Я же тварь

Когда она впервые увидела его, то посчитала, что парень не сможет спастись, проживёт лишь несколько дней, если не меньше, а на него только зря потратят ресурсы и время, когда могли заняться чем-то более полезным и возможным: например, изучением детей тварей и людей, которые потом, после половой связи с этими когтистыми монстрами, возвращались в человеческое обличие, пусть и были инкубаторами для ещё одних чудовищ. Мари отчасти жалела таких несчастных, но с другой стороны презирала, считая слишком слабыми; ни один из них не смог жить после этого, они были способны только на суициды, сделанные неуклюжей рукой, а потом приходилось убирать за ними, теми, кто ни капельки не помог своей стране и врачам, от которых зависило человечество. Ну, и как? Справедливо ли это? Даже эта рыжеволосая Амбер, чья сила духа поначалу восхищала девушку, не смогла смириться, подняться с колен и отомстить своим обидчикам, разорвать тех тварей на куски, сжечь их останки, исколоть тела тех, кто надругался над ней, обесчестил; если бы это сделали с Марией, она бы удавилась собственными слезами, умерла бы от горя, а не своей руки. Мари не простила бы подобное, не рассказала никому бы, кроме Джея и Неона, о своей боли; привыкшая слёзы и радости раскрывать лишь с самыми близкими, она казалась самой себе куском льда, холодным и чужеродным среди людей. Будто ломоть хлеба, который отрезали идеально-ровно: приложи обратно, но это всё равно не станет той же булкой, просто нелепой попыткой обмануть тех, кто знает или хотя-бы подозревает. И Виктор, кажется, тоже начал что-то замечать. Мари тряхнула головой и поправила свой медицинский халат, накинутый на чёрную короткую толстовку и джинсы, с протёртыми коленями, на ноги были обуты обычные сапоги, все в земле, крови и чьей-то рвоте; она стояла в своей лаборатории, наслаждаясь водой с кусочком мелиссы, добытой в лесу, — удивительно, что твари не уничтожили всё живое — и глядела на детёнышей тварей, помещенных в специальные стеклянные банки, длиной в полтора метра, с каким-то странным, диким умилением. Девушка будто глядела на уже рождённых малышей, причём нормальных, но искривленные позвонки, череп, слишком длинные руки и ноги, быстро растущие ногти и клыкастые пасти создавали другое мнение. Взяв самую короткую и замаранную кровью линейку, Мари двинулась в сторону стеклянных домиков для своих деток; другого ребёнка у неё никогда уже не будет, а вот эти малютки, сломанные, обезображенные на всю свою жизнь, могли стать достойной заменой, некоторые из них уже могли двигаться, если их выпускали, те, что постарше, даже производили звуки, похожие на человеческие слова. Девушка остановилась перед банкой своих любимчиков: крупные, с мясистыми головками и самыми длинными клыками и когтями из всех, они теснились в своём отопленном убежище, дрались между друг другом, терлись о свои собственные руки и ноги, переворачиваясь всем тельцем, но стоило доктору постучать пальцами по стелку, как все они кинулись к ней и стали жадно рвать уши друг друга, в поисках ласки через преграду. — Мать! Мать!... — Хрипели они, задыхаясь в специальном растворе, по своей же глупости открыв рты. — Мать!... — Молчать! — Мари ударила линейкой по стелку, довольно скалясь в ухмылке. С годами она стала гораздо жёстче, чем была раньше, из кроткой напуганной птички выросла очередная тварь, готовая рвать на куски своих врагов. Или тех, кто желает навредить её деткам. Виктор был таким же, как дети тварей в самом начале, не желал слушаться, упрямился, делал вид, что ему на всё плевать с высокой колокольни: хамил всем; пытался ругаться с Неоном и Джеем, окрестив их педиками, хотя они просто сидели вместе; грубо бил тех, кто лишь хотел наладить с ним отношения; а порой позволял себе вольности в сторону самой Мари, замечая, что через год-два она будет менее симпатичной, станет похожей на сгнившое яблочко. Мерзкий, похотливый мужлан, с серыми глазами, такими серебряными, точно сталь и ртуть, такие же были у Кэпа Брейва, но он был мальчишкой, мальчишкой и останется, а вот Виктор... Мужчина, способный на многое, судя по тому, сколько пользы он принёс им после своего выздоровления; лечила его именно она, не кто-то из самых первых людей базы, а она — сбежавшая в надежде спастись. Помнится, девушка была так довольна этим, что пыталась сделать всё возможное и невозможное, чтобы как можно быстрее привести Виктора в чувства, пускай иногда не верила в его выздоровление; исправно кормила с ложечки, пока он не стал есть сам, давала ему лекарству, делала для него специальный отвар, стригла волосы и убирала щетину, стоило ей появиться, а порой — помогала мыться. Дрожащий и бледный, мужчина казался более значимым, когда был голым, хотя в такие моменты человек больше всего уязвим; она аккуратно натирала его сухой мыльной мочалкой, потом смывала речной водой, глядя на то, как бегут дорожки влаги по его телу, поджарому и явно атлетическому в прошлом. В отличии от Джея и Неона, он раскрывался перед ней лишь телом, как тварь на операционном столе — она могла видеть все его недостатки, изъяны тела, каждую родинку она заметила, каждый шрам отметила в своей тетрадке. Порой хотелось вцепиться ему в горло и заставить сказать все свои секреты. Несмотря на своё вечное упрямство, голым, в грязной ванной он был слишком покорным, позволяя иногда сильно хватать себя за руки, дёргать волосы, сжимать шею, убирая щетину. Власть над ним была странной, но ужасно сладкой, точно перезрелый виноград под конец лета. — Вы ужасны, моя прелесть, — Промурлыкала Мари, вновь ударив линейкой по стеклу. Твари заколотились об него, щёки их раздулись от крови, хлынувшей в мозг. Тощими руками они отталкивали друг друга, пытаясь дотянуться до ладони, через преграду, им приходилось скалиться, стукаться о невидимую для них стену. Девушка с любовью глядела на своих малышей. — Мать!... Слюна и кровь пузырились, облачками отправлялись вверх, а жидкость вновь попадала в маленьких убийц. — Мать! Мать... Мари с удовольствием погладила стекло ладонью. Единственные дети, что будут у неё, сейчас бились не на жизнь, а на смерть, за счастье быть ближе к её руке.

***

Виктор глядел на доктора Мари как-то безразлично, хотя в душе поселился огонёк интереса; ухоженная блондинка нежно ворковала над отвратительными монстрами в пробирках, будто над щенятами. За одно это мужчина был готов целовать ей ноги, изящные белые ступни в сапогах, вобрать в рот каждый нежный палец и массировать пятку, чтобы девушке было приятно. Никто, кроме неё и Роуз, не проявлял такого интереса к тварям, а самому Вите было очень интересно узнать, что же скрывается под крепкой шкурой, быстрым бегом и острыми, точно сабли, когтями. Есть ли у этих чудовищ сердце? Он так до конца и не узнал это. Зато вместе с доктором Мари они смогут сделать такие открытия, что все оставшиеся люди склонятся перед ними, будут лобызать их ноги, в надежде получить хоть каплю внимания, как и твари в банке — они бились лбами, но не могли достичь абсолютно голого паренька, с редкими рыжими волосами на паху и на груди. Его веснушки походили на апельсиновые брызги, но молочно-белая кожа была покрыта ещё и кровью, свежей и засохшей, несколько его пальцев было вывернуто с помощью самого Виктора, который сейчас довольно осклабился, глядя на свою напарницу. Совсем не похожая на Роуз, с её волосами тёмно-светлых оттенков, суровым взглядом и мальчишеской фигурой, облаченной в комбинезон; Мари была совершенно иной, блондинкой, с голубыми осколками вместо глаз, сливочно-белой кожей и аккуратной, женственной фигуркой. Виктор до конца не решил, кто из них двоих ближе ему, давно потерянная подруга, которую он любил раньше, или же недавно обретённая напарница, поддерживающая его интерес к тварям. Наверное, в каждой из них есть что-то такое, чего не хватает другой. — Удивительно, да? — Мари с удовольствием провела скальпелем по груди пареньку. Только самым кончиком острия, но этого хватило, чтобы тот стал отчаянно брызжать слюной; его рот держали открытым специальными металлическими палочками, чтобы он не сомкнул губы, когда в него будет проникать один из эмбрионов. — Люди всегда вырываются, когда от дела зависит вся судьба человечества, но стоит им быть свободными, как они поют соловьём о своей храбрости. А ты, Виктор? Он непонимающе нахмурился, сверкая серебристыми глазами. — О чём ты? — О тварях. А чем люди хуже тварей? Или, наоборот, лучше? — Она вдруг воткнула скальпель в сосок паренька, вызвав у него какие-то недо-судораги, по ногам и нижней части живота, которая то опускалась, то поднималась. Слюна скопилась в уголках рта, вытекала изо рта, лезла в горло, заставляя глотать. Но Мари не смотрела на парня, который мучительно кривил лицо. — Был бы ты готов отдать своё тело для будущего нашей страны? — Мари, — Удивлённо округлил он глаза и облизал сухие губы. Вопрос застал его врасплох. — Я готов на всё ради человечества и нашей страны. Хоть сам лягу вместо этого парня. Он почти не соврал. Он был готов проливать реки крови; чужой, разумеется. Виктор на всё готов ради достижения своей цели. — Надо же, какой ты... Самоуверенный. — А ты ужасно жестока. Так бы и утопила всех, кто притронется к твоим деткам. Готова стать их матерью? Забрала их у тварей, почти воспитала, выкормила... Кровью или молоком? А, Мари? — Кровью, конечно. Все знают, что мелкие убийцы с самого рождения предпочитают кровь, причём густую, свежую, из первоисточника... Виктор почувствовал, как кровь прилила к члену, стоило подумать о том, как Мари кормит малышей-тварей своей же кровью или младенцами, которые только-только родились; как детёныши вгрызаются прямо в плоть, высасывают живительную жидкость, текущую по венам, убивают своих жертв. Девушка лукаво усмехнулась, заметив его выражение лица. — Ты выглядишь так, будто сейчас упадёшь. Неужто тебя привело в восхищение то, что ты увидел? — Я просто восхищаюсь тобой, Мари. Откровенно говоря, так действительно и было, учитывая, что он за всю жизнь любил лишь Роуз, которая бросила его. Именно бросила — оставила одного, даже не объяснив причину своего ухода. Роуз не была достойна восхищения или похвалы, только презрения и такого же удара в спину. — Надо же. Отрадно слышать. Но может уже приступим к эксперименту? — Поинтересовалась она, покраснев совсем по-девичьи. Судя по её рукам, сжатым в кулаки, можно было понять, что она жаждет этого также, как путник в пустыне — воды. — Разумеется, доктор Мари. Девушка, довольно улыбаясь, подошла к пробирке, где был один-единственный эмбрион, открыла прозрачный верх, позволяя ему змеей выползти наружу. Детёныш твари атласной лентой обвил нежную руку доктора, она пощекотала его самыми кончиками ногтей, а потом подошла к рыжеволосому пареньку, который от страха даже потерял сознание. Опустив свою руку на живот бедняги, она погладила его около пупка пальцами, обводя круги, а эмбрион аккуратно сполз, направляясь в сторону рта. Стоило ему коснуться губ, как рыжий отчаянно заколотил ногами об стол, на котором лежал, прикреплённый медицинскими ремнями, сдерживающими парня крепкими тисками. Детёныш потрепетал человека своими кончиками рук, тощих, зато с острыми, как бритва когтями, зубами он щелкал, явно готовый напасть; Виктор посмотрел на подошедшую к нему Мари, которая уткнулась носом в его подбородок. Мужчина успел лишь туманно погладить её по спине, когда эмбрион молниеносно забился в рот парня, лишь хвост, тонким волоском, остался снаружи; чудовище билось в глотке, толкался внутрь, шевелил своими лапками, силясь целиком забраться в свою жертву, растягивал рот и ломал челюсти несчастного, точно фашист — русского. Рыжий даже сопротивляться нормально не мог, лишь мычал, да плакал беззвучно, а Мари глядела на эту сладкую пытку, взяв коллегу за ручку; пальцами она поглаживала его костяшки, пока сам Витя схватился за бедро девушки. Изо рта лежащего теперь выбивались звуки, похожие на плохо текущий кран или как если кто-то подавился. — Великолепно, — Заметила Мари, пока Виктор, немного осмелев, не переплёл свои пальцы с её. Они будут наслаждаться этим зрелищем ещё, как минимум, полчаса: процесс был стремительным, болезненным, но, несмотря на все мучения, носитель не мог умереть до окончательного внедрения паразита. Эмбрион только взялся за спинной мозг, судя по округлой плоти в его районе. Виктор сильнее впился ногтями в тыльную сторону ладони девушки, на что та робко улыбнулась, подмечая с блеском в глазах: — Пускай это и долго, зато безумно завораживающе, правда, ведь? Паразит, всего лишь один, побеждает человека, того, который считал себя высшим существом на земле. Меня, откровенно говоря, это будоражит... — Судя по её покрасневшим щекам, это была абсолютная правда. Тем временем эмбрион твари окончательно взял разум парня под свой контроль, добив его. Виктор без особой жалости глядел на то, как разъезжаются ноги и руки новорождённой твари, как она тупо смотрит по сторонам глазами младенца, а язык его, опухший от напряжения, налитый кровью, был в слюне, он беспорядочно водил им внутри рта, выбил металлические палочки, после чего стал бить себя им по щекам. Слюна тягучими каплями спускалась вниз, на стол, вены почернели, а глаза вылезли из орбит, точно варёные яйца; уши дергались, кожа на губах потрескалась, кровь бурым потоком хлынула из нижней, несколько каплей попало на ключицы и грудь, веснушки изменились, став обычными частыми родинками, на некоторых частях тела вздулись волдыри, которые быстро увеличивались, после чего лопались. Мари, завороженная зрелищем, не сразу обратила внимание на руку, ласкающую её бедро, зато стремительно обернулась, когда губы Виктора коснулись её обнажённой шеи; он лизнул маленькую впадинку сзади, чуть ниже затылка, кончиком языка скользнул по её скуле, другой рукой приобнимая за талию. Пальцами он впился в её живот, даже через кофту она чувствовала его отросшие ногти, тяжело дышала, выгибаясь дугой. — Эксперимент действительно завораживает, — Он губами обхватил мочку её уха, смакуя кожицу. — Проникновение одного организма в другой всегда... Вызывало у меня интерес. — А с чего ты решил, что эмбрион проникает человека? Люди всегда принадлежат тварям. Просто немногие это поняли, лишь ты и я... — Людям сложно осознать свою никчёмность. Виктор коленом раздвинул ноги Мари, просунув его меж них, надавливая им ей на щель. Девушка в его руках сладко задрожала, да и сам он еле сдержался, чтобы не стянуть с неё и с себя джинсы, уложить на живот и взять прямо здесь, пока паразит окончательно не уничтожит рыжего паренька. Но приходилось довольствоваться лишь близостью, не рисковать, потому что Мари — красивая и далёкая, как солнце и луна — впервые подпустила его так близко, позволила прижаться к себе, трогать себя, даже говорила с ним на равных, хотя раньше они обменивались лишь сухими приветствиями и письменными отчётами. Сейчас, чувствуя её тело, он понял то же, что и она: никто не заполнит эту пустоту в друг друге, кроме их самих. Это был союз, заключённый где-то в Аду. — Значит, мы тоже никчёмны, Виктор? — С лукавым блеском в глазах поинтересовалась девушка, позволяя своему коллеге зарыться пальцами в светлые волосы, пахнущие чем-то ванильным и мускусным. — Даже я? — Нет. Ты безупречна. И полна дефектов. — Очень противоречиво, не находишь? — Весь мир состоит из противоречий. Ты и я совсем разные, однако мы вместе. Ты не с Джеем, и даже не с Неоном. Мари развернулась, и в её глазах можно было заметить злое веселье. — Они оба — хорошие мальчики и любимые мной, как родные братья. — Но... — Меня никогда не привлекали мальчики и братья. Только мужчины. За это Виктор поцеловал её в влажный от пота висок, пока детёныш тварей извивался внутри рыжего, поедал его изнутри, языком скользил по животу изнутри, подпитывал своего носителя собственной чёрной, точно смола, кровью. Мари отозвалась дрожью на его прикосновения, растегнула несколько пуговиц своей кофты и с явным кокетством поправила волосы. Одна белокурая прядка выбилась из причёски и теперь завивалась, сбегая вниз по шее, к вымке меж костей ключиц. — Рад это слышать, доктор Мари. — Ты можешь звать меня просто... Марианной. — Маргариткой? — Непонимающе нахмурился Виктор, привыкший к сокращённому варианту. Мари мило усмехнулась. — Да. Маргариткой. Виктор поцеловал её, протолкнул язык через преграду в виде зубов, погладил им по нёбу, лаская, дразня, после нескольких секунд отошёл, размыкая свои объятия. Его серые глаза внимательно изучали её лицо, довольные сытые глаза и губы, припухшие и порозовевшие после поцелуя. Она зовуще улыбнулась, на мгновение став похожей на Роуз, с таким же блеском в глазах. Он моргнул, и образ бывшей возлюбленной растаял. Виктор был с Мари, возле операционного стола, на котором лежал убитый эмбрионом твари. И двумя другими тварями, которые стояли и выясняли отношения, точно супруги. Откровенный разговор у них произошёл совершенно случайно, но прекращать его не хотелось. — Поразительно. Неужто вас возбуждает то, как кто-то умирает? — Всегда находила это безумно увлекательным. А ты? — Всегда находил соблазнительным убивать, а потом целовать красивых женщин... Маргаритка. — Ты считаешь меня красивой? Хотя нет. Не отвечай. Лучше поцелуй меня, Виктор. Позже Мари призналась, что никто, кроме Виктора, больше не звал её Маргариткой.