Исход

      Очередное утро.       Неохотно просыпаешься и встаешь, чтобы вновь собраться на опостылевшую работу.       Сжигаешь глазунью на закоптившейся до черноты сковороде, заставшей не только безумную троюродную бабку, но и пришествие самого Христа, которого та любила больной любовью. Завариваешь дешевый быстрорастворимый кофе: две ложки, без сахара, но с начинающим подкисать молоком — иначе пить совсем невозможно. Находишь в куче давно не стиранных вещей условно чистую футболку, натягиваешь протертые до дыр в нескольких местах джинсы. Смотришь на пасмурную погоду за окном: противную морось, непрекращающуюся, кажется, вот уже неделю, и листья, начавшие гнить уже на деревьях, не успев опасть. Хватаешь перед выходом старую кожанку отца — единственную вещь, оставшуюся от мужчины, по словам матери, однажды ушедшего за хлебом и так и не вернувшегося. Проверяешь в карманах ключи, смятую пачку сигарет, потрескавшийся замшевый кошелек с жалким стольником, который предстоит растянуть еще дня на два, внутри.       В расклеивающихся кедах ступаешь по лужам к ближайшей остановке, чтобы зайцем проехать еще три до работы. Хотя бы какой-то плюс от проживания в маленьком городе — от края до края по диагонали максимум час неспешным шагом. На работе получаешь взбучку от начальника, который сам же был виноват в случившемся. Молча терпишь, держишь голову покорно склоненной, признавая чужую ошибку как свою. Потом докуриваешь оставшиеся сигареты за раз, пропуская в легкие побольше дыма в надежде на то, что слова на пачке не врут и курение действительно убивает.       Дожидаешься конца смены, но домой не возвращаешься. Покупаешь новую пачку, делаешь первую затяжку, сидя на трухлявой скамейке в сквере и краем глаза отмечая как нечто обыденное накиданные за ближайшими кустами шприцы. «Наркота не выход», — говорила всегда мать, а потом одним вечером после продленки ты обнаруживаешь ее, окоченевшую, в коридоре, с блаженной улыбкой на губах и заплывшим взглядом, и понимаешь, что, как минимум для нее, — выход.       Докуриваешь сигарету, выкидываешь бычок в сторону, даже не затушив, да и зачем, если она уже и без того сырая.       Темнеет.       В сквере нет ни души.       Твоей тоже.       Твоя душа — душонка даже, бесполезная и обесцененная еще до твоего рождения, — уже давно не в теле, поломанная и всеми забытая. Существуешь на автомате, потому что так надо, а не потому, что хочется.       Бредешь домой неспешно, однако в кои-то веки целенаправленно. Впервые за… Пять? Десять лет? А может и вовсе впервые.       В твоем окне зажигается свет.       Он гаснет лишь под утро, когда старая лампа не выдерживает вес твоего тела.       Я медленно поднимаюсь с пола, снимаю с шеи петлю, прохожу в ванну осторожно, стараясь не ступать на осколки на полу. Тщательно ополаскиваюсь холодной водой — горячую уже давно отключили за неуплату — и, постирав снятую одежду, аккуратно развешиваю ее где придется. Подметаю осколки с пола, собираю по квартире вещи и снимаю постельное, закидываю их в корзину для грязного белья в ванной на очередь. Матрас выношу на балкон просушиться под впервые появившимся за долгие дни солнцем. Надеваю чистые вещи, сиротливо валявшиеся на дне шкафа. Готовлю болтунью с сушеным укропом, найденным на полке полупустого навесного шкафа; выбрасываю и прокисшее молоко, и быстрорастворимый кофе. Вслед за ними в мусорное ведро летит и сковорода, на которой я готовил. А еще кружка со сколом на ободке, пара тарелок с трещинами и еще по мелочи.       На вынос набирается два пакета с мусором, которые я сразу же выношу, как только заканчиваю уборку. По пути вежливо здороваюсь с пожилой соседкой по лестничной клетке, отчего ловлю опешивший взгляд и осеняющий крест вслед. Иронично улыбаюсь.       В мусорный контейнер отправляются также недокуренная пачка сигарет и изношенная кожанка.       Воскресение — единственный выходной, так что на работу не иду, да и завтра, впрочем, не собираюсь. Дома вытаскиваю из-под кровати чехол, достаю гитару, перехватываю поудобнее и провожу по струнам. Разладилась. Настраиваю, попутно подбирая аккорды для мелодии, мельтешащей в голове.

Был слаб ты и немощен, словно дитя; Не бойся, не плачь: впредь вокруг темнота, А тьма, что внутри у тебя, — это я, Она говорит через наши уста.

      Да, то, что нужно.