Кажется порой, что я лишь природная ошибка Мерзкая сущность, коснись, так гадко, странно и липко Я шагаю медленно, скитаюсь по этой планете Чую порой, что я лишь часть вирусной эстафеты
Камелия нормальная, она умненькая девочка и знает об этом. Никто об её развлечениях не узнает и узнать не сможет, лишь её дорогая-уважаемая командор. Та на убийства лишь пожимает плечами, ведь у неё и свои интересы есть. Сама же признаётся, что если потребуется — отдаст для убийства любого, кто ей не понравится. Камелия улыбается, ведь они так похожи с её милой Равел. Волосы у обеих чёрные, длинные. Одежды сине-зелёные, фигуры стройные, разве что у одной в руках рапира, а у второй булава, как любит её дьявол. У одной глаза тёмные, большие, у второй две синие звезды, но в другом на лицо почти что сёстры и разве это не прекрасно? Со спины попробуй отличи, только по росту и распознаешь их. — Я сразу увидела всё, — говорит Равел, спокойно и чётко. Камелия смеётся, ей всегда с её милой аазимарки смешно, ведь та такая серьёзная, сосредоточенная. Будто не слышит зова в крови, этой жажды убивать. Камелия не сомневается, что этот зов у неё есть, ведь они так похожи и пусть даже одна идёт по этой эоновской дорожке, но ничего, её можно будет исправить, можно будет… — Но все равно не убила, — улыбается Камелия. Равел кивает, вечно холодная, вечно отстранённая, верная лишь своему выдуманному долгу, да своему дьяволу. От мыслей о том, что такая фанатичная, в чём-то даже невинная верность может принадлежать ей в животе становится горячо. — Вольжиф похуже тебя будет, — усмехается аазимар. Камелия морщит носик, жар рассасывается, уступая желанию убить кого-нибудь. Желательно — тифлинга.***
Искаженное я вижу в зеркале лицо Деформированное, Деформированное Изуродован настолько, сталью и свинцом Уничтожь и изгони, Уничтожь и изгони Меня.
Камелия облизывает губы, когда нервничает, когда радуется, когда в животе пляшет жар возбуждения. Она знает, что когда-нибудь жажда крови окончательно захватит её и тогда весь мир преобразится. Духи безразлично наблюдают, им плевать, что станет с девочкой с кровью на руках. Тем более плевать на девочку-ангела, с звёздами вместо глаз. Камелия улыбается мыслям о том, каковы эти глаза на вкус. Наверняка вкуснее, чем сердца обычных людей. Когда-нибудь, когда-нибудь она убьёт Равел. Кровь вокруг чёрной головы станет новым нимбом, рёбра превратятся в крылья, обнажая сердце, — ведь должно же оно у неё быть, ведь живая же она, а не машина, какой хочет стать, — и Камелия заберёт его. Когда она вкусит этот запретный плод, Язва и демоны окончательно исчезнут, станут неважными в её новом раю, ведь наконец-то они с её ангелом станут одним целым. И пусть Равел говорит, что она по крови Архонт, а путь себе избрала Эона, на самом деле она ангел, кому как не Камелии это знать. На привале она следит, чтобы никто не смел без повода даже прикоснуться к её Равел. Девочки-полукрови, похожие как сёстры, когда-нибудь они станут одним целым, как два кусочка разбитой вазы, осколком которой Камелия однажды отрезала язык служанки, эту самую вазу и разбившей. Кровь её на вкус была солёной и совершенно обычной. — Дурень, отстань, — ворчит девушка, утыкаясь в очередную книгу. Вольжиф рядом ухмыляется, продолжая хвастаться недавно найденным кнутом. Он пользоваться им не умеет и скорее себя покалечит, но все равно рассказывает как теперь будет побеждать целые армии одним лишь взмахом. Пытается продемонстрировать, — щёлк, щёлк, — но лишь зря бьёт землю. Уголки губ Равел чуть приподнимаются. Камелия тут же подходит сзади, как бы невзначай кладёт руки на острые плечи. Равел инстинктивно дёргается, стремясь прикосновение сбросить, на это лишь ногти впиваются в белоснежную кожу. — Ой, прости, я случайно, — восклицает она на ойканье и недовольный взгляд. Она специально. — Хах, босс, вот поверь, научусь и можно будет цирковое шоу устраивать. Как раз идеально, ангел и демон. Наряжусь будто я из Бездны, кнут всячески украсим, а тебя нарядим как на витражах тех ангелов… Он ещё болтает и болтает. Камелия вспоминает, как в детстве думала, какого цвета у ангелов кровь. Поглаживает чужие плечи, всегда острые и ледяные, и облизывает губы. Равел захлопывает книгу: — Наказать бы тебя за ересь, но у меня ещё есть дела, — она старается звучать строго, она всегда старается, но в голос проскальзывает предательское веселье. Камелия любит эти попытки, трогательные в своём усердии, она в её возрасте уже знала, что можно и не стараться, папочка всё даст тебе и так, ведь ты по крови Гверм, а Гвермы все особенные, прямо как ты, моя милая Камелия. Духи говорят с тобой и что же ты слышишь, милая? Камелия слышала лишь раздражённое «не мешай», но с губ её слетало «нам нужна кровь». Она всегда знала, что нужно говорить «нам», ведь правдивое «мне» убьёт её, как она убивала других. Но теперь она думала, не называть ли Равел Мирейей, ведь если бы Мирейя была реальной, то выглядела бы точно как сама Камелия. — А что за дела? Я могу поучаствовать? — говорит Вольжиф, пытаясь забрать выдумку Камелии себе. Чёрные глаза горят ненавистью, звёздные зажигаются раздражением. Камелия говорит первой, держа так, чтобы никто не мог её ангела забрать: — Ты уже поучаствовал в побеге из лагеря. Может повторишь? Вольжиф в ответ лишь ухмыляется.***
Исправь меня огнём Исправь меня ножом Исправь меня любым прошу тебя любым путём
В Бездне всё по-другому. Камелия улыбается, когда случайно, — на самом деле снова специально, — вскрывает слишком наглого инкуба и кровь его обагряет её руки. Она слизывает, скорее инстинктивно, на вкус отдаёт серой и горечью. Перед глазами пляшут огни Алушанирры, Равел рядом бормочет презрительное: «Демоны». Тут же бросает взгляд на Вольжифа и отворачивается. — Ты слишком много на него обращаешь внимания, — гладит её Камелия по щекам, оставляя кровавые разводы. Она знает, что под этой холодной кожей, холодной маской, холодной сущностью бьётся живое, тёплое сердце. Вскрой грудь, раздвинь рёбра, заставь чужое тело раскрыться перед тобой не в акте любви, но подчинения, жертвы, и увидишь сердце. Оно у всех почти одинаковое, разница лишь в размере, но на вкус? Одно и то же. И тем сильнее желание попробовать саму себя в облике ангела, жаль лишь что глаза не заменишь. У Камелии они чёрные-чёрные, может как её душа, кто знает, но со звёздами Равел общего почти ничего. — Этот бродяга не стоит нашего с тобой внимания и уж тем более он не достоин нашего общества, — она как бы случайно берёт прядь чужих волос в пальцы и думает, что как только они отсюда выберутся, то обрежет. У Равел они слишком длинные, но ничего, это поправимо. Щёлк! — О, у меня получается уже, — смеётся Вольжиф, делая вид, будто чужих слов не слышал. И взгляд его прикован не к Камелии, а к Равел, такой же холодной и безразличной, как и всегда. В пальцах у тифлинга рукоять кнута, в глазах внимательное веселье, что же сделает их не ангельский ангел на этот раз? Равел отворачивается. — Будь так добр: сделай из этого кнута петлю и избавь нас от своего общества, — морщится Камелия. Но Равел всё-таки отпускает. Вольжиф фыркает, ревниво-раздражённо: — Пока что это ты тут мешаешь нашему общению. — Помолчите оба! Я пытаюсь сосредоточиться, — восклицает Равел. Но взгляд на тифлинге задерживает чуть дольше, чем следовало бы.***
Когда ты выпьешь кислоты Со мной Когда мы выпьем кислоты Вместе с тобой Что будет?
Бездна меняет их всех. Вольжиф обретает силу, Равел с Камелией обе узнают чуть больше о себе. Камелия и не сомневается, что её милая подруга, ангел неназванный, её половина — творение Арилу. Сама Камелия не знает кем или чем сотворена, но знает, что не будет ничего прекраснее, чем под кожу чужую забраться, вскрыть тело и засесть внутри, все равно внешность почти той же останется, лишь в тьме глаз зажгутся звёзды. Она шепчет почти что на грани того самого, настоящего безумия, которого даже немного боялась в детстве: — Моя… Моя… Но тут же трясёт головой и натягивает столь привычную маску скучающей аристократки. Нет ей дела ни до чего. Нет и не было никогда, это выдумки всё, пустая болтовня, она нормальная и убийства ей внушают лишь отвращение.***
— Ты ранена. Камелия не слышит щелчков кнута, весь её мир вертится вокруг Равел. У той вдоль скулы рана, кровь на красной коже почти что незаметна. Вольжиф оказывается рядом, пытается прикоснуться, но Камелия бьёт его по пальцам раньше. Глаза тифлинга светятся злым весельем: — Осторожнее, я и обидеться могу. — Тогда можешь уйти и пожаловаться Ланну, — огрызается Камелия. В её воображении у Вольжифа уже нет глаз, а из глотки торчит его же рог. Девушка вцепляется в чужие плечи крепко-крепко, чтобы все знали, кому этот неангельский ангел принадлежит. Равел вздыхает, смотрит на них обоих с тихой усталостью, качает головой: — Вы можете хоть минуту не подрывать дисциплину? Хотя о чём я, — она пытается сбросить руки Камелии с себя, но та лишь сильнее хватается. Сквозь броню чувствуется напряжение плеч. Вольжиф нехотя отступает, внимательно глядя на Равел. Та отвечает странным, непонятным Камелии взглядом. У той внутри тянет, зло и ревниво, ведь почему они так смотрят друг на друга? Равел её, её и только её, как смеет Вольжиф касаться её, как смеет… как смеет… Камелия тянется вперёд и проводит языком по ране. Кровь аазимара сладка и совсем не похожа на демоническую. Равел мгновенно выворачивается из рук, отскакивает к Вольжифу, звёзды сияют испугом и шоком. Весь отряд смотрит с недоумением, Камелия ни о чём не жалеет, хихикает: — Просто помочь с раной, — она облизывает губы. Внутри её милая Равел все ещё ангел-не-ангел, нужно только схватить покрепче, отломать рога, отрезать ими крылья, чтобы вернуть обратно к облику самой Камелии. Чтобы они вновь стали двумя половинками одного целого, девочками-полукровкой, лишь эти самые «полу» и будут в них отличаться. В крови у Равел наверняка та же песня убийства, та же жажда смерти, просто она обуздала, дурочка. Иногда стоит давать себе волю. — Не делай так больше, — дрожит голос Равел. Камелия улыбается, плавно подходит ближе, вынуждая аазимарку отступить. Прикусывает губу, думая, что вгрызлась бы сейчас в горло своему ангелу, вырвала бы кусок мяса, испила бы крови и было бы это хлебом и водой её, лучшим даром ненужных ей богов ненужной им девушке: — Разумеется, дорогая. А сейчас пойдём, нужно залечить. В звёздах пляшет недоверие, но пока Равел идёт за ней, ничего более неважно.***
Когда мы ляжем под трамвай Головой на рельсы Когда нас навсегда забудут И оставят под землёй Когда мы выстрелим мозги Ружьем Когда столь громкие шаги Затихнут вмиг так плавно Лишь когда потечет вдруг кровь Струёй
При убийствах теперь Камелию мучают новые образы, яркие и вызывающие жар в животе. Она смотрит на солдата, решившего помочь симпатичной полуэльфийке и отдавшего для этой помощи свою жизнь. Имена она не запоминает, ведь зачем? Её возлюбленная Равел сегодня вернулась с дьявольскими рогами и алой кожей, сходства между ними почти не осталось и злость внутри всё грызёт, всё грызёт. Камелия раскрывает тело солдата как праздничный подарок, кровь, кровь повсюду, но тем лишь лучше. Алая, она течёт по рукам, Камелия слизывает её, металлический привкус поселяется в глотке ещё на сколько? Неделю? Месяц? Жар оплетает её тело, перед глазами пляшут заманчивые образы. Те же инкубы, коих она навидалась в бездне, несколько она выпотрошила, смерть демона ничем не отличается от смерти обычного смертного, лишь их кровь чуть горчит на языке, совсем рядом с глоткой. Когда вот так вот умрёт от ее руки Вольжиф, Камелия будет смеяться, будет хохотать, ведь больше никто между ней и её милым дьявольским ангелом не встанет. Как там говорила Равел, когда ещё была эоном? Она всё исправит? Дурочка. Исправит всё Камелия. Снимет уродливую красную кожу, снимет всё, оставит лишь мясо на костях, да бьющееся сердце в клетке рёбер. А затем разобьёт эту клетку, разломает и вытащит комочек жизни, чтобы билось только у неё в руках. Чтобы была её. Жар становится почти невыносимым и стон слетает с губ. Перед глазами не остаётся ничего, кроме крови.***
Лишь когда жизнь покинет Это тело раз и навсегда
За своей милой Равел она идёт тихо, прекрасно зная, что если та не в ставке командования обсуждает что-то с тем дьяволом, то в библиотеке. У второй Камелии ничего в жизни кроме книг и Асмодея в принципе и нет, или она пытается убедить себя в этом, понять иногда так трудно. Заходит она тихо, крадётся меж стеллажей книг, когда слышит щёлк, щёлк кнута и раздражённое: «глупый, мешаешь». Камелия замирает, сама незамеченная, но других прекрасно видя. У Вольжифа в руке верный кнут, у Равел лишь звёзды в глазах, да раздражение на лице. Камелия тянется за стилетом, слушая диалог, разум медленно крошится под давлением ненависти, в висках стучит моя. Рукояткой кнута тифлинг приподнимает подбородок её ангела, ухмыляется: — Кто из нас ещё глупый, а? У меня теперь сила, захочу — уйду в Бездну легко, с предком моим разбираться. Пальцы сжимают стилет сильнее. Камелия перехватывает за лезвие, оно рассекает пальцы и кровь капает на пол. Боль не отрезвляет. — Вольжиф, прекрати. Её голос дрожит, Камелия тоже дрожит. Губы остаются сухими, сколько их не облизывай, перед глазами пляшут мечты: Вольжиф убит, задушен собственным же отрезанным хвостом, рога срезаны, одним Камелия вскрыла его же живот, второй вогнала в глаз. Он мёртв, он больше не посмеет посягнуть на её ангела, он мёртв, он мёртв… — Нет. Камелия хочет выскочить, сорвать маску хорошей-умной девочки и сорвать кожу с лица Вольжифа. Когда кровь его испачкает пол и столь обожаемые Равел книги, Камелия схватит её, размажет кровь по и без того алым щекам, слижет их с губ. Нож её войдёт в тело мягко и почти без звука, звёзды зажгутся особенно ярко, а затем потухнут навсегда, сменившись чёрнотой Камелии, миры их сольются, став одним. Она поглотит своего ангельского дьявола и больше ничего не будет, больше ничего… Камелия наблюдает и улыбается, сжимая лезвие особенно сильно. То рассекает пальцы почти что до кости и в самый пик боли, когда в животе появляется столь знакомый жар, а образы в голове становятся почти что реальными, Вольжиф склоняется и вовлекает Равел в поцелуй. Та прижимается, вцепившись и запустив пальцы в волосы. Ослепленные страстью, они не замечают ничего и миры их становятся общими. Что-то внутри Камелии рушится, злость и боль лишают способности мыслить разумно. Стилет выскальзывает из окровавленных пальцев, со стуком падает на пол. Равел тут же отскакивает от тифлинга, на белом лице красные пятна, пока Вольжиф недовольства и не скрывает. Камелия улыбается, хихикает: — Ой, простите. Раненую руку видят все, но никто не говорит об этом.***
Когда наступит этот день Когда умру я, пропаду Когда съедят меня пески Когда разъест меня земля Когда пойдет вдруг тихий дождь И смоет память обо мне Тогда воскресну я, проснусь В твоей душе И я вернусь
Камелия открывает глаза посреди сна и не может закрыть их обратно. Над ней одеяло неба, расшитое звёздами, а в ушах шёпот. проснись, проснись и будь с нами, проснись, камелия, проснись скорее. Она не хочет просыпаться, она хочет заснуть, но глаза распахнуты и она смотрит. Мир вокруг пульсирует, он жаждет крови, Камелия жаждет крови, она пытается представить, как вытащит сердце Равел из груди, как вкусит, и они станут одним целым, но не может закрыть глаза, пока в её сердце расцветает это убей, убей. — Я не хотела этого, — Равел стоит где-то вдалеке, Камелия не видит её, но хочет встать, хочет выпотрошить, чтобы звёзды глаз потухли, чтобы можно было их съесть и чтобы последнее отличие между ними исчезло. Тело продолжает лежать, клетка, держащая её. — Ты же знаешь, она с катушек слетела, — пожимает плечами Вольжиф. Камелия не видит этого, но знает, как знает, что говорят они о ней. Она слышит это в вечно мрачном, но в этот раз мрачном по-другому тоне Равел, слышит это в раздраженном и невысказанном «что ещё можно было от неё ожидать» Вольжифа. Она хочет закрыть уши, но руки продолжают лежать вдоль её тела. Дыхания не хватает, духи шепчут проснуться, но она не может, она и так не спит. Впервые в жизни ей по-настоящему страшно, но даже дышать чаще её тело не может. встань, встань, ты не сбежишь, ты останешься с нами, проснись, камелия, ПРОСНИСЬ — Я думала ей станет лучше, — говорит Равел. Камелия кричит и вместе с ней кричат духи. Ночь наполнена тишиной. — Хочешь, я это сделаю? С губ срывается судорожный выдох, настолько тихий, что даже сама Камелия не слышит его. наша, наша, наша. — Нет. Я позабочусь, чтобы это было быстро. Камелия пытается уснуть, пытается проснуться. В её сне всё хорошо, Равел стала её-её, Вольжиф сбежал в Бездну, а может и погиб, какая разница, главное между ними больше нет никого, одна — часть другой. Как в детстве, когда наконец дали игрушку, о которой она просила аж целую неделю, тут так же, девочка-ангел теперь её и только её. Но реальность жестока и осколки снов попадают Камелии в глаза. Она видит как Равел склоняется над ней, чувствует её прикосновение к щеке и не может ничего сказать, не может пошевелиться. В голубых глазах стоят слёзы, а может это просто кажется, но тело отказывается дать даже головой покачать. — Прости меня. Сквозь глаза-звёзды на Камелию смотрит Мирейя, выдумка, обретшая плоть и сейчас она жаждет её крови. Тело все ещё неподвижно, разум пляшет и искажается, нет уже уверенности, что реально, а что нет. Бам, бам, это кинжал входит в её грудь. Треск костей, холод в сердце, неужели остальные чувствовали то же самое? Бам, бам, это Камелия кричит, наконец-то вернувшая голос и духи кричат вместе с ней, но их никто не слышит, ведь в этом мире остались лишь две девочки-полукровки и сейчас их станет на одну меньше. Бам, бам, проснись, Камелия, ведь твой мир сейчас разрушится, треснет напополам, не слышишь разве? Треск ткани, треск костра, треск, треск вокруг сплошной, даже крик Камелии, — немой, ведь ты же не думала, что твоё тело тебе вернётся? — заглушить не может. Не так уж это и больно на самом деле.И я вернусь.