Страх — один из самых коварных людских чувств. Нежная, как шёлк, вуаль не даёт узреть истину, шёпот его ласкает слух, и сердце замедляет пульс. Он царапает изнутри грудную клетку, игриво шепча: "Впусти меня".
•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
Полная луна царствует на небесном своде, окутывая своим светом маленький домик в лесу, окруженный пышными кустами диких роз. Дверь открывается, впуская крохотный лучик серебряного света. Тихие шаги нарушают мёртвую лесную тишину. — Полнолуние поистине прекрасно, луна так ярко светит, что даже тёмный лес больше не выглядит так жутко… —… — Мы могли бы прогуляться до озера, там сейчас невероятно красиво… — Феликс. — Лебеди вновь вернулись к озеру, их так много, что не видно водной глади. Возвращаясь из своих странствий, они наверняка голодны… — Я не могу… — звучит хриплый голос Хёнджина с нотками отчаяния и бессилия. Его лицо в тени, но Феликс способен разглядеть его даже в самой густой тьме, его образ выжжен на сердце посмертно. Его он впитывал в себя, словно солнца свет долгими годами, чтобы, закрыв глаза, увидеть перед собой. — Что ты хочешь?.. Я готов исполнить любое твоё желание. Только попроси…и даже невозможное я сотворю для тебя… —… С каждым днём Хёнджин угасал, силы ощутимо покидали его, а ясность разума постепенно притуплялась. Каждый день он просил об одном и каждый раз слышит один и тот же ответ. Феликс уже не знает точно, зачем из раза в раз повторяет одно и тоже, если уже давно понял, что жизнь его не станет прежней. — Я не хочу тратить драгоценное время на озеро, лес или луну, моё сердце не трогает ничего, кроме тебя… — хрипит Хёнджин и всё с той же любовью. — Дай мне насладиться последними мгновениями с тобой. Время песчаными тисками сдавливает моё горло… — Как бы мне хотелось остановить время, — со слезами на глазах произносит Феликс, опускаясь на край кровати рядом с любимым. Дрожащей рукой Хёнджин обессиленно тянется к смутному образу рядом с собой и касается ледяных пальцев. Невесомое прикосновение отдает приятным теплом в области груди. Длинные пальцы берут в кокон маленькие ладони и подносят к губам, осыпая нежными поцелуями. В каждый из них он вкладывал сокровенное, «люблю», шепча еле слышно на языке любви. — Il n'y a pas de vie sans toi, et en amour il n'y a pas de moi, quand mon amour nous rencontrerons-nous…•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
⋉Франция -1789 год⋊
Чёрная смерть нависла над славной Францией, забирая жизни миллионов. Она, словно хладнокровная леди в трауре, гуляла по улицам Парижа, отравляя каждое бренное тело на своём пути. В её глазах равны были все, и участи тяжелой не избежать было даже самым высокопоставленным людям. Ставя на колени, лишая сил и разума, она доводила людей до крайностей, заставляла поверить лжепророкам, превозносить человека как Бога, лишь от капли брошенной надежды. Годы шли, но болезнь не отступала, объединившись, лекари пытались найти лекарство, любой способ на выживание, но смерть была умней и коварней. Она пробиралась тенью в каждый дом, сводила с ума, сеяла смуту между людьми, и тогда король издал указ казнить всякого прокаженного и предать огню во имя выживания человечества. Людей держали под землёй в заключении, без шанса на спасение, без надежды и веры, а после выводили на площадь и сжигали на глазах у сотни людей. Перед лицом страха человек теряет собственное лицо, низменные инстинкты берут вверх, лишая рассудка и человечности. За эти годы я перестал ценить жизнь, как и свою, так и чужую, пережив всех своих родных, в семнадцать лет я остался совершенно один. Я пришёл в глубокое отчаяние, корил себя за то, что выжил только я и просил облегчить мои душевные страдания смертью, но милости от смерти так и не получил. Одиночество недолго было моим товарищем, стоит смириться с неизбежным, и страх рассеивается, словно поутру, без доли страха я вызвался добровольно на службу в подземелье к «мёртвым». Не живой, но еще не мёртвый, их кровь перестаёт циркулировать по венам и сворачивается в огромные сгустки, кожа становится тоньше и мягче, от чего рвётся и появляются кровоточащие раны, которые постепенно чернеют и гноятся. Медленная смерть — самая мучительная. Смотреть на эти мучения невозможно даже после того, как смирился со смертью. Сколько бы я ни убеждал себя в неизбежной участи каждого, руки всё равно тянутся помочь, облегчить хоть долю той самой боли. — Ты бы заканчивал возиться с трупами, иначе станешь одним из них, — ядовито прохрипел стражник и облокотился о холодную решётку камеры. — Мы тут не лекари, а палачи, хватит попусту разбазаривать еду и воду, она живым ещё пригодится. — Так нельзя… — Ну так зайди в камеру и утешь их, и завтра ляжешь рядом с ними… С твоим характером в храме служить надо, а не в подземелье с мёртвыми водиться… Где-то ты явно ошибся, юнец, — заключив, мужчина только противно усмехнулся и, открыв флягу с элем, сделал пару глотков. — Займись делом, Дева Мария, там повозка приехала с «мертвецами». У них завтра казнь перед лицом народа, так что предавая их огню, не забудь помолиться, и может тебе зачтётся наверху… «— Если бы я только верил в царство божье, — подумал я и взглянул на свои руки».•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
«— Воздух пропитан кровью и пеплом, солнце уже давно не радовало своим приходом, густые свинцовые тучи простирались по небу. Ад на земле, — подумал я и заметил стражников, которые вели за собой людей. Вели — это одно слово, закованные в кандалы люди еле переставляли ноги, пока их силком тянули за цепи, что заходили под кожу, оставляя кровавые полосы». —Эй, парень, иди сюда! Чем ближе я подходил к ним, тем сильнее слабели ноги, дышать становилось в разы тяжелей, словно цепи обвивали и мою шею. Подойдя к стражникам, я коротко поклонился и перевел глаза за широкие спины, заметив ало-красную макушку позади всех. — Отведи этого в отдельную камеру, — выплюнул мужчина и кивнул другому охраннику. Резким движением грубых рук из толпы был выдернут юноша, чья красота могла бы сравниться только с изображением святых. Алые волосы спадали на глаза цвета золота. Длинные, тёмные ресницы слегка дрожали, бросая тень на кожу, словно мрамор. От него невозможно оторвать глаз. Хёнджин, как завороженный, проходит мимо мужчин, вызывая недоумение, с каждым шагом сокращает расстояние, пока не подходит достаточно близко к юноше, чтобы заметить на его щеках едва заметные созвездия веснушек. «Что я творю? Почему руки тянутся к нему? Так хочется коснуться этой кожи, убрать эти грязные цепи с ангельского прекрасного создания. » Они смотрят друг другу в глаза, словно приоткрывая невидимую дверь, разделяющую их до сих пор, Хёнджин тянет руку к человеку, который с каждым мгновением лишает его рассудка, подчиняя словно своей воле. Длинные пальцы Хёнджина едва касаются холодной руки, но этого достаточно, чтобы обжигающая лава растеклась по телу, вызывая трепет, почти животный страх и благоговение. Собственная рука жжёт огнём, и на задворках сознания он чувствует, будто на его руке рисует художник не кистью, а ржавой иглой, вонзая её всё глубже под кожу, но это только на задворках, а в самой голове пусто, опасно, безмолвно, ни одной мысли, когда он опускается на колени перед алым ангелом. — Какого дьявола ты творишь, парень?! — гремит мужской голос и Хёнджина резко поднимают на ноги, которые совсем не держат, от чего мужчина хватает его под руку, вынуждая опереться. — Умереть вздумал?! Мы и так в самом пекле находимся, мечтаем отсюда поскорее уйти, а ты прокаженных трогаешь! Если решил отправиться на тот свет — давай не в мою смену! — Чего вы встали тут? Заразу по воздуху разносите, немедленно спускайтесь вниз! — грозно прокричал палач. — Давайте двигайтесь! Живей! Живей! — кричал мужчина, уводя людей под землю. «Я знал, куда их определят, но его… Они хотели поместить его отдельно, но зачем?»•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
Закрыв дверь за собой, Хёнджин прислонился к ней спиной и на выдохе спустился вниз. В крохотной комнатушке горела всего одна свеча, слабо освещая тёмные стены. Сняв с себя верхнее одеяние, он поднял рукава свободной рубашки и провёл пальцами по ещё пульсирующему шраму в виде розы. Кожу нестерпимо жгло огнём, словно коснувшись этого человека, небеса поставили ему клеймо в наказание. — Говорят, что случайности не случайны и на всё есть свой умысел. Я жил жизнью незрячего человека, довольствовался малым и не смел желать большего. Небольшой дом, но уютный, любящие родители, что нужно еще для счастья? — Будет ли наглостью помыслить о человеке, чья жизнь утекает, словно золотой песок сквозь пальцы? Вопль, что рвётся изнутри, царапает горло, он заглушает мысли, из-за него биение сердца еле слышно. Впусти меня в своё сердце, дай обрести там дом. Открой его для меня! Ведь ты так долго ждал меня… Теперь я твой, а ты мой, на твоём запястье я след оставил свой, чтобы век казался сном… — «Твой»… — тихо шепчет Хёнджин и переводит взгляд на свечу, которая вот-вот погаснет.•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
Ночь. Тусклый свет от факелов освещает узкий коридор, ведущий к самым отдалённым камерам, которые долгое время пустовали, пока не появился он. Приоткрыв дверь камеры, он несмело сделал шаг вперед, и приблизился к железной койке, на которой дремал юноша спиной к нему. Стройное тело, свернутое в комочек, руки прижимающиеся к груди, от чего сердце Хёнджина больно сжимается. Сняв с плеч накидку, он заботливо накрыл юношу и рукой уже тянется к чужому лбу, как его смелую попытку прерывает достаточно маленькая ладонь, которая обхватывает только несколько пальцев. — Разве ты не знаешь, что сейчас любое прикосновение равносильно смерти, — звучит глубокий голос, и сердце, не выдержав, тарабанит по рёбрам в попытке вырваться наружу. — Я не боюсь смерти, — тихо шепчет Хёнджин, не смея двинуться. — Смерти боятся все, либо своей, либо близкого… — Я думал, что уже пережил этот страх, но сейчас не уверен… Я-я… Меня зовут Хёнджин… Хван Хёнджин… — произносит он, а сам чувствует трепет чужого тела через прикосновения рук. — Феликс, — молвит юноша и поворачивается к Хёнджину лицом. — «Феликс», — произносит он, пробуя его имя на вкус, улыбаясь, чувствуя, как чужая ладонь сильнее сжимает собственные пальцы. Запястье вновь даёт о себе знать, Хёнджин чувствует, как из ранок течёт тонкими струйками кровь. «Я пару секунд назад узнал его имя, но внутри меня такая буря, словно я знал его всю свою жизнь. » Хёнджин жив и здоров, а Феликса привезли сюда провести последние часы жизни под землей, лишенной света, тепла и всякой надежды, чтобы на рассвете Хёнджин предал его тело огню. Отобрать призрачный шанс на жизнь и освободить от мучений. Кровать скрипит под весом Феликса. Он руками ведёт по чужим плечам, с жадностью изучает чужое тело, пальцы впиваются в ткань рубашки, поднимаясь на железной койке. Хёнджин пытается потянуть его обратно, но рука Феликса сама по себе вырывается и заключает его запястье в тиски, заставляя Хёнджина вздрогнуть. Его сердцебиение барабанит по несчастным ребрам, норовя их сломать. — Ты так пахнешь… — шепчет Феликс, и Хёнджин дрожит от его голоса. Внутри него, как будто стая бабочек царапает своими крыльями внутренности. — Феликс?.. — шепчет он, и в темноте комнаты следит за тем, как Феликс обнажает его окровавленное запястье и испускает подобие рычания, прежде чем коснуться губами узора. Феликс вдыхает запах его тела. Он слышит, как пульс Хёнджина бьется в его горле, как трепещет тело, и тянется навстречу к нему. Присев на край кровати, Хёнджин не отрывает взгляда от Феликса, подмечая для себя всё новые и новые особенности алого ангела. Он так близко, что Хёнджин слышит его тяжелое дыхание, чувствует запах роз, что исходит от его волос. Запястье раздирает колючей болью, рядом с ним Хёнджин сходит с ума, пока не почувствовал ледяные губы на своей коже. Вздрогнув, Хёнджин невольно пытается избежать прикосновения губ и вновь слышит это еле слышное рычание, а после чувствует, как размашисто проходит чужой язык по шраму, тем самым слизывая кровь. — Не надо… — шепчет Хван и в противовес своим же словам приближается ближе к юноше так, чтобы его колено касалось его бедра. — Я прежде ничего подобного не испытывал, до тебя, словно не чувствовал и вовсе, даже будучи живым, я был мёртвым внутри, и только опустившись на дно, у меня появился шанс… — хрипит Феликс, оставляя между слов поцелуи на коже. — П-позволь… позволь мне, только ты меня можешь спасти…только ты… — последние слова отдают жаром в груди, последние крупицы разума сгорают в его словах. Феликс вонзает в него клыки, и кровь, горячая, как жидкий огонь, течет в его рот, сводя с ума. Дышать практически невозможно, у обоих голова кругом. Хёнджин болезненно охает, пальцы напрягаются, и только сейчас он понимает, что с самого начала не было никаких вопросов, не было сомнений в том, что они две потерявшиеся когда-то части одного целого, сокровенного, нерушимого, если сквозь года они вновь рядом. Хёнджин кусает свои пухлые губы, глушит рвущееся стоны. Он тяжело дышит через нос, пристально смотрит на Феликса, и тот, чувствуя жгучий взгляд, поднимает глаза на него, словно извиняясь за боль, зализывает место укуса. Хёнджин пахнет хвойным лесом, полевыми цветами, с медовыми нотками, такой трепетный, отзывчивый… родной… Тёмные волосы едва прикрывали манящую шею, глаза цвета агата, пухлые губы, из которых вырывается тяжелое дыхание… он такой, как я и представлял. Кровь стекает по руке Хёнджина, и Феликс наклоняется, чтобы провести языком по внутренней стороне запястья, место укуса и кровавую розу. Глубокие, алые узоры, что украшали его запястье, всё ещё кровоточили каждый раз, когда Феликс переставал проводить по ним языком. — Кто ты?.. —спрашивает Хёнджин и проводит пальцами по его блестящим, сочным губам, даже в приглушенном свете они маняще блестят и Хёнджин не может оторвать от них взгляд. Феликс по-прежнему тяжело дышал и был мертвенно бледным. — Если скажу, что я предвестник смерти, покинешь ли ты меня? — сводит с ума своим голосом Феликс, вводя Хёнджина словно в транс и подчиняет своей воле. — Я тебе не поверю. Ты самый прекрасный человек, которого видел свет, даже образы святых меркнут рядом с тобой, — как завороженный молвит Хёнджин, нежно касаясь холодной щеки. Феликс не произносит ни слова, только лишь ресницы трепещут от волнения, Хёнджину не поверить кажется невозможным, он лгать не способен сердцем. — Если не способен мне поверить, тогда сам скажи: кто я по-твоему? — сквозь улыбку шепчет он. — Ангел, — не задумываясь ни на секунду, выпаливает Хёнджин. «Ангел». Улыбка Феликса меркнет, он долю секунды просто вглядывается в глаза напротив, словно ищет в них подтверждение сказанным словам, что так смело соскользнули с губ. — Тебе нельзя здесь оставаться… — Я никуда без тебя не уйду, я ждал тебя семнадцать лет, и эти годы казались мне сущим адом… — С-семнадцать? Подожди, то есть ты меня все это время искал? — Да, ты был рожден, чтобы стать частью меня, я знал это, чувствовал и никогда не терял веру, что встречу тебя… Ангелы, знаешь ли, упорные создания… хах… Вечность готовы поставить на кон ради своих грёз, и я счастлив, что мои грёзы стали реальностью… Прости, Хёнджин… но я не покину тебя… — Спасибо. Спасибо, что нашёл меня, — с улыбкой шепчет он, поглаживая щеку Феликса. — Стало быть, мы неделимы… значит… мы убежим вместе, я найду способ излечить тебя. Мой отец при жизни был лекарем и многие из своих знаний передал мне, — тараторит он, бегая глазами по нечитаемому выражению лица Феликса. — Я знаю, что не смею давать подобную надежду и всё же я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ты прожил долгую жизнь, ведь я забрал у тебя не малые годы… — Des fleurs d'amour fleurissent dans mon coeur, leurs pétales me chatouillent la gorge, — щебечет Феликс, прикрыв глаза от сладкой боли внутри. Почувствовав нежное прикосновение к своим волосам, Феликс взглянул на Хёнджина, заметив смятение в его глазах, и расплылся в улыбке. — Однажды ты узнаешь значение этих слов… — Надеюсь, а сейчас нам надо идти, — произносит Хёнджин и встаёт с кровати. Склонившись над юношей, он положил его руки себе на плечи и, взяв на руки своего ангела, вышел из холодной камеры. Преодолев коридор, он беглым взглядом пробегает по небольшому залу, за которым была лестница и выход из смертельной темницы. Хёнджин благодарил богов, что безмятежно добрался до двери, плана как такого не было, он просто выкрал ключи и шёл на зов, не зная, что будет дальше. Если бы их заметила стража, было бы непросто, учитывая, что Феликс не держался на ногах совсем. Покинув беспрепятственно злосчастное место, Хёнджин оглянулся, чтобы посмотреть, как всё его прошлое, многочисленные смерти и гнетущая пустота окутывалась туманом, а впереди была лишь неизвестность. Хёнджин не знал места лучше, чем собственный, не так давно покинутый дом. По правде говоря, вариантов у него толком-то и не было. Первое время нужно было затаиться, собрать достаточно трав, приготовить отвары, накормить и поставить на ноги Феликса, а дальше видно будет. Самое главное-излечить его от недуга, защитить от жестоких людей, скрыть от чужих глаз. Состояние Феликса заметно ухудшалось. Его тело окутывал то жар, то сотрясал холод. Хёнджин только и успевал менять повязки. Сняв с него верх, он обнаружил несколько кровоточащих ран. Он понимал, что болезнь только-только коснулась тела, и если поторопиться, то можно её замедлить на этой стадии. Бросив взгляд на спящего Феликса, он украдкой прикрыл дверь, нужно было набрать достаточно дров, чтобы прогреть охладевший дом, набрать воды и если повезет, то и нужные ему травы для компресса. Придя к озеру за водой, он невольно проникся ностальгией по этому месту, ещё ребенком он коротал здесь время за очередной книгой. Однажды матушка, разбудив его ранним утром, ласково прошептала: Мальчик мой, скорее, иначе мы опоздаем на ангельский вальс. Я свято верил, что лебеди-посланники ангелов, такие же чистые и благородные птицы, которые учат любить. Я бы хотел отвести сюда Феликса, хочу, чтобы он увидел их и много других, земных прикрас. Как только он поправится, я наберусь смелости и предложу ему покинуть Францию, отправиться туда, где он ещё не был, туда, где бы он обрёл умиротворение.•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
— Проклятье! Жар усиливается… сейчас… сейчас, — кричит Хёнджин, метаясь по всей комнате. Он уже перепробовал все отвары, ничего не помогало. Феликс угасал с каждым днём. Пища не усваивалась, его постоянно морозило и сводило судорогами руки и ноги. Каждую ночь Хёнджин сидел возле него, прислушиваясь к его дыханию, боясь, что он задохнется, ведь приступы удушения становились всё чаще. — Не об этом ты мечтал… не правда ли?.. — сипло произносит Феликс, с трудом поворачивая голову в сторону Хёнджина. — Что?.. — его голос дрожит, метка на запястье горит, замерев на месте спиной к нему, он изо всех сил сдерживал поток слёз, потому что видел, в каком Феликс состоянии, потому что знал, что, даже прибежав в город, ему никто не поможет. — Ч-что ты такое говоришь?! Как можешь… я ведь… я готов на все пойти, чтобы спасти тебя… я не знаю почему и как, но словно я знаю тебя сотню лет, что-то внутри меня откликается каждый раз при виде тебя и… — И вопит так громко, что не слышно собственного сердца. — Да… — Не плачь, я же говорил, что не покину тебя, — от слов его у Хёнджина дрожат руки, и роза на запястье распускается огнём под кожей. Внезапно тело Феликса содрогается от сильного кашля. Он жадно хватает ртом воздух, но как будто не может. Хёнджин бросается к нему, придерживая под поясницу, аккуратно поднимает и похлопывает по спине. Внезапно в его голову навязчиво лезет бредовая мысль. — Укуси меня! — вскрикивает он, глядя в глаза, когда Феликс, в свою очередь, только одаривает его гневным взглядом, а после содрогается в приступе кашля. По всей постели были разбросаны кровавые лепестки. Хёнджин придерживает содрогающееся тело, попутно обнажая свою шею. Мысль прочно впилась когтями в его голову. Картина перед глазами, то, с какой жадность Феликс тогда слизывал его кровь в камере, до сих пор живёт в памяти. Неважно как, но если это поможет Феликсу, то Хёнджин будет только рад. Вся постель была в алых лепестках, а с губ Феликса тонкими струйками текла кровь. Хёнджину невыносимо смотреть на то, как он мучается. Феликс сводит брови к переносице, тяжело дышит, когда смотрит на белоснежную шею. — Пожалуйста… — шепчет Хёнджин и наклоняет его голову к своей шее. Феликс проводит носом по ароматной коже, слышит, как бьется сердце Хёнджина, когда он проводит раскаленным языком по коже, как поджимает пальцы ног и гортанно стонет, когда Феликс впивается в кожу. Отдаленно, какая-то часть его, которая была человеком всего несколько минут назад, с ужасом кричит, что он глотает кровь, как воду. И ему это нравится до одури. У него такой приятный, сладкий и насыщенный вкус, ничего вкуснее Феликс не пробовал в своей жизни. Феликс пристрастился. Он жаждет большего. Феликс хочет заполучить его целиком. Феликс опрокидывает Хёнджина на кровать, внезапно появившиеся силы кружат голову, а голод с неутолимым желанием заставляет его распахнуть чужую рубашку, сорвав пуговицы на ней и склониться над тяжело дышащим Хёнджином. В глазах туманная бездна, на щеках румянец от смущения, вздымающаяся обнаженная грудь, в смоляных волосах алые лепестки. У Феликса буквально горят золотом глаза. Он облизывает свои губы, следит за томным взглядом Хёнджина. Затем он делает выпад вперед, и Хёнджин ловит его, вцепившись пальцами в волосы, когда тот целует его отчаянно, страстно и голодно, как «человек», который растоптан любовью. Хёнджин слизывает собственную кровь с подбородка Феликса и облизывает его клыки, и Феликс чувствует себя совершенно диким, когда дурманящая кровь снова наполняет его рот, горячая и сладкая. Их губы вновь сливаются в тягуче-сладком поцелуе. Феликс с жадностью прикасается к его груди, сжимает, поглаживает, спускается маленькими пальчиками вниз к животу и царапает его когтями. Он с рычанием припадает к груди Хёнджина, с тяжелым дыханием, покрывая кожу поцелуями, наслаждаясь стонами, что доносились из приоткрытых, влажных губ. Хёнджин потерян, он там, где густой туман проходит сквозь, а наверху звезды, стремясь друг к другу, взрываются огнем космической красоты. Он не контролирует себя, когда Феликс кусает в области груди и вскидывая бедра вверх, отчего Феликс приземляется ягодицами к чужому паху и громко всхлипывает, чувствуя возбуждение Хёнджина. Феликс впивается клыками в его грудь, сходя с ума от сладости. Кажется, чем сильнее возбуждение, тем слаще становится его кровь. Он, потираясь ягодицами об скрытый под одеждой орган, ведет рукой вниз, поглаживая бока, и хочет уже коснуться ненавистных штанов, как его тянут вверх, впиваясь в его губы поцелуем. — «Ты мое спасение». Какой же я глупец. Если бы я только дал тебе своей крови раньше, не было бы всех этих твоих мучений… Почему?.. Почему не сказал? Не попросил? — Потому что ты добр ко мне, а я не хочу пользоваться твоей добротой и кормиться, забирая твои силы, отнимая годы жизни, — с печалью шепчет Феликс, проводя рукой по чёрным, как смола, волосам, убирая запутавшиеся в них лепестки. — Я больше не хочу видеть смерть любимых. Лучше умереть, чем прожить оставшуюся жизнь, не чувствуя вкуса, не дыша, не видя и не слыша, только одни воспоминания и боль, что тенью будет ходить до самой смерти. — Уверяю, что пока я рядом, даже сама смерть не встанет за твоей спиной…•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
Первый раз, когда Феликс отнял жизнь у человека, он почувствовал острую ненависть к себе и своему проклятию. Он месяцами не выходил из своей обители, желая расстаться с жизнью, если это можно назвать жизнью. Не человек, но и не монстр. Чужой среди кровожадных созданий ночи и изгой в мире людей. Вечно жить, но болеть и страдать как человек, обычная пища не усваивается, а попробовав кровь, она показалась ему зловонной, ледяной, с привкусом гнили… наверное, имеет значение, чья эта кровь, хотя твердят, что все люди одинаковые. Феликс может тут поспорить… Годы шли, а голод становился всё сильнее, а силы начали покидать его. Он безжизненными глазами смотрел на розы, что росли у него в саду, и решил он тогда почувствовать их вкус. Сказать, что голод был всему виной, нельзя. Может, просто Феликс слишком сильно устал от участи своей и безразлична была ему судьба. Не помня жизни прежней, родных, любимого сердцу человека… а были ли у него они вообще? Проснувшись во мраке, однажды он не мог выбраться из него многие годы. Когда нечего терять, страх неведом, страшно умирая, знать, что никто не вспомнит о тебе. Вдыхая запах роз, он, прикрыв глаза и загадав желание на выдохе, подносит к губам своим бутон. Через мгновенье поедая уже второй, третий, съедая вместе колючими шипами, что его пронзали горло раз за разом. «Пожалуйста, пошли мне человека, в чьих руках забьется моё сердце. »•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
— Хах…ах…воздух как будто колется, дышать трудно, зато так красиво, — говорит Хёнджин, занося дрова в дом. Снимая верхнюю одежду, он смахивает снег со своих волос и запрокидывает голову назад, тяжело дыша. Феликс сидит возле камина, но почему-то с появлением Хёнджина он его не греет, наоборот, по телу бегут мурашки, а ладони холодеют. Он растягивается на ковре, не сводя взгляда с Хёнджина, и начинает покусывать кончик большого пальца. — Я же просил не лежать на полу, вдруг заболеешь, — разуваясь, ворчит Хёнджин и проходит в комнату, где из освящения только камин. Поставив на стол торшер, он зажег пару свечей и взглянул на Феликса, который на удивление был немногословен. — Буду ли я последним мерзавцем, если скажу, что мне нравится болеть? — на несколько октав ниже, произносит он. —Ты будешь последним глупцом! Я радости прежде не испытывал такой, как от того, что на ноги ты встал наконец. Болезнь отступилась от тебя — это чудо, о котором сейчас мечтает и молит каждый человек, а ты… — А я мечтаю о другом… Да, неправильно, негоже, но знаешь, забыть я так и не могу, как каждую ночь держал ты руку мою в своей… прекрасные мгновения, омраченные людским недугом, но если закрыть глаза и стереть этот момент, то картина перед глазами предстает слаще мёда… — Такие вещи говоришь без зазрения совести… — еле слышно произносит Хёнджин и поспешно поворачивается спиной к Феликсу, чтобы тот не увидел румянец на его щеках. — Разве должно быть совестно от правды? — с усмешкой говорит он, поднимаясь на ноги, крадется к Хёнджину. — Или может, от того, что своими словами потайную дверь внутри тебя я приоткрываю, выпуская скрытые от меня желания? — Да что с… — резко поворачивается на голос и обрывается на полуслове, потому что перед ним, на расстоянии вытянутой руки стоит Феликс. Длинные, чёрные ресницы трепещут, когда Феликс, будто не решаясь, поднимает свои глаза, взгляд робкий, но пальцы решительно развязывают завязки на своей рубашке, обнажая мраморную кожу. — Je veux sentir ta chaleur, — словно заклинание срывается с губ Феликса и он медленно, но верно приближается к Хёнджину, прижимается своей грудью к его и кладёт голову к нему на плечо. — Pour que le corps se souvienne de toi… — Почему ты произносишь самые важные слова на французском? — тихо спрашивает Хёнджин, обвивая руки вокруг изящной талии. — Я боюсь увидеть в твоих глазах отвращение, но больше всего — нелюбовь… Понять, что любви твоей я недостоин, потерять тебя… — Феликс, посмотри на меня, — ласково зовет он и поднимает опущенную голову, вынуждая взглянуть ему в глаза. — Ты никогда не увидишь подобного в моих глазах, как я могу взглянуть на моего дорогого ангела с отвращением…? Что в моих глазах может быть кроме любви?.. Кроме любви… Глаза Феликса блестят золотом, ресницы трепещут, и с губ не может сорваться ни слово, будто голос его иссяк, а в следующее мгновение и кислород. Хёнджин трепетно впивается в его губы, нежно смакуя каждую, раздвигая их языком. Он удивляется сам своей смелости, а у Феликса выбивает почву из-под ног. Его пальцы беспомощно цепляются за широкие плечи, пытаясь удержаться. Из-за разницы в росте он должен тянуться на носочках, но пытки тщетны, а губы плавятся под напором Хёнджина, и сердце выскакивает из груди, когда одним движением его берут под бёдра, вынуждая обвить ногами талию и прижаться сильней. Феликс обнимает его за шею, сжимает тёмные пряди на затылке, запрокидывает голову, стонет и не может найти себе места, потираясь ноющим членом. В нетерпении они избавляются от одежды, не заботятся о сохранности стола, когда в потоке града из поцелуев Хёнджин размещает Феликса на нём, и устраивается между разведенных ног. Его движения инстинктивные, неопытные, но с огромной нежностью и страстью, а Феликсу тоже неведомы были плотские утехи и тем сильнее, жаднее тело принимает ласки. Хёнджин вырисовывает влажными поцелуями узоры на любимой коже, заставляя Феликса выгибаться от удовольствия и задохнуться вскриком, когда обхватывает губами изнывающий член. — Н-нет… ахх-аааах не нужно, — всхлипывает Феликс, сжимая между пальцев тёмные пряди. Все мольбы тонут в стонах и пошлых звуках, в скрипе несчастного стола, в короткой фразе, что выгибает Феликса дугой… — Я хочу любить тебя, чтобы тепло моего тела тебя не покидало, чтобы запомнило меня… «Он всё понимал, но упорно мне подыгрывал…» Прижав Феликса к себе, Хёнджин вновь поднял его и преодолел расстояние до постели, опуская на неё свою драгоценность и нависая сверху. Феликсу видимо пришёлся не по вкусу такой исход и рывком он поменял их местами, фиксируя его бока своими бёдрами. Склонившись над зацелованными губами, он игриво провёл языком по нижней губе, чтобы в следующее мгновенье укусить. Поцелуй со вкусом крови, безумия, жадности и любви, в котором повязли оба. Не разрывая поцелуя, Хёнджин поглаживает стройные ноги, сжимает бёдра и переходит на ягодицы, нежно касаясь упругих половинок, вызывая стаю мурашек на молочной коже. Глаза Феликса закрыты. Он словно наугад тычется носом в шею, вдыхая опьяняющий аромат, нежно ласкает губами старые ранки и протяжно стонет, когда в него проникает пока один палец. От того, как точно Хёнджин попадает им по комочку нервов внутри у Феликса появляются вопросы и дымка ревности, пока он не смотрит в его глаза, которые неотрывно следят за Феликсом, словно боясь упустить хотя бы одну эмоцию. Феликс выгибается, сидя на его бедрах, упирается руками в его грудь и откровенно подмахивает бёдрами в попытке получить больше прикосновений, удовольствия, чувств. — Скорее… Войди в меня, я больше не выдержу этой пытки! — всхлипывая, молит Феликс, потираясь ягодицами о горячий и влажный орган, и Хёнджин больше не смеет томить его в ожидании. Стоны в унисон разносятся эхом по дому, лишь на мгновенье, зажмурив глаза, Хёнджин, приоткрыв их, начинает пожирать взглядом стонущего, тяжело дышащего Феликса, что без памяти начинает откровенно скакать на его бёдрах, дрожащими руками тянуть Хёнджина за плечи, вынуждая прижаться друг к другу. Пальцы Хёнджина оставляют отметины на молочной коже бёдер, когда Феликс оставляет красные полосы от когтей на его спине. Разрядка близко, Феликс чувствует это и впивается в шею любимого, получая последние глубокие, резкие движения, заполняющее его полностью. Они кончают одновременно, Хёнджин глубоко внутрь, а Феликс пачкает свой живот и обессилено падает на его грудь. Тяжелое дыхание на двоих, Хёнджин уже и не замечает боли на запястье, а Феликс привык к шипам, что, царапая его горло, делают его голос все ниже. Причина боли известна им обоим, она состоит из шести букв, ёмкое, простое, а хранит все чувства, эмоций целое море, словно одна брошенная капля бескрайнего моря.•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
⋉Англия-1804 год⋊
Время идет быстрей, когда счастьем больны оба. Они исполнили каждое брошенное обещание друг другу: покинули Францию, отправились путешествовать по миру, изучая культуру других народов, впитывая знания, впечатления, эмоции, что били через край. И когда Феликс посчитал, что пик счастья, любви и покоя был достигнут, Хёнджин вновь доказал обратное. Пробравшись незваными гостями на церемонию венчания, Хёнджин накинул на хрупкие плечи багряно-красную накидку и, опустившись перед Феликсом на колени, точно как в первый день, когда увидел он его… Взяв холодную ладошку в свою, он с искренней любовью смотрел на Феликса, на своё собственное божество. — Клянусь, любить тебя до последнего своего вздоха, быть там, где угодно сердцу твоему, следовать за тобой, оберегать, заботиться, стать тенью твоей после своей смерти, чтобы даже она не могла нас разлучить… — Нет… нет… нет… не говори так! Я не смогу, я разучился жить без тебя, это невозможно, непосильно, — содрогаясь в рыданиях, всхлипывает Феликс, падая на колени рядом с Хёнджином, и прижимается всем телом, мечтая остаться с ним навсегда. Навсегда. Для чего же тогда ему была данна вечность?•●━━━┉┅◖∞〄∞◗┅┉━━━●•
⋉Франция 1865 год⋊
— Il n'y a pas de vie sans toi, et en amour il n'y a pas de moi, quand mon amour nous rencontrerons-nous… — Я люблю тебя, я так сильно люблю тебя… — рыдая, шепчет Феликс, прижимаясь щекой к его груди там, где слабо бьется сердце. — Спасибо, что нашёл меня, за удивительную жизнь, о которой я не смел мечтать… — Это же только начало… нам нужно еще столько успеть, мы неделимы… помнишь?.. — Я люблю тебя. — Хёнджин… Последний удар его сердца звучит как гром в ушах Феликса, и он, не веря своим глазам, припадает к его груди, в надежде услышать биение сердца, но оно молчит. Рука больше не сжимает его собственную, дыхание, не спадает с его губ… Феликса трясет от дикой боли и отчаяния… Дикий вопль эхом проносится по лесу, заставляя замолкнуть птиц, даже сам ветер постепенно затихает. Слёзы, что лились из глаз, теперь окрашены в алый. Его губы раскрыты в немом крике, потому что острые шипы обвили его горло, проходя насквозь, лишая голоса и перекрывая воздух. Задыхаясь, Феликс ложится рядом, переплетая их пальцы вместе, и смотрит на человека, который был послан, чтобы его любить.Легенда гласит: Не ходите люди в проклятый лес, а коль окажешься там, дождись луны и следуй за её светом. Путь она укажет верный, но ни в коем случае не заходи в дом, что утопает в алых, как кровь, розах. Проклят будешь в тот же миг. И услышав дикий крик—замри, прижми руки свои к груди, но не дыши.
Кто-то с ужасом рассказывает о призраке в багряно-красной мантии, что бродит возле дома в самой чаще леса, кто-то утверждает, что под ним распускаются цветы, кто-то еле слышно шепчет, что если услышишь его крик, то голос твой он отнимет. Одна история смешней другой, но правда в них всё есть… И всё есть одна, где правда как водная гладь прозрачна, чиста, что там на озере, что кличат мёртвым, обитают тени, а порою слышны голоса, что кто-то ласково шепчет: Я здесь любовь моя… В ответ лишь тишина, а под тенью этой распускаются алые цветы…