Забота в платиновом контракте

Когда Вадим зашёл в комнату суррогатной матери, он не расчитывал на то, что увидит её в слезах. Девушка, обычно такая холодная и отстранённая, сейчас плакала из-за из-за чего? — Простите, — всхлипывая сказала я. Дрожащей ладонью вытерла слёзы, когда увидела, что в комнату зашли. Намеренно отвернулась, чтобы не показаться истеричкой. Чтоб не напоминать ему истеричку, с которой он связан узами брака. – Я понимаю твоё состояние, но мне бы не хотелось видеть что-то подобное. Конечно не хотелось бы. Кому нравится смотреть на рыдающий комок беременности? Вряд ли Вадиму Юрьевичу, да и кому-либо. – Я так перед вами накосячила. Вас во всё это втянула. А он... Он по-прежнему стремился мне помогать. Что бы не случилось. Разумеется. Ему не нужны проблемы. А если поползут мерзкие слухи о том, что в семье замминистра не всё в порядке, его это точно не порадует. — Ты защищала своих близких. – Это я довела эту ситуацию, что всех пришлось защищать. – Никто не знал, что так произойдёт. Знала я. Потому что так всегда было. Я — проблема, опухоль. Но вместо того, чтобы преспокойно, как может только этот мужчина, вырезать её, он просто очищает зараженные участки, не избавляясь от корня проблемы. Почему? Не знаю. А предположения строить не хочу, потому что в голове — даже в чёртовых мыслях – одно звучит дебильнее другого. – Я – убийца, вынашивающая вашего ребёнка. И не надо меня успокаивать. Я знаю, что это так. Наконец. Наконец сказала это вслух. Молодец, Саша. Правду всегда нужно признавать. Так тебя учила мама? Та самая, которая, чтобы избежать позора, оформила Аню на себя. Лишь бы никто не узнал, что ты родила в четырнадцать лет. Четырнадцать. Кажется, что это было так давно, но на самом деле мало что изменилось. Ты всё так же испытываешь чувства к тем людям, к которым не следует. Игорь — по понятным причинам. А Вадим Юрьевич по ещё более очевидным. – Послушайте меня. Если вы решите отказаться от ребёнка, я пойму, правда. Не знаю, как сама поступила бы в этой ситуации. Вы только не подумайте, я не хочу ничего с собой делать, и не дай Бог чего-то причинить ребенку, ну правда. Вы мне заплатили за то, что я спокойно выношу вашего сына. Так и было бы. Но я убила человека... Слышу, как шуршит простынь, и у самого края постель продавливается под чужим весом. Боковым зрением замечаю, как мужская ладонь опускается на светлую простынь, гладит её. А вместе с ней — мою нервную систему. Появляется острое желание почувствовать эту руку на своей макушке, с упокаивающим касанием. Нет, Саш. Ты должна бежать отсюда. Из своей комнаты? Да, и прямо сейчас! Что, если он сделает что-то, что выведет Марину из себя окончательно? Честно? — Плевать. Уже достало сидеть тихонько и бояться, что этой душевнобольной сорвёт крышу после какого-то незначительного действия. – Никто от ребёнка отказываться не собирается. И снова его участливые слова, которые работают лучше всяких лекарств. – Я вижу, что вы меня защищаете, но это плохо сказывается на ваших отношениях, а это... неправильно. – То, что случилось, того не изменить. Давай вернёмся к предыдущим договорённостям. Я заплатил за то, чтобы ты родила здорового ребёнка, а вот это всё может отразиться на его здоровье, поэтому я прошу тебя: успокойся. Я вздрогнула, почувствовав руку, что опустилась на моё плечо. Не могла вспомнить, когда до этого он касался меня. Хотя бы случайно, едва. В голове не возникало подобных картин прошлого. И тогда прикосновение стало ещё ценнее, чем могло – должно было – быть. Вадим Юрьевич аккуратно постукивал пальцами по моим плечам. Будто думал и хотел каждую мысль тронуть пальцем. Наверняка не подозревая, какое влияние такие невинные действия оказывали на меня. Так отчаянно хотелось, чтобы рука опустилась к предплечью и несильно сжала. Как бы говоря:"Всё хорошо, не волнуйся, ты в безопасности". Но вместо этого мужчина вышел из комнаты. Буквально сорвался с места. Не сказав ни слова, не пожелав доброй ночи, как делал обычно. Просто оставил меня, отдавая во власть недружелюбной ночи. Оттого хотелось сильнее расплакаться. *** Я просидела на кровати пять минут. Совершенно не двигаясь. Тишину разбавляли только мои всхлипы, что понемногу успокаивались. Снова одна. Как привычно. Всегда стараешься оттолкнуть от себя людей, потому что сложно. Тупо. Много проблем и задач, которые приходится решать, когда ты не сам по себе. И вот оно — долгожданное уединение. Но неужели это именно то, что нужно тебе сейчас? Уверена? Нет. Я уже ни в чём не уверена. Разве что в острой необходимости того, чтобы Вадим Юрьевич вернулся. Зачем? С ним я чувствую себя в безопасности. Знаю, что он не причинит вреда, потому что во мне находится его сын. И до тех пор я имею вес, ценность. А что после? Ты подумала об этом? Он же выкинет тебя на улицу, как это было в предыдущий раз с другим заказчиком. Вадим Юрьевич отличается от обычных людей. Я успела убедиться в этом за то время, что живу здесь. И смело могу сказать: он не выбросит меня за порог, как бесполезную мелочь. Вежливо попросит уйти и закроет дверь с другой стороны — это в его стиле. Ручка двери щёлкнула, но я не обратила внимание. По-прежнему смотрела в стену. Вошедший закрыл дверь, и только тогда я вышла из транса. — Вот принёс тебе. Знаю, что это в разы приятнее всяких диет. Когда он заговорил, я не сразу поверила, что это правда. Что всё не сон и не галлюцинации под воздействием эмоций. Подняла свои покрасневшие, опухшие веки и разглядела Вадима Юрьевича, который держал в руках судок. Через открытую створку доносился сладкий приятный аромат. — Не стоило, я уже собираюсь спать. — Наспех вытерла слёзы. — Саша... Снова он произносит моё имя. И снова как током бьёт. Имя. Такая обыденная вещь, разве нет? Но сколько вкладываешь в него смысла, когда оно звучит и уст определённого – нужного — человека. Мужчина сел на край постели и протянул мне посудину с ароматным бисквитом. Его рука находилась в воздухе секунд пять и стало ясно, что так просто это не закончится. Я приняла порыв участливой помощи. Он отвернулся, чтоб не смущать меня, и заговорил: — Я понял, что мы найдём общий язык, когда ты сказала, что тебе больше нравится имя Демид. Не Демьян этот нелепый. Совсем как тимьян. Кто называет ребёнка как растение? Глянул на меня, увидел, с каким аппетитом я уплетаю бисквит, и снова отвернулся. — Но я это всё к тому, что, даже не зная меня, ты поддержала мои убеждения. Спасибо. Я старалась быстрее пережевать, чтобы ответить. Нельзя оставлять такую реплику без внимания. — Рада, что угодила вам не задумываясь. Может, это знак, что у нас мысли сходятся? Улыбнулась. И едва не подавилась новым кусочком, когда смысл фразы дошёл до меня. Он может подумать что угодно. И ты сама его спровоцировала. Да, но оно к лучшему. Хватит прятать голову в песок. Ты всегда была искренней в своих желаниях. Хочешь сказать, что сейчас тебе не хочется, чтобы он прикоснулся к тебе? Хочется. Ты не желаешь ощутить его руки на своих руках, шее? Желаю. Тогда смелее. Будь откровенна в том, чего хочешь. Когда голос в сознании замолчал, я почувствовала, как мой позвоночник трогают тонкими пальцами. Сначала кончиками, затем – всей ладонью. Проглатываю десерт и едва дышу, потому что мурашки бегают по всему телу. А затем слух улавливает тихое: — Я хочу, чтоб ты любила ребёнка, которого носишь в своём теле. Отложила судок на прикроватную тумбочку. Медленно. Чтобы не отдаляться от теплой руки. Вдохнула поглубже и поднялась с кровати. Хотела видеть его перед собой, когда говорю. Мужчина поднялся следом. — Вадим Юрьевич, я люблю его вот уже не первую неделю. Положила руку на живот и легонько погладила. На лице заиграла улыбка, и я почти забыла, что не так давно плакала. Подняла голову и встретилась взглядом с голубыми глазами. С крошечными безднами океана. Смущённая тем, как близко он стоял, я вполголоса произнесла: — Люблю с того самого момента, как узнала его отца. На этот раз не было самоличных подзатыльников, угрызения совести — ничего. В голове вертелась отчётливая мысль: ты всё делаешь правильно. Вадим Юрьевич встал вплотную ко мне — насколько позволяло моё положение – а затем аккуратно положил руки на живот. Я рвано вдохнула, скорее от неожиданности, чем от неприязни, но взгляд не отводила. Он казался таким... слабым, уязвимым, довольным. И в тоже время — невыразимо счастливым. На лице его отобразилась трогательная улыбка, и я едва сдержала порыв провести рукой по гладкой щеке. Его ладони легко поглаживали мой живот. И в тот самый момент я почувствовала. Движение. Абсолютно уверена, что это было оно. На глаза снова навернулись слёзы — чёрт бы их, эти гормоны. Конечно, ребёнок начал активничать гораздо раньше, но только когда мы были наедине. В присутствии кого-либо сложно было определить, жив ли он вообще. Но сейчас, когда родной отец касался его сквозь слои кожи и прочего, малыш Демид отозвался. Мужчина судорожно выдохнул. — Это... мой ребёнок? Посмотрел на меня изумленными глазами и плотнее тронул живот. – Да, Вадим Юрьевич. Ваш сын. Я смотрела на замминистра, что неприкрыто радовался маленькому человечку, и мысленно благодарила себя за то, что месяц назад решила переехать в этот дом. — Саш... — Да. — Спасибо тебе. — Не стоит. Это моя работа, – с иронией произнесла я. Он перевёл на меня взгляд, который стал серьёзным. Тогда же моя улыбка сошла на нет. Я почувствовала, как теплые руки обхватили мои. Сердце ускорило свой бег, дыхание стало глубже. Я ждала, что будет дальше, и боялась, что всё может измениться вмиг. Ты что-нибудь испортишь. Как всегда, как со всеми. И вот сейчас тоже вытворишь хрень, о которой пожалеешь. Нет. Я не буду ничего делать. Совершенно ничего. Посмотрим, кто из нас прав. – Я благодарен. — Вадим Юрьевич приблизил лицо. Я почувствовала, как от него приятно пахнет. Захотелось втянуть носом этот запах и запечатать в памяти. Почему? Вдруг этот шанс – единственный. — ... за то, что ты... Наклонил голову к моей щеке, и я ощутила едва различимое прикосновение чужих губ к своей коже. Глаза удивлённо округлились, но я стояла не двигаясь. Боялась, что спугну. – ... даришь мне такую радость. Отстранился, чтобы посмотреть в мои глаза. Был рад не увидеть в них неуверенности, опаски. Уголки его мягких губ потянулись вверх. – Вадим Юрьевич. — Да? — Мне приятно сделать вас счастливее. – Не сомневаюсь в этом. — Простите за наглость, но не могли бы вы... сделать счастливой и меня? Что? Совсем сдурела?! Мужчина посмотрел с интересом. В глазах его засияли искорки. – И что я могу для тебя сделать? — Я много не прошу. Ситуация настолько стесняла, что я не могла даже в голове сформулировать чёткую мысль. Только бегала глазами из стороны в сторону, пока взгляд не замер на чужих губах. Сколько я смотрела на них. Секунду? Пять? Вадим Юрьевич тихонько хмыкнул и прошептал: — Жаль. Мне нравится видеть жадность в твоём взгляде. Я не успела сказать и слова — его губы прикоснулись к моим. Мужские руки тронули шею и притянули ближе. От неожиданности я приоткрыла рот в ожидании дальнейших действий. Вадим не был груб, несдержан, неуверен, как это бывало с Виталей. Его тёплые губы разговаривали с моими губами, и диалогу их не было конца. "– Дверь. — Пусть смотрит, — говорила ты". В этот раз открыта моя дверь. И целует он не тебя. Трогает кончиками пальцев не твои иссохшие плечи. Посмотри теперь ты, Марина. Посмотри и сдохни от ярости. В моём сознании взрывались многочисленные фейерверки, а его горячее дыхание согревало изнутри. Снова захотелось плакать, в этот раз – от счастья. Удовольствия, которое приносили бережные пальцы, сильные руки и сладкие губы. Сладкие? Да. Первый раз в жизни у меня был поцелуй с привкусом ванильного бисквита. Одинокая слезинка всё же опустилась по щеке, но не успела упасть — её легко вытер подушечкой пальца человек, который ласкал израненую душу. Человек, что приписал "Заботу" в платиновый контракт.