящая семья. Главное, что любим друг друга, — продолжает Власов. — А он смеётся. Пальцем тыкает и говорит, что я идиот, раз так думаю. А сегодня мальчишкам рассказывал, что, наверное, и мама у меня ненастоящая. Они смеялись. Это же неправда. Почему он так делает, Стёп? — Никита поднимает на Данилова красные от слёз глаза, словно его слова сразу решат все проблемы и отберут у одноклассников желание цепляться к нему и смеяться, но капитан и сам не знает, что ответить. Ладонью проводит по Никиткиным волосам и, наклонившись, касается губами его макушки. — Он просто завидует тебе, — отзывается капитан, и Власов вспархивает на него взгляд. — Да, Никитка, завидует. Ты рассказываешь, что счастлив, что у нас в семье все друг друга любят… и ему хочется, чтобы у него было точно так же. Наверное, папа с ним редко куда-нибудь ходит, мама не желает доброй ночи… Малыш, я не знаю, почему у него в семье так. Мы можем им только посочувствовать. А ещё Глеб друзей хочет завести, но не знает, как правильно это делается. Считает, что нужно обижать кого-нибудь, и тогда другие будут с ним общаться. — Почему? — удивляется Власов. — Зачем с ним дружить, если он обзывается и смеётся над другими? Данилов пожимает плечами, но всё же знает, что ответить на этот счёт: — Ребята боятся, что если они не станут поддерживать его и смеяться, то он будет их дразнить. Они не хотят и начинают обзываться, как и Глеб. Я думаю, что ребятам как-то неправильно объяснили, что такое хорошо, а что такое плохо. Помнишь, мы книжку такую читали недавно? — Мише с Катей правильно объяснили, — кивнув, что помнит такую книжку и все их долгие обсуждения, продолжает Никита. — И Матвею ещё. Они не смеются, — в дополнение к словам, машет головой мальчуган. — Говорят Глебу, что нельзя так. Матвей даже учительнице ходил рассказать, что Глеб обзывается, пока она в другой кабинет отошла. Она поругалась, но он всё равно дразниться продолжил. Ещё и ябедой Матвея обозвал, — добавляет Власов, тяжело вздыхая. — А Миша сказал, что ему его папа говорит, что таким нехорошим мальчикам в ухо нужно сразу бить. Чтобы неповадно было. Но так ведь нельзя, да? Мама говорит, что словами нужно конфликты решать. Но Глеб не понимает, будто иностранец какой-то. Ему говоришь, а он не понимает. Никита ещё разок проводит рукавом по лицу, стирая подсохшие уже дорожки слёз, и они со Стёпой на пару поудобнее устраиваются на ФЭСовском диванчике — прижимаются спинами к спинке, и всё так же продолжают не размыкать объятий. — Я когда в школе учился, некоторые ребята тоже обижали, — признаётся Данилов. — У нас после начальной школы ребят из разных классов перемешали, новеньких было много, а у меня… — он на полуслове замолкает, успокаивая в миг сбившееся дыхание и сильнее забившееся сердце. Даже после стольких лет. — Мы с сестрой и братом старшим в детском доме как раз в это время оказались. Ребята, такие же противные, как Глеб, издевались, словами неприятными дразнились… Брат говорил всегда, что нельзя драться, это плохо, силой проблему не решить. — Дядя Стас и сейчас так говорит, — отмечает Никита, припомнив те несколько раз, когда Стёпин старший брат приезжал в Москву, и у них была возможность пообщаться, вместе сходить в зоопарк и даже испечь пирог, пока родители-опера ловили какого-то опасного злодея. — Точно, — кивает в ответ Данилов, легко улыбнувшись. — А ещё наша с ним мама всегда так говорила. Она учила, что кулаки в ход пускают только ребята, которые не умеют разговаривать и не могут словами решить проблемы. И вот я всё говорил да говорил со своими обидчиками, рассказывал, что они плохо себя ведут, что хорошие мальчики так не поступают… А они смеялись только и дальше обзывались. А в какой-то день один из этих ребят ещё и сестрёнку мою обзывать начал, когда она рядом была. И так он меня сильно разозлил этим, что я просто взял и стукнул его. И знаешь, что? — Что? — Он сразу понял, что плохо себя вёл, — объясняет Данилов. — И другие поняли. Дразнили иногда, но очень редко. Никому не хотелось с фингалом под глазом ходить. Никита смотрит на капитана как заворожённый, буквально ни на миг глаз не отводя и, как кажется то и дело, даже и не моргая. Слушает, каждое слово впитывая, словно о каком-то невероятно героическом событии рассказывает Данилов… но в принципе его поступок можно и так охарактеризовать. И в мыслях представляет даже, как это всё было много лет назад. Степан трепет мальчишку по плечу, улыбается уголком губ, видя, что он больше не плачет, взгляд его становится куда светлее, а боль, отчаяние и хмурость растворяются, словно и не было их в такой концентрации. И вдруг спохватывается: — Но это в крайнем случае. Драться не нужно, Никит. Наши с тобой мамы правы — проблемы следует решать словами. А уж если не поможет… тогда уже надо думать, как ещё можно поступить. — Глеб словами не понимает, — качает головой Власов, не отводя глаз от капитана. — Я ведь рассказываю: говорю ему, что он нехорошо поступает, чтобы отстал от меня… а он смеётся и опять твердит, что у меня семья неправильная. Ненастоящая. — А попробуй вот что…Спустя три дня
В буфет родной конторы Власова заходит с прижатым к уху мобильным, взмахом поднятой руки останавливает попытку Соколовой не то спросить, нет ли подвижек по их общему расследованию, не то предложить составить компанию и пообедать уже наконец, делает несколько шагов вглубь помещения и откладывает на стол-стойку папку таки захваченных у Артёма результатов экспертиз. — Да, Илона Александровна, — произносит она в трубку, когда собеседница заканчивает свою мысль, — я вас прекрасно понимаю. И реакцию граждан Аркадьевых я могу понять. Но я больше чем уверена, что конфликт возник не просто так. И не на пустом месте драка произошла. Соколова наблюдает, как подруга, слушая ответ некой Илоны, теребит в руке ключ служебного авто, словно на его месте представляя кого из тех, о ком идёт сейчас разговор, то и дело переводит взгляд с происходящего за окном на греющийся в стороне чайник, с чайника на сложенные небольшой стопкой экспертизы, с экспертиз… Юля перехватывает её взгляд и кивает с немым вопросом и готовностью если что помочь, но Рита лишь только вновь отмахивается. — Во сколько? — уточняет у собеседницы Власова и, получив ответ, кивает, будто бы мобильная связь сможет этот жест передать. — Хорошо, я буду. Мне и самой хочется в полной мере разобраться в этой ситуации. До свидания. Капитан почти что отбрасывает мобильный в сторону папки с распечатками, качает головой каким-то своим пролетающим мыслям и опускается на стул напротив Соколовой, казалось бы и вовсе её не замечая и всё ещё прокручивая в голове обрывки недавнего разговора. — Рит, — зовёт подругу Соколова, и Маргарита, к удивлению майора, моментально переводит на неё взгляд. — Что случилось? Кто такие Илона Александровна и Аркадьевы? — Классная руководительница Никиты, — охотно отзывается Власова, — и родители мальчика, с которым он сегодня подрался. Разбил какому-то Глебу нос на перемене. Говорит, что за дело, а второй утверждает, что просто так. — Твой воспитанный ребёнок? — с удивлением и даже проскользнувшим недоверием, что вся эта рассказанная по телефону история правда, уточняет Юля, словно у Власовой много в окружении Никит, да ещё и школьного возраста ко всему прочему. — Я не припомню, чтобы он вообще в драках-то был замечен. Да даже просто в конфликтах. Вопреки генам. Прости, — добавляет Соколова, примирительно улыбнувшись уголком губ, — но это на самом деле так. А тут просто так намеренно нос другому разбил… Да не может такого быть. — Завтра будем разбираться, — пожимает плечами Власова, — что там могло быть, а чего нет. Главное, чтобы Рогозина в область куда-нибудь не отправила. Из того же Добинска либо не выберешься, в трупах погрязнув, либо в пробку встанешь. Быстрей бы они развязку достроили, а то перерыто всё, перекрыто. Соколова невольно усмехается, от слова вовсе не радуясь словам подруги, качает головой и вполне себе резонно отмечает: — Достроят они скорее, как же. После отравления метанолом и массовых смертей от колото-резанных там ещё долго нехватка кадров будет, — продолжает майор, припоминая дела, которые месяца три назад объединили в одно производство и передали в ФЭС, свалив на их с Субботиным не успевшие отдохнуть от поимки маньяка плечи. — Местные опасаются на этом объекте работать, приезжие, что попугливее, рассказы слушают и тоже бегут. Рогозиной телефон обрывают — администрация бумагу с печатью просит, что преступник пойман, и объект безопасен. В общем, побыстрее не будет. Да и чего ты переживаешь так, Рит? Отправишь если что Данилова в школу. Он с детьми контакт быстро находит. — Там скорее с родителями контакт нужен, — замечает Маргарита. — Вот плохо, Юль, что много лет назад ты отказала Лисицыну. У Соколовой глаза округляются в недоумении, пелена непонимания буквально окутывает взгляд, и между тем лёгкие искорки недовольства, то и дело перетекающего в злость, появляются. Они так и говорят, что товарищ майор не рада, что Рита под сомнение её уж точно верный выбор ставит. — Чего это плохо? Разве не ты говорила, что мы с Субботиным отличная пара? Да и всех тех ухаживаний… так сказать, начальной и пиковой их фазы, ты не застала. — Я и не отказываюсь от своих слов. Юль, я про другое, — вместо долгих объяснений отзывается Власова. — А про бегающего за тобой Костю и его успехи мне, поверь, рассказывали. Один Тихонов чего стоит, — замечает Рита, про себя отмечая, что руководителю всего компьютерного царства ФЭС вполне себе можно выпускать многотомник мемуаров с рабочим названием «Что я видел в ФЭС». — Просто если бы тогда отношения перешли на следующий уровень, а не начали сходить на нет, ты, глядишь, была бы мамой, и я могла бы с тобой посоветоваться, как быть, если у ребёнка в школе не всё гладко. Как мама с мамой. Подруги улыбаются, каждая мысленно представляя, что такое вполне себе могло бы быть на самом деле, и Юля вдруг отмечает, как-то абсолютно между делом: — А так, получается, у меня, если что, будет такая возможность. — Это ты так намекаешь..? — у Риты в глазах словно по щелчку пальцев зажигаются искорки любопытства, и желание узнать у подруги как можно больше подробностей возрастает буквально с каждой секундой. Но Соколова раскрывать карты не спешит. — Это я так, просто говорю, — отмахивается Юля, отводя в сторону смущённый взгляд, ей кажется отчётливо, что щёки её наливаются румянцем, что Власова уже наверняка не сомневается в своих предположениях, и что сюрприз, припасённый для их с Лёней годовщины, за три дня быть таковым перестанет. — Гипотетически. Спасением от начавший уже было повисать в буфете неловкости является как из неоткуда Данилов. Он ещё сквозь повёрнутые жалюзи отмечает напарниц за чашечкой чая и тарелочкой обеда, на пороге появляется с лёгкой улыбкой и, спешно кивнув парочке прошедших мимо лаборантов, переступает порог комнаты отдыха. — Секретничаете? — ещё ото входа спрашивает капитан. — Простите уж, но я вам немного помешаю, — он с лёгкой тенью театральности разводит в стороны руки, обезоруживающе улыбается смотрящей на него Соколовой и, приобняв за плечи, чмокает Власову в щёку. — Да мы и не секретничаем, — пожимает плечами Юля, бросая взгляд на Власову, насаживающую на вилку кусочки картошки. — Так, возможные школьные конфликты обсуждаем. Ты вот как думаешь, Стёп, драки просто так происходят? Капитан качает головой и почти что моментально отвечает: — Знаю я, что вы тут обсуждаете. Не мог Никита не за что разбить однокласснику нос. Этот мелкий хулиган сначала нарывается, а потом сказки рассказывает, что ничего плохого он не делал, ничего обидного не говорил… просто так ему в нос дали. Не просто так, — машет головой Данилов, поочерёдно переводя взгляд то на Риту, то на Юлю. — Совершенно заслуженно это произошло. — Ты уже знаешь? — удивлённо уточняет Маргарита, уже несколько мгновений неотрывно глядя на супруга. — Никита позвонил, — без тайн и загадок охотно объясняется капитан. — Видишь, не зря телефон купили — ребёнок теперь всегда на связи. И это не мы ему с вопросами и ожиданиями разъяснений звоним, а он сам в известность ставит. — Это он тебе про заслуженность разбитого носа рассказал? — Да я и сам два и два сложить могу, — пожимает плечами Степан. Он отходит в сторону, распахивая дверцу холодильника и, не смотря на серьёзность разговора, не забывая о главном — о том, что в буфет шёл не разговоры разговаривать, а наконец заслуженно отобедать. — Никита рассказывал на днях о… напряжённости, так сказать, в классе, о Глебе этом. Русский язык не понимающем и только и умеющем, что оскорблениями сыпать. Степан замолкает, порцию обеда отправляя в микроволновую печь, про себя точнее мысли формулирует, которые произнести нужно буквально вот-вот, и точно так же без единого звука и не поднимая глаз на напарниц, сверлящих его взглядами и нетерпеливо ожидающих продолжения его слов, словно наперёд знающих, что ему есть что сказать и сделает он это непременно, возвращается обратно к стойке-столу, выставляя на столешницу чашку и не спеша занять один из свободных стульев. Данилов вздыхает с налётом тяжести и обречённости, обхватив чашку ладонью, большим пальцем ударяет по «истоку» ручки, а через какой-то миг отодвигает её в сторону, так и не потянувшись за заварником. — Глеб уже не первую неделю терроризирует Никиту. С этой фразы начинает Данилов и, стараясь не заглядывать в глаза ни Власовой, ни Соколовой, взглядами прожигающими в нём дырки едва ли не с симметричной точностью, рассказывает буквально обо всём, что известно ему о предпосылках сегодняшней драки. О том, как Никитка со слезами рассказывал об оскорблениях одноклассника и смехе других ребят, о том, как он тщетно пытался словами объяснить невоспитанному мальчику его неправоту, о том, как учительница до рокового случая не стремилась ничего предпринять… Он не скрывает, что сам порекомендовал Власову отвечать в той же манере. — Он говорит, что у Никитки семья ненастоящая, неправильная какая-то, — отмечает капитан. — Я предложил отвечать, что настоящая семья это та, в которой учат хорошему, как постоять за себя объясняют, а не позволяют других просто так оскорблять. Сказал, что можно говорить, что это у него семья неправильная, раз ему заняться нечем, кроме как оскорблениями, что, видимо, с ним родители времени мало проводят, разговаривать с ним не хотят, или общаются с ним так же, как он с Никитой. Вот он и копирует оскорбления. Ну, а про то, что его не любят, раз он злой такой, Никитка сам сообразил. — Ты зачем такое советовал? — когда Данилов заканчивает, Маргарита сразу выпаливает в его сторону вопрос, отчаянно заглянуть пытаясь в его устремлённый куда-то по ту сторону стекла взгляд. — Это же дети, они как губки всё впитываю. А если Никита потом решит по этой же схеме какому-нибудь другому мальчику говорить такие вещи про отношения в семье? — спрашивает капитан, и Данилов всё же поворачивает голову. — Стёп, так не делается. Это неправильно. — Некрасиво, — вторит подруге Соколова, взмахнув взгляд на Степана. — А говорить, что у одноклассника семья ненастоящая просто из-за того, что отец неродной — это красиво? — отзывается капитан, не отводя от Соколовой глаз. Всего секунды хватает на то, чтобы Юля опустила взгляд, и Данилов заглядывает уже в глаза супруге. — Правильно? Маргарита молчит, точно так же, как и товарищ майор мгновением ранее, опустив взгляд, Степан ответа по большому счёту ни от одной из них и не ждёт, но Соколова всё же начинает: — Стёпа… — Вы не понимаете, — качает головой капитан, не дав подруге даже начать. — Дамы, у вас богатый жизненный опыт, оперативный стаж, но вы не понимаете. Не можете именно этого понять. К счастью, — чуть тише добавляет Данилов, на миг замолкает, а после словно с новыми силами начинает. — Над вами в школе не издевались просто из-за того, что у вас семья… какая-то не такая, как у всех. Папа там неродной, второй ребёнок приёмный, мамы нет. А если в детском доме растёшь… Так вообще прокажённый будто. Да, нехорошо в ответ на гадости гадостями отвечать, кулаками размахивать — не то, чтобы правильно. Но когда человеку раз говоришь, чтобы он с плохими словами завязывал, два говоришь, пять, десять, а он понимать и не собирается — лучше уж один раз врезать, чем в двухсотый раз повторять, что он неправ. Действенней будет. — Ты ещё скажи, что сам Никите это посоветовал. — Я знаю, что такое травля со стороны одноклассников, — вместо ответа как такового, отзывается капитан, — и не хочу, чтобы Никита мучался, долгие месяцы пытаясь со всем этим разобраться, понять, почему с ним так. За что. И если после моих слов он решил, что нужно разбить нос обидчику — значит так оно и нужно. — Стёпа. — Рит, я буду на его стороне, — решительно заявляет Данилов, не отводя от любимой серьёзного взгляда, в котором не сверкает, а буквально горит ярким пламенем абсолютная непоколебимость. — В любом случае. Пока вы все будете твердить, что драться нехорошо и всегда словами нужно пытаться решить конфликт, я буду обнимать Никиту за плечи и повторять, что когда-то поступил точно так же, что если слова раз за разом оказываются неуслышанными, и тебе очень больно становится от этих слов — пора менять аргументы. Не всегда правильно прятать кулаки за спиной.Следующим днём
С территории школы Власова выходит с мыслями, что лучше уж съездить в рабочее турне по криминальным городкам Подмосковья, отыскивая кого-нибудь из скрывшихся фигурантов дела, или провести обыск трёхэтажного коттеджа, да даже по Готымской свалке собирать останки почти десятка человек, чем почти что два часа выслушивать претензии к своему сыну, объяснять Аркадьевым, что их ребёнок тоже неправ, и всеми силами сдерживаться, чтобы не повторить поступок Никиты. — Ты прав был, конечно, — отмечает Маргарита, замерев чуть в стороне от калитки и взгляд взметнув на остановившегося рядом Данилова. — У Аркадьевых этих такой запущенный случай, что словами не понимают ни ребёнок, ни родители. Два часа разбирательств, а они так ничего и не поняли. — Абсолютно, — кивает в ответ капитан. — Они бы ещё часа два с пеной у рта рассказывали, какой их Глеб хороший и дружелюбный мальчик, а наш Никита подпортил ему мордашку перед самым выступлением театральной студии. Потом скандалы с такими вот актёришками слышишь — и ни в кино, ни в театр идти не хочется. Надо было Рогозину с собой позвать, — вставляет вдруг Степан, — она быстро бы во всём разобралась, с ходу бы объяснила, как вести себя нужно. И всем бы рассказала, кто где не прав. — Не-не-не, без меня, — спешит откреститься Власова. — Я ещё за прошлую свою неправоту не отписалась. На то задержание с окунанием нехорошего человека в краску времени ушло меньше, чем на написание объяснений. — Надо было как-то… поаккуратнее, понежнее с человеком, — не скрывая язвительной улыбки, объясняет её ошибки Данилов. — А не на глазах у сотрудников склада головой в банку его макать. — Кто б говорил, — укалывает его в ответ Маргарита. — Ты когда Никите про драку с обидчиком рассказывал, ты почему про разбирательства у директора не сказал? А, аккуратный ты мой? Мог бы сказать, что если и применять аргумент в виде кулаков, то не в школе, а… — Рита замолкает, оглядываясь по сторонам. — А вон за той будкой. Там явно курят и стрелки назначают. У нас всегда разборки в подобных местах проходили. — Я обязательно ему об этом расскажу, — кивает Данилов, тут же оплетает супругу за плечи и губами касается её щеки. — Знаток стрелочных мест ты мой. — А я думал вы уже уехали! — отвлекая родителей от продолжения милования друг другом, выпаливает Никита, едва не пробежав мимо. Он замирает напротив, задирает вверх голову и взгляд так похожих на Ритины глаз переводит с матери на Степана. — Труп там какой-нибудь осматривать, злодеев задерживать. Степан протягивает мальчишке раскрытую ладонь, улыбается, заглядывая ему в глаза и на полнейшем серьёзе и с абсолютно не скрываемой в голосе радостью произносит одну простую фразу, от которой настроение повышается у всех троих, недавний неприятный разговор с Аркадьевыми словно стирается, и в который раз подтверждается понятие настоящей семьи: — У нас ещё два свободных часа, и мы с мамой в полном твоём распоряжении.