Подобрать код

      "Give me a shot to remember       And you can take all the pain away from me       Your kiss and I will surrender       The sharpest lives are the deadliest to lead       A light to burn all the empires       So bright the sun is ashamed to rise and be       In love with all of these vampires       So you can leave like the sane, abandon me"       - My Chemical Romance       Агата Лурье не считала себя кем-то особенным. Просто так вышло, что с самого детства она отличалась от ровесников. В детский сад она пошла уже поздно и из-за долгих дней, просиженных за развивающими играми дома в одиночестве, там она была на голову выше других детей. Поэтому друзей найти не получалось. Пока все девочки играли в кукол Барби, Агата любила шахматы. В компании мальчиков тоже не удалось прижиться — их игры были слишком подвижными для Агаты, которая, в конце концов, полюбила просто сидеть сама с собой. Её лучшим другом стал старший брат, который играл с ней во что она хотела вплоть до того времени, пока маленькая Агата не пошла в школу.       В школе ситуация повторилась. Поначалу девочке нравилось успевать по всем предметам лучше остальных. Быстрее соображать, быстрее решать задачки и раз за разом слушать от учительницы, что она опережает программу. Но уже после парочки колких обидных слов, брошенных в сердцах завистливыми одноклассниками, Агата поняла, что больше не хочет быть самой умной. Цена оказалась слишком высокой для шестилетней девочки, которая к тому же почти сразу лишилась единственного друга — когда Семёну исполнилось четырнадцать, он бросил нянчиться с сестрёнкой, а на её просьбы во что-нибудь поиграть или помочь с уроками отвечал холодно: «Я занят». И вскоре она перестала спрашивать.       Затею с кем-нибудь подружиться она тоже вскоре бросила. Обидное «задротка» и «заучка» так крепко прилипли к маленькой Агате, что отодрать не получалось даже с мясом. И наконец она перестала пытаться доказать, что она вовсе не заносчивая и не считает себя лучше других. Вместо этого она стала именно такой, как о ней думали.       К средней школе Агату откровенно не любили. За молчаливость, за снисходительный взгляд, за слишком хорошие ответы на уроках, которые непроизвольно повышали планку для всех остальных, просто за то, что она не вписывалась. И если это ещё можно было как-то простить, то простить то, что она даже не пыталась вписаться, вот уж точно никак было нельзя.       Хочешь жить — умей вертеться. А Агата ненавидела резкие беспорядочные и, главное, бесполезные движения. Она всегда ходила быстро, сидела сгорбившись, работала усердно, ни на что не отвлекаясь. И никогда ни под кого не подстраивалась. Но пришлось заплатить.       «За всё нужно платить, — говорила как-то Агата своей восторженной соседке, когда та по обыкновению коротала вечер в её комнате. — Что ты готова отдать, чтобы, как ты выражаешься, найти себя?» Лера тогда ничего не ответила, кажется, крепко задумавшись. Агата не стала давить, а через минуту и вовсе забыла, о чём спрашивала, увлёкшись чем-то на экране ноутбука.       А сейчас она почему-то вспомнила тот разговор. Вспомнила Лерины печальные глаза, устремлённые то в пол, то в окно, то на саму Агату. Вспомнила слова соседки, которые никак не удавалось проанализировать. Разве можно себя потерять, если ты по определению всегда сам с собой? Странная всё-таки эта Лера.       Она была точь-в-точь как те девушки, которые с Агатой дружить не желали, да и она сама старалась обходить их стороной. Лера была именно такая. Такая, да не такая. Агату не оттолкнула. А, наоборот, постоянно заманывала: «Агата объясни то, Агата объясни сё. А как ты поняла вот это. А как это работает вот тут». А ещё Лера отвратительно готовила. Да и сложно хорошо выполнять действие, к которому относишься, как к средневековой пытке.       Все эти мысли, точно рой пчёл, летали в голове у Агаты, пока она возвращалась из университета неожиданно рано. Обыкновенно холодное финское солнце пекло в этот день нещадно для осени. Снег, который выпал прошлой ночью, теперь тут же растаял, растекаясь по тротуарам противной коричневой жижей. Жижу эту, впрочем, оперативно убирали городские службы, так что дискомфорт создавала разве что плюсовая температура, слишком жаркая для зимнего пальто, и яркое солнце, режущее глаза.       Девушка шла в ритме итальянского рока, громко игравшего в наушниках, и смотрела почти весь путь себе под ноги. Поэтому соседку, курившую около общаги, Агата заметила в последний момент. На Лере была чёрная кожанка, надетая поверх тёмно-зелёного свитера, а светлые волосы были убраны в аккуратный хвостик, из которого выпадали передние пряди, которые, наверное, когда-то были чёлкой.       — Ты разве куришь? — спросила Агата первое, что пришло на ум, остановившись на безопасном расстоянии.       — Эту я стрельнула, — пояснила Лера. — Своих у меня нет.       — Значит не куришь?       — Иногда курю.       — И как часто это иногда случается?       — По настроению, — соседка пожала плечами, жадно затянувшись. — Хочешь тоже?       Она протянула Агате свою наполовину докуренную сигарету.       — Извини, новой нет. Отдам эту, если не брезгуешь.       Агата вообще-то брезговала. Она никогда не пренебрегала санитарными нормами, пусть соседки-немки и считали иначе. Но в этот момент она даже не подумала о том, что курить чужую сигарету не гигиенично. И так бы и не вспомнила, если бы Лера сама не сказала. Ей почему-то не было противно брать у Леры использованную сигарету. Кроме того, девушка поймала себя на мысли, что действительно размышляла о том, не принять ли предложение.       — Не нужно, — ответила она, пресекая попытки искушения возобладать над разумом. — Мне нельзя даже пробовать курить.       — Почему? — Лицо Леры резко сделалось обеспокоенным. — Ты болеешь чем-то?       — Нет. Просто никотин успокаивает нервы и тревогу уменьшает. Но потом придётся расплачиваться синдромом отмены. Если я попробую так снимать стресс, то потом не смогу слезть. Если я начну курить, то буду курить до конца жизни.       «А я не хочу, — добавила про себя девушка. — Я не хочу. Это незнакомо и страшно. Ничего мне не надо нового».       — У меня нет зависимости, — возразила Лера. — Просто если очень хочется, то зачем себе в чём-то отказывать?       — Все курильщики так говорят, — равнодушно ответила Агата.       Всё в Лере было не так. Она отлично вписывалась в классификацию, но в картину мира Агаты не вписывалась. Она была очень красивая, а сигарета, которая по идее должна девушек портить, её только украшала. «За ней, наверное, куча парней бегает», — ни к селу ни к городу подумала Агата. А потом мысленно добавила, что стоило бы сбагрить ей всех потенциальных воздыхателей. Нехорошо использовать человека ради решения собственных проблем, но в этот момент Агате показалось, что результат того стоит. К тому же делать ничего особо не придётся. Достаточно появиться в обществе с Лерой вместе, и любой потенциальный кавалер автоматически предпочтёт её. Так вот что надо сделать, чтобы Оскар отвязался? Нет, он вёл себя как обычно, но тот факт, о котором Агата, к несчастью, уже знала, не давал ей спокойно дышать. А вот Лере, судя по вредным привычкам, на дыхание было глубоко до лампочки.       — У тебя какой тип темперамента? — неожиданно для самой себя спросила Агата.       Желание узнать Леру ещё лучше не имело под собой никакого логического объяснения. Но ведь так принято поступать в обществе, чтобы выглядеть нормально, верно? А если так, то желание поддержать беседу объяснимо в данных обстоятельствах. Более того, так все люди делают. Иногда, пожалуй, следует подстраиваться, чтобы совсем не выбиваться.       — Холерик, — ответила Лера. — Близкий к меланхолику. А ты?       — Флегматик.       — Я так расстраивалась поначалу, когда все тесты мне показывали, что я холерик, — сказала Лера, жадно затянувшись, — везде такое нелестное описание этого типа темперамента. Да я согласна была быть уже хоть депрессивным меланхоликом, лишь бы не истеричкой. Все пишут, что холерики не могут сдерживаться, чуть что не нравится, начинают кричать. Никто их не любит, короче.       — А ты хочешь, чтобы тебя все любили?       — Все этого хотят. Просто не все признают. Ты можешь сколько угодно быть индивидуалистом, не пойми превратно, я сама индивидуалист, и сколько угодно врать себе и другим, что тебе плевать на чужое мнение, но до тех пор, пока ты живёшь в обществе, ты хочешь быть этим обществом принятой. И нет ничего естественней этого желания. Как и нет ничего естественней фрустрации, которая возникает, если тебя отвергают. Так что да, я хочу, чтобы меня все любили, и не надо меня за это шеймить.       Агате захотелось присвистнуть то ли саркастически, то ли восхищённо. Как у неё это получалось? Ораторское искусство как будто было вшито Лере под кожу. Она умела строить красивые предложения, подбирать красивые слова. Собственную речь Агата оценивала как складный логичный двоичный код, где каждый символ содержал порцию информации. Речь Леры напоминала больше абстракцию Сальвадора Дали. Агата ненавидела слушать пустую болтовню. Но болтовню Леры продолжала слушать раз за разом. Пиздеть, конечно, не мешки ворочать, но уж больно складно она пиздела.       — Мне не нужно ничьё общество, — упрямо заявила Агата. — Я не буду пытаться никому понравиться.       — А я буду, — Лера пожала плечами, совершенно не чувствуя себя уязвимой от такого признания, и снова приложилась к сигарете.       — Флаг тебе в руки.       — Ничьё общество, говоришь, не нужно? Даже моё?       — Не нужно.       — Ну и вали.       — Но мне бы хотелось.       — Что хотелось?       — Общества. Ну твоего.       Лицо Леры просияло. Больше всего на свете Агата боялась увидеть в нём насмешку или ещё что похуже. Но этого не случилось. Последняя фраза далась Агате тяжело, и уже в моменте она жалела о том, что вообще раскрыла рот.       И о следующем вопросе она точно знала, что пожалеет:       — А мне ты тоже пытаешься понравиться, да? Как и всем остальным? Ты всё это время, получается, притворялась?       — Ты не так это поняла. Показывать себя с лучшей стороны не значит притворяться. Это всё ещё ты, понимаешь? Всё то хорошее, что есть в тебе, оно всё твоё, что плохого в том, чтобы поворачиваться к людям лицом, а не жопой?       — А я, значит, поворачиваюсь жопой? — Агата любопытно сузила глаза.       Она вовсе не обиделась. Напротив, речь Леры пробудила в ней интерес, и теперь ей очень хотелось послушать, что ещё она скажет.       — Иногда бывает, — коротко ответила Лера.       Возразить было нечего. Агата и без того знала, что бывает грубиянкой, хамкой, ни разу не привлекательным человеком. Лера говорила чистую правду. А на правду, как известно, не обижаются.       — И я вовсе не прикидываюсь кем-то другим, чтобы тебе понравиться. Просто стараюсь быть с тобой на одной волне. А если у меня выходит, значит всё это во мне уже есть. Блин, хрена себе, я ведь только сейчас поняла…       Агата приподняла голову, словно спрашивая: «Что поняла?»       — Я, оказывается, могу поддерживать беседы про науку. И мне даже интересно, прикинь? Выходит, я в этом что-то да понимаю.       — Лера…       — Чего?       — Когда ты уже наконец перестанешь думать о себе глупее, чем ты есть на самом деле?       В разговоре повисла пауза. Вовсе не неловкая, просто слишком длинная. Риторические вопросы не требуют ответов, но Лера выглядела так, словно бы действительно его искала. Как будто она рылась в своей оперативной памяти в поисках конкретной даты, чтобы ответить что-то типа: «Я перестану так думать пятнадцатого апреля двадцать третьего года. А до тех пор буду делать вид, что я беспомощная и решать простейшие задачки не умею».       — Ты, кстати, знала, что пассивное курение более вредное, чем активное? — наконец спросила Лера, выбрасывая бычок.       — А ты знала, что это миф?       — То есть как миф?       — Не забывай, кто мои родители. Я с самого детства только и слышала, что о медицине. Вред примерно одинаковый. Мы с тобой вдыхали одни и те же смолы. Химический состав. Думай, Лера.       Соседка стукнула себя по лбу, словно молча утверждая: «Да, точно, как это я не сообразила».       — Я ещё одну хочу, — безумно улыбаясь, бросила Лера.       — Один раз отравиться тебе было мало?       — Мааааало.       Лера запрокинула голову вверх, щурясь от яркого солнца. «Она что, оттуда достать сигарету надеется?» — спросила себя Агата. И, не придумав ничего лучше, обратилась по-английски к первому попавшемуся парню, выходящему из общаги.       — Извините, у вас не будет сигаретки для моей подруги?       — У меня не будет, — ответил темноволосый парень в очках. — А у моего друга да.       Он кивнул на своего спутника, которого Агата даже не заметила поначалу. У неё всегда было как будто туннельное зрение. Она замечала только то, на чём фокусировалась, игнорируя всё, что вокруг. И уж если она могла не заметить целого человека, то куда уж ей, как бесконечно талантливой Лере, замечать все человеческие чувства и даже выдавать на них реакцию, будто под заказ?.. Всё-таки Лера удивительная. И разве жалко достать для неё сигарету? В конце концов, это просто предмет. А материальный мир в целом довольно понятен.       Получив что хотела, Агата собралась уже было уходить, но навязчивый брюнет остановил её:       — Тебя как зовут-то хотя бы?       — Валерия, — соседка тут же пришла на помощь, с улыбкой протягивая незнакомцу руку.       И как же Агата была счастлива, что Лера вмешалась! Слава богу, кто-то избавит её от бессмысленных знакомств и смол-толков. Всё получилось точь-в-точь как она думала. Только увидев Леру, нежелательные знакомые тут же оставили Агату в покое. А соседку даже просить не пришлось!       — А меня Феликс, — ответил очкарик, пожимая девушке руку. — Ты куришь?       — Обычно нет. Просто иногда очень сильно хочется.       Отлично. Давайте повторим набор бессмысленных фраз по второму кругу.       — Осуждаешь? — кажется в шутку спросила Лера.       — Нет. Это твоё дело, ты взрослый человек.       Кажется, брюнет хотел сказать что-то ещё, но приятель уже начал его поторапливать.       — Извини, в зал опаздываем.       — Удачной тренировки.       — Ещё увидимся, Валерия! — сказал Феликс, подняв ладонь для прощания.       — Это вряд ли, — тихо сказала Лера, когда парни отошли на достаточное расстояние.       — Не понравился? — уточнила Агата.       — Не в этом дело. Просто они все так говорят, а потом пропадают. На что я вообще рассчитываю, я же не Кира!       — Да уж, вот трагедия, — саркастично отозвалась Агата.       И зачем ей было надо быть как эта Кира? Она ведь уже Лера. Разве этого недостаточно?       — Ты не понимаешь. На меня не клюют так, как на неё. Никто за мной не бегает, не водит в рестораны, не дарит цветы, не оплачивает поездки. Меня никто не свозит в Париж…       — А ты хочешь в Париж?       — Я хочу в Норвегию.       — Значит ты сама себя свозишь в свою Норвегию, — твёрдо сказала Агата, отдавая соседке добытую сигарету. — Хотя, как по мне, делать там всё равно нечего.