Идеализирование

      Шинджи чудовищно любит тактильный контакт с Йоичи.       Держать руки на боках и бёдрах… когда ладони широкие, а талия партнёра настолько маленькая, что её можно почти полностью обхватить руками. Узкие и чуть худощавые бёдра покрываются мурашками от нежного касания едва ли кончиками пальцев. Маленькие и бледно-светлые, но упругие ягодицы словно специально созданы для больших и грубовато-шершавых ладоней Шинджи — и он не теряет шанса слегка их посжимать.       Тонкие худые икры, которые можно бесконечно гладить. Узкие ступни с ровными пальчиками, которые можно пересчитывать и целовать, хотя лидер никогда не замечал за собой склонности к футфетишизму.       Тонюсенькие, усеянные белёсыми тонкими линиями шрамов запястья, аккуратные ладошки с ровно подстриженными ногтями, почти по-королевски белые и нежные, не попорченные никакой тяжёлой работой. Длинные пальцы, с которыми так приятно переплетать свои. Он едва сдерживает широченную улыбку, когда видит, как любимый пытается отвечать.       Едва проступающие из-под кожи мышцы на животе и груди: Йоичи устал быть, по его мнению, «бесполезным» и хилым, пытался тренироваться, — их приятно оглаживать, чувствовать, как живот чуть вздрагивает от щекотки. Шинджи кладёт ладони на миниатюрную грудь, чувствуя, как бьется под тонкой кожей и косточками сердце, гоняя невероятно горячую для болезно-бледного тела кровь.       Осторожными поцелуями проходится по хрупким и нежным ключицам, в то же время поглаживая напряженную спину, пытаясь расслабить. Массирует круговыми движениями до того, как, не в силах держать себя на весу, Йоичи почти расплывается на нём.       Лидер не останавливается на достигнутом. Языком лижет ложбинку у основания шеи и оставляет влажный след на пошедшей мурашками коже, так приятно ощущающейся шершавостью на кончике языка.       Чуть прикусывает нервно ходящий ходуном кадык, слышит тихий стон и в одобрении споро зализывает место укуса. Шинджи опускает руки к рёбрам: и нежный, до безумного хрупкий юноша дёргается. Щекотно? Он переставляет ладони чуть ближе к солнечному сплетению, не желая мучать и без того измученного любимого.       Взамен — оставляет мокрый поцелуй под челюстью, вынуждая Йоичи приподнять голову и прикрыть глаза, почти полностью отдаваясь ощущениям.       Лидер чуть приобнимает его за плечи и чувствует, как соприкасаются их полуобнаженные тела. Судорожно выдыхает, но держится: ведь его маленькое сокровище ещё не получило должного ухода.       Шинджи поднимается от тонкой хрупкой шеи до нежного ушка по выступающей сонной артерии, ловя губами каждый вдох, выдох, каждый удар сердца, чувствуя, как его и только его мальчик тает под лаской. Он достоин любви едва ли не больше, чем все они вместе взятые…       Ласкает языком мягкое местечко за ухом, прикусывает мочку и останавливается, зная, что его тяжелое дыхание отлично слышно Йоичи. Пусть чувствует, как его заводят даже просто прикосновения к любимому. Шинджи ещё не касался себя, но уже возбуждён до безумия. И в это безумие его вводит только один человек, что сейчас тихонько ёжится от горячего дыхания.       Он громко чмокает Йоичи в щёку — неожиданно — и тот хихикает, пытаясь вывернуться из объятий и утереть мокрое место. Шинджи не даёт, отводит запястья в стороны. В глубине души он хочет, чтобы и его поласкали, чтобы маленькие ручки поискали сладкие точки и на его теле, но… в то же время, он не хочет нарушать это хлипкое и эфемерное чувство нежности, так редко возникавшее между ними.       Лидер рассматривает Йоичи, чуть отдалившись. Взгляд сразу падает на припухлые губы, что в нетерпении покусывает тот… но рано. Дать малышу чуть отдохнуть, его надсадное дыхание Шинджи слышит даже издали. Он поднимает руки и обхватывает лицо, не давая отвернуться — нежно, лишь чтобы предупредить — и Йоичи подчиняется, тихонько сидя рядом. Большими пальцами он проходится по залитым румянцем щекам — а ведь когда-то их почти не было! — да и скулы стали не так заметны. Его любимый слишком долго провел в голоде; и это заставляло вскипать кровь уже далеко не от желания. Чуть вздернутый кончик носа морщится, стоит Йоичи заметить выражение лица лидера: и тот расслабляется. Сам же хотел отрешиться ото всего хоть на час-другой.       Вот что он точно обожает в своем дорогом сокровище — так это глаза. Два огромных, сияющих чистой зеленью блюдца, что покорили его в первый же день, в первый же взгляд, в первый же миг, как только он их увидел. Чистые, непорочные, незапятнанные, но чуть обрамлённые морщинками — от пережитого; было бы куда более удивительно, не будь этих тонких дорожек под глазами. Шинджи слегка, буквально кончиками пальцев касается снежно-белых ресниц, невесомых, тонких, но очень длинных. На ощупь — мягкие… и буквально сразу же он ловит улыбку на губах и яркую искорку веселья в отражении глаз.       Он отводит в сторону длинную прядь волос, таких же белых, как свежевыпавший снег в диких, не тронутых человеком горах, чистейших, без единого мутного или запятнанного локона. Шинджи зарывается в них пальцами, наслаждаясь тактильным ощущением безумной мягкости. Чуть массирует, оглаживает — малыш осторожно касается его лбом. Отвечает, как может. Держит руки на плечах, готовый убрать их в любой момент, чуть сжимает ладони в моменты пиков удовольствия от ласк.       И, наконец, лидер считает, что пора.       Приближает лицо — и видит, что Йоичи жмурится, то ли в предвкушении, то ли в стыде. Все ещё не привык, но это лишь дело времени.       Первый раз Шинджи касается одними лишь губами — шершавыми, заветренными, обкусанными — на, фактически, войне некогда за собой ухаживать. Боится сделать неприятно и почти сразу отдаляется, но Йоичи льнёт обратно, уже чуть сильнее вжимаясь в него. Замечтавшись, они и не замечают, как начинают играть, соревноваться — пощипывать губы друг другу, мазать поцелуями «не туда», пытаться углубить. И наконец, стоит Шинджи призывно лизнуть ещё больше припухшую от активности губу партнёра — тот сам устремляется, чуть приоткрыв рот и позволяя проникнуть внутрь.       Их языки сталкиваются — и Йоичи дёргается. Чуть мокро, непривычно, неподконтрольно ему. Лидер поглаживает его по голове и плечам, словно говоря — «всё хорошо, ты в порядке, это нормально». Чуть осмелев, он и сам легко проходится языком по горьким от дыма губам. Они вновь приоткрылись друг другу.       Мокро, нежно, приятно до покалывания в кончиках пальцев: Шинджи наглеет, начинает кусаться. Легонько, но ощутимо. И чувствует, как ладонь любимого впивается в его бедро — он завелся от укусов?       Надо понежнее.       Лидер оставляет искусанные губы и возвращается к мягкому языку — его приятно посасывать, чуть касаться, отрываться и снова продолжать: и слушать, как Йоичи сдерживает в груди поскуливания, нет-нет, да прорывающиеся поверх поцелуев.       Они тяжело дышат, заглядывают друг другу в глаза и продолжают по очереди. Сталкиваются носами в порыве нежности и одновременно усмехаются.       Йоичи хочет что-то сказать, но его затыкает поцелуй от Шинджи — такой молодой и нежный голос словно музыка для его ушей, но сейчас они могут понять самих себя и без нарушающих блаженную и страстную тишину комментариев.       Его любимый бессознательно трётся всем телом о него, едва ли не излучая желание и самую настоящую похоть — глаза цвета молодой листвы мутнеют от затопивших сознание ощущений, он ими переполнен до бессознания. И в глубине зелёных глаз лидер растворяется, умирает, и возрождается вновь. Опасные ли болота или свежие чистейшие луга? — зависит лишь от самого Йоичи. Правда, Шинджи никогда не признается вслух, как его нутро трепещет от этой маленькой власти над ним.       Они целуются вновь, на этот раз медленно, нежно, чувствуя каждый, даже самый маленький изгиб губ и языка друг друга, растворяясь в ощущении единства.       Йоичи неожиданно рискует и с осторожностью гладит сильные плечи лидера. Тонкие пальчики проходятся по напряжённым, литым мышцам, очерчивая изгибы и поглаживая чуть смуглую кожу. Огибая каждый шрам или ожог — боится сделать больно?       В голову Шинджи неожиданно приходит мысль о том, что они безумно хорошо смотрятся вместе — и к дьяволу тех, кто считает, что любовь привязана к полу. Стройное лёгкое тело Йоичи льнуло к нему, желая как можно больше почувствовать на себе партнёра. Его дорогое сокровище утопало в любви и желании, с дрожащими коленками и губами пытаясь тереться пахом сквозь одежду о мощный пресс. Лидер до боли прикусывает щеку изнутри — он никогда бы не думал, что сможет дойти до почти пика вот так, медленно, наслаждаясь каждым мигом, каждой секундой, прикосновением, поцелуем, полизыванием.       Он тяжело выдыхает, когда одна маленькая шаловливая ручка очерчивает грань нижнего белья, проходится от пупка до паха кончиками пальцев по дорожке из тёмных волосков. Другая же рука почесывает затылок, зарываясь в жестковатые пряди, и вызывая удовольствия не меньше, а, может, даже и больше. Шинджи постанывает — такую ласку ему не дарит почти никто, боясь даже прикасаться к голове лидера. Да он и не позволяет, подозревая всех и каждого в желании его прикончить.       Но Йоичи…       Он исключение. Одно огромное исключение из всех правил, так долго и упорно выстраиваемых отчуждённым, колючим Шинджи вокруг себя.       Его жёсткую, острую броню просто разбивают в пыль незатейливыми прикосновениями к телу. Йоичи чуть боится, но исследует тело любимого, не останавливаясь, пусть и порой невербально спрашивая разрешения.       Как сейчас, когда его лицо у груди лидера, а тело чуть ниже, между ног. И нежные руки почти касаются выпирающего из белья возбуждения, но… не трогают.       Шинджи обхватывает запястья и отводит от себя. Наклоняется, чтобы поцеловать, а затем обхватывает под грудь и поднимает к себе. Скользит ладонями по бокам, по бёдрам, уходит под резинку трусов…       Йоичи мелко вздрагивает, но не препятствует, глядя в лицо лидера умоляющими, преданными глазами. Тот лишь прикусывает губу и, не особо ожидая, гладит голую кожу. Оглаживает ягодицы, разводит в стороны и ласкает кожу между. К Шинджи почти сразу же прижимаются, чуть вздыхая.       Мягко. Нежно, куда нежнее, чем остальная кожа. Он предельно аккуратен, не хочет спугнуть, причинить боль или даже просто вызвать неприятные ощущения. Почти сразу же тянется к смазке, благоразумно оставленной рядом ещё перед тем, как они утонули в любви друг к другу.       Йоичи жмётся от холодной вязкой жидкости на чувствительном месте. Лидер обнимает его свободной рукой, успокаивая: зацеловывает шею, отвлекает от необходимого, но всегда слегка болезненного растягивания. Проталкивает фаланги среднего пальца, бережно, каждый раз чуть вытаскивая обратно. Когда мышцы расслабляются — становится легче: к среднему присоединяется указательный. Спина выгибается, Шинджи улавливает тихий стон; он прижимает партнёра ближе, вовлекает в поцелуй. Они оба тяжело, загнанно дышат, оба — уже на грани, самоконтроль держится лишь на безумной силе воли и желании наслаждения.       Лидер укладывает ойкнувшего Йоичи рядом на кровать: боком, спиной к себе; и вновь тянет руку в обновлённой смазке к расслабленному кольцу мышц. Три пальца уже без встречного сопротивления двигаются внутри, а Йоичи на высокой ноте беспорядочно выскуливает имя Шинджи, словно в ответ на каждый толчок внутрь. Он и не против, только заводится ещё сильнее. Стискивает зубы и терпит, и старается максимально подготовить к себе.       И когда очередное движение встречается с двигающимся навстречу пальцам телом — лидер понимает, что пора. Ложится рядом, поглаживает дрожащий бок, пододвигается как можно ближе. Наплевав на любые средства защиты — уже не до того — он приспускает трусы, освобождая давно твёрдый, мокрый и болезненно горячий член, примеривается к истекающему смазкой анусу, чуть приподнимает бедро. Йоичи едва не вскрикивает, с облегчением и жаждой, стоит Шинджи войти одной лишь головкой. Закусывает губу — крик вышел уж больно громкий, и сжимает руки на груди. Но протяжный стон всё равно непроизвольно вырывается из груди, когда член заполняет его изнутри, вошедший по самое основание. Шинджи с облегчением выдыхает, но чувствует, как приближается волна возбуждения, сильнее, чем до того.       Начинает двигаться, поначалу медленно — обхватывает руками Йоичи, обнимает его, распутывает сжатые до посеревших костяшек пальцы и массирует их. Тот нежно и тепло улыбается, переплетая руки, прижимая их ещё ближе к себе. До умопомрачения красивый, горячий и нежный мальчик, — и с подобными мыслями Шинджи целует острое плечо, ускоряясь.       Глубокие, размашистые толчки с глухими шлепками друг о друга мокрых тел; хрипы и измученные выдохи раскрывшего рот Йоичи, зажмурившегося от не сдерживаемых чувств; надсадные стоны, мычание и даже нотки рыка от потерянного в возбуждении Шинджи.       Он чуть отвлекается, больше инстинктивно, чтобы проверить партнёра — и видит в уголках закрытых глаз капли влаги. Не сдерживается и сцеловывает их с белых ресниц, переходя на щёки и затем — на губы. Лидер не обращает внимания на натёкшую на подбородок слюну, лишь продолжает целовать, вожделенно, лихорадочно, словно нет ни одной лишней секунды в запасе их общего времени. Вместе с тем — продолжает двигаться, быстро, горячечно, и Йоичи не против — сам насаживается на член, двигается в едином ритме, безумной синхронизации тел и разумов.       Шинджи сквозь поцелуй выстанывает что-то невнятное, отрывается от губ партнёра: и спустя с десяток торопливых, резких толчков — кончает, внутрь, шипя и сжимая простынь в кулаке. Прерывисто дышит, приходя в себя. Двигается ещё, правда, через силу — Йоичи так и не успел дойти до оргазма, а сам он уже не может, слишком чувствителен к любым фрикциям. И в итоге решается.       Широкая ладонь ложится на пах, накрывая красивый, белёсый и не самый маленький орган, пульсирующий от близкого пика. Йоичи стонет в голос и жмётся ближе к груди Шинджи, когда тот обхватывает ствол члена в кольцо и быстро двигает рукой по всей его длине.       И не проходит и половины минуты, как к каплям естественной смазки на ткани рядом с ними добавляются горячие пятна выплеснувшейся спермы. Йоичи едва в сознании, и Шинджи осторожно берёт его на руки: всегда такой гиперчувствительный, беззащитный, вызывающий почти подсознательное желание прижать к себе и никогда-никогда не отпускать. Лидер утирает большими пальцами дорожки слёз на розово-красном лице и, не сдержавшись, обнимает Йоичи, гладя по волосам, зарываясь в них ладонями.       Шинджи абсолютно плевать на будущее, каким бы ужасным и полным боли оно ни было. Рядом с ним есть его любимый — и ради него стоит жить.