Virhe

Темно. В глазах темно. В ушах неимоверный звон, затмевающий чей-то крик. Чьи-то руки, сжатые на шее, со всей силой стараются перекрыть любой доступ к кислороду. Что, собственно, произошло? Финн задумался, кажется, все началось с письма, на которое он не обратил внимание утром. Письма от приближенного к президенту. Сейчас он будет оправдываться за сильную связь с человеком. Как же это достало. Была бы возможность — финн передал бы свои права кому-нибудь другому. Хватка второго ослабла, и представитель Финской Республики смог вздохнуть. Пригласивший махнул рукой указывая на то, что финн может сесть. Как мило. — Puhutaan, päänsärkyni. (Давай беседовать, моя головная боль) — — Syy? (Причина?) — Перед мужчиной появилась стопка документов, Финляндия начал читать. «Житель СССР, причастный к власти, представитель Российской Федерации (Ныне республика СССР). [Приложена фотокарточка]» Он осмотрел так же фотографию, на которой изображен его друг, но явно в более юном возрасте. Эти твари и под него нарыли компромат. Черти. «Участник военных действий......» «Житель Сибири.», это все, что успел краем глаза зацепить мужчина. — No ja mikä se on? (Ну и что это?) — — Syy miksi joudut vankilaan. (Причина, по которой ты отправишься в тюрьму). — — En antanut hänelle mitään salaisuuksia. (Я не передавал ему секретные данные.) — — Missä poika on? (Тогда где пацан?)- — Ei kuulu sinulle. (Не твое дело.)- — Jos puhut minulle noin, tapan sinut. Ja käsilläsi. Et ole täällä kukaan, ymmärrätkö? Olet edustaja ja sinulla ei ole mielipidettä. (Если будешь так со мной разговаривать, то я тебя убью. Причем твоими руками. Ты здесь никто, понимаешь? Ты представитель, и мнения ты не имеешь.) — Финляндия начинал злиться, но понял, что это бесполезно, отчего старался себя успокоить. Он не имеет никаких прав. И если он не может спасти себя, то нельзя подставлять того паренька. Малый слишком ярко воспринимает все события, это будет ударом для него. Он такой пугливый, сегодня с утра… А раннее утро, впрочем, как и всегда, было темное-темное, раннее, снежное. Финн и русский, по привычке, вместе пили чай на кухне, болтали ни о чем, смеялись. Лишь приглушённый свет неприятной жёлтой лампы освещал маленькую кухню. Диалог прервал громкий стук в дверь дома. Финн приоткрыл занавески, дабы посмотреть, кто пришел в такую рань. В окно смотрели трое военных. У двери стояло ещё шестеро. Не прошло и секунды, как они выломали дверь. — Sinua epäillään maanpetoksesta. (Вы подозреваетесь в измене родины). — Мужчина устало вздохнул. От него явно не отвяжутся. Когда военные вышли из кухни и стали осматривать весь дом, Финляндия шепнул на ухо, что в случае чего, он просто разрешил пожить у него за плату. Русский кивнул. Через минуту появились военные, скрутили финна, после чего те направились к выходу. Часть осталась в доме. К России подошёл один из военных. — Мы знаем, что ты русский, пойдешь за мной. — Парень кивнул. Те вышли из дома и направились в центральную часть города. Идти пришлось не так долго. На удивление, и в этом милом процветающем городке есть отвратительные обшарпанные здания. Кажется, оно вот-вот рухнет. Зайдя внутрь, они прошли в подвал, откуда пахло сыростью и пылью. Военных поприветствовал важный человек в рядах финской армии. Кажется, отец даже рассказывал про него, и его заслуги в зимнюю войну. Русский прошел в комнату, указанную рукой, за русским прошел этот человек. Тот вальяжно обошел парня, потёр большим и указательным пальцем усы с козлиной бородкой, улыбнулся и поправил очки. — miten pääsit tänne? (Как ты попал сюда?) — — Junalla (на поезде) — — Tämä on selvää. Laillista tai ei. Mistä juna tuli? Miten ylitit rajan? Auttoiko joku sinua? (Это понятно. Легально или нет. Откуда шел поезд. Как ты пересёк границу. Помогал ли тебе кто-то?) — — Ei laillista. Alunperin ratsastettu Siperiasta. Sen jälkeen pääsin Karjalan ja Suomen rajalla tunkeutumaan Suomen alueelle, sen jälkeen, kun taas junalla menin tänne. Kukaan ei auttanut minua. (Не легально. Изначально ехал из Сибири. После, на границе Карелии и Финляндии, смог проникнуть на территорию Финляндии, после, вновь на поезде, поехал сюда. Мне никто не помогал.) — — Hyvä. Tiedätkö hänet? (Хорошо. Знаешь ли ты его?) — Русский увидел перед собой изображение финна, с более длинными волосами и лёгкой улыбкой. Неплохо выглядит. Сейчас он сильно изменился. Очень сильно. — Ja (Да) — — Kerro minulle kaikki, mitä tiedät hänestä. (Расскажи о нем все, что ты знаешь) — — Hän osti minulta lihaa torilta. Hän tarjoutui asumaan hänen luonaan 20 prosentilla palkastani. Suostuin. (Он покупал у меня мясо на рынке. Предложил жить у него за двадцать процентов от моей зарплаты. Я согласился.) — — Hyvä. (Хорошо) — Тот кивнул, и военные вывели парня из комнаты. — Olet vankilassa tutkinnan loppuun asti. (Будешь находиться в тюрьме до конца следствия) — Не успев ничего сообразить, Россия почувствовал, как его потащили к камерам, где сидят провинившиеся. В одну из них с особой небрежностью толкнули парня. Тот огляделся, и железную дверь закрыли снаружи на замок. Между камерами находилась хлипкая решетка. Вдоль всех камер от остального мира ограждала бетонная стена. Отвратительно. За этой решеткой раздался хриплый голос какого-то алкаша. — Русский? — — En ymmärrä mistä puhut. (Не понимаю, о чем вы говорите.) — — Я тебя знаю. Я видел тебя с отцом, когда ты маленький был. Я был раньше ва-ажной шишкой, жаль только, неоправданно в Сибирь отправили. Потом я сюда сбежал, но мне это не помогло. — — Долго ли вы здесь? — — Долго. Где-то месяца два здесь сижу. Сюда сажают хулиганов и дезертиров. Для того, чтоб они подумали. Так что ты не думай, я не убийца какой. Они в соседнем здании. — — А ты все знаешь… — — Да, а сижу я за разбой. Представляешь! Я и разбой! — — Оу, это, наверное, ужасно… — Этого ещё не хватало. Какой-то мужчина, знакомый отца, которому очень одиноко и не с кем поговорить. Вечер прошел невнятно да и день тоже. Пару раз приходили люди, давали еду, и уходили. Ещё этот мужчина выходил пару раз по нужде. Не густо. Снаружи слышится шум. Что-то происходит. Со стороны коридора раздаются звуки быстрых шагов. Сквозь бетонную стену и железную дверь довольно сложно что-то услышать. Дверь резко открылась и парня, схватив за ворот кофты, потащили в неизвестном направлении. Не дав даже куртку, эти надзиратели заставили идти по морозу в ещё какое-то место. Неужто ведут в тюрьму, где обитают люди с особо тяжкими преступлениями? Прибыв в новое место опасения исчезли и появились новые. Много шума и беготни, все на нервах. Россия, оцепенев от подобного, просто стоял, не моргая. И довольно быстро пришел в себя после того, как его со всей дури схватили за руку и потащили вперед. Кажется, без синяков он не обойдется. Впереди лестница, после нее длинный коридор. Где-то в глубине коридора громкие споры и дверь в кабинет. — Odota kutsua (Жди когда позовут) — И русский ждал, слушая разговор за дверью. Суть ясна: они узнали его личность. Что он не мальчик из Карелии. Он чёртово воплощение будущей страны. Главным аргументом выступал проклятый флаг. И парень вспомнил о нем. Твою ж мать… Он в последнюю очередь подумал о том, что её стоит замазать. И ничего при себе нет. — tuo hänet (приведите его) — Дверь открылась и одним лишь взглядом офицеры, сторожившие дверь изнутри, пригласили внутрь. Россия неуверенно вошёл, заметив своего товарища. Тот кивнул, на что со стороны русского так же последовал кивок. Следователь рукой указал на кресло, и после того, как парень сел, следователь продолжил повествование. И оно оказалось не очень хорошим. За ними следили. Следили в СССР. Следили здесь. Следили все то время, которое финн казался подозрительным. Нужно было быть более осторожным. — Koe suoritetaan huomenna, mutta voin ilmoittaa sen odotetut tulokset jo nyt. (Завтра состоится суд, но его предполагаемые результаты я могу огласить уже сейчас) — Финляндия кивнул, намекая на продолжение. — Neuvostoliiton tasavallan ruumiillistuma palaa alueelleen perheensä luo. Ja sinä, Suomi, jatkat työtäsi. Kaikenlainen kontakti venäläisiin on nyt kielletty. Sinua seurataan. (Воплощение республики СССР отправится обратно на свою территорию к своей семье. А ты, Финляндия, будешь работать дальше. Любой контакт с русскими тебе теперь запрещен. За тобой будут следить.) — — Voinko jättää venäläisen Suomeen? Ainakin jotenkin? (Можно оставить русского на моей территории? Хоть как-нибудь?) — — Ei. Kirjallinen viestintä teidän välillänne on kielletty. Voin tarjota itseäni välittäjäksi. (Нет. Также письменное общение между вами будет запрещено. Могу стать вашим посредником.) — Olen hyvin kiitollinen. (Буду премного благодарен) — Следователь улыбнулся а после потрепал по голове Россию, что сидел на кресле с испуганным видом. Отправят обратно к отцу. Что может быть хуже, чем встреча с тем, кто готов тебя убить за любую провинность? До суда отпустили домой, чему Россия был безумно рад. Куртки нет, место, где парень эту куртку оставил, уже закрыли. Придется идти так. Финляндия вышел из помещения, вслед за ним вышел и русский. Сухо, безветренно и холодно. На улице сплошная темнота, свет луны закрыли облака. И поблизости ни одного фонаря. Не так уж и плохо. — Laita päälle. (Надень) — В Россию прилетел чужой пуховик, и не будь у русского хорошая реакция, она бы тут же упала в снег. — Kiitos (Спасибо) — Тот надел пуховик, после чего посмотреть на финна. Тот невозмутимо протягивает сигарету, вторую держа у себя во рту. Россия быстро берет, понимая, что её в любой момент могут забрать. Кромешную тьму осветила зажженная спичка. Лёгкий порыв ветра быстро затушил ее. Мужчина лишь цыкнул, но попробовал вновь. Наконец, от зажженной сигареты пошел лёгкий дым, который тут же исчез. Финн тут же поднес спичку к сигарете России, в то же время затягиваясь. Пламя спички неприятно обжигало пальцы. Успешно. Горящая спичка падает на снег, Финляндия что-то злобно восклицает, но русскому сейчас не до него. В голове роятся мысли и тревога о ближайших днях. Ему стыдно признавать, но тот очень привязался к своему финскому другу. И расставаться вот так он явно не хочет. — Kuunnella (Послушай) — Финляндия удивлённо посмотрел на русского. Он не ожидал, что этот паренёк сегодня скажет хотя бы что-то. — Kuuntelen. (Слушаю) — — Sinun täytyy ymmärtää, että huomenna oikeudenkäynnin jälkeen kuolen. (Ты должен понимать, что завтра после суда я поеду на смерть) — Älä puhu siitä. Tiedät, että se ei ole totta. (Не говори об этом. Ты же знаешь, что это неправда.) — — Puhun tästä, koska se on totta. En tiedä minne minut haudataan, mutta etsi minut. Ja tule haudalleni. (Я говорю об этом, потому что это правда. Я не знаю, где меня похоронят, но, пожалуйста, найди. И приди ко мне на могилу.) — — Yritä tavata minut Moskovassa. Tiedän, että tulet elämään. Jos en löydä sinua, menen Siperiaan tapaamaan sinua. Voitko kertoa kaupungille missä asut? (Ищи со мной встречи в Москве. Я знаю, что ты будешь жить. Если я не найду тебя, то поеду к тебе в Сибирь. Можешь город сказать, где ты жил?) — — Novosibirsk (Новосибирск) — Финляндия молча кивнул. Он понимал, что не отпустит его. Слишком хорошо знает представителя СССР. Слишком. Вокруг витал дым, в снег полетела уже докуренная сигарета. Русский ещё не закончил. — Mitä vedät? (Чего тянешь?) — venytän iloa. Milloin muuten annat minulle tupakan ja poltamme näin? (Растягиваю удовольствие. Когда ты ещё мне дашь сигарету и мы вот так вот покурим?) — Финна осадило чувство, что не преследовало его уже очень давно. Ком в горле и отвратительная тоска на душе. Кажется, тот совсем забыл о реальности. А когда вернулся, они уже подходили к дому. Неплохо. Пол в доме замело снегом. Они не удосужились даже поставить дверь обратно. — Auttaisitko? (Поможешь?) — Россия кивнул. Оба пошли за лопатами, после чего весь снег оказался вновь снаружи. Дверь пришлось ставить кое-как. При желании ее мог открыть любой. Мда. — Как долго это все будет? — Финляндия, уже изрядно устав, с сочувствием смотрит на парня. Понимает, что с ним будет, но не хочет в это верить. Понимает, что будет с самим собой, и ему тошно от этого. Это очередной человек, что растворится во времени. На удивление, финн этого не хочет. Дрожащими руками Россия наливает каждому чай и кладет по печенью. Финляндии больно на это смотреть. Сам понимает, что такое, когда знаешь, что идёшь на смерть. Это чувство он испытывал в зимнюю войну, и тогда же он вполне мог умереть. Если бы его не подобрали карелы, он бы умер в том лесу, где его подстрелили. Треск. Лампа перестала гореть. Вокруг тьма и страшный холод. Такое происходило достаточно часто, потому Россия уже знает, где находятся свечи. Зажечь их не было проблемой. Кажется, чай при свечах это довольно романтично. От горячего чая внутри очень тепло. Учитывая, на каком холоде те сидят, это одно из лучших чувств, которое можно испытать. Настенные часы издали более громкий звук, чем обычно. Одну из зажженных свечей русский поднес к часам. Начался новый день. Двенадцать. Уже более отогревшись, Россия снял пуховик и повесил на крючок, после вернулся к чаепитию. — Mitä sanot, jos sanon, että rakastan sinua? (Что ты ответишь, если я скажу, что люблю тебя?) — Что? — Недоумению русского не было предела. — Неважно, это так, полет мысли… — Парень рассмеялся в голос. Хотя, возможно, это истерический смех. — Тогда я тоже тебя люблю, надеюсь, полет твоих мыслей закончен. Нам нужно завтра рано вставать. — — Ты прав. Но я не хочу, чтобы этот день заканчивался. — — К сожалению, он закончился пару минут назад. — Финляндия грустно улыбнулся. Не поспоришь. А после, тот тревожно осознал, что теперь как ребенок себя ведёт именно он, а не Россия. Хуже некуда. Пересилив себя, тот все же пошел спать. Опять с русским. Второй уже смирился с этим. Финн уткнулся в макушку и прикрыл глаза. Этот запах он ещё нескоро почувствует, и почувствует ли? Будто по щелчку пальцев наступило роковое утро. Финн отдал России свою старую куртку. Мол, мне мала, а тебе как раз. Вновь чай при свечах. И вновь шум снаружи знаменовал прибытие военных. Оба сразу вышли из дома им навстречу. Кажется, сегодня ещё холоднее, чем вчера. От холода даже пальцы начали синеть. Вновь знакомые пейзажи, небо с коричневым оттенком, белый снег, черные деревья с тонкими, синими веточками, и тонкий слой снега над ними. Сильный порыв ветра вновь сдул его, создавая снежную пыль. Фонари на улице кое-как освещают дорогу, подсвечивая падающие снежинки. Россия даже не пытается слушать то, о чем говорят солдаты, лишь надеется, что финн вновь даст сигаретку. Отвратительно. Все, что он испытывает сейчас — смирение. Смирение с тем, что он теряет единственно близкого друга. Смирение с тем, что он прошел этот путь, чтобы вот так все бросить. Смирение с тем, что его жизнь прошла напрасно. Смирение с тем, что если его заставят плясать под дудку, то выйти из повиновения он уже не сможет. Смирение с тем, что его прихоть обернется смертью. Смирение с тем, что это все было напрасно. Это не имеет смысла, ценности, старания растаяли на солнце, словно снег в мае, растаяла любая надежда на нормальную жизнь. А дорога все вела дальше, и будь сейчас лето, она определенно была бы кровавой. Не от тех, скольких убил сам русский, а от тех, кто погиб, стараясь помочь ему воплотить мечты о свободе. Русский, будто вкопанный, встал у двери. Ноги отказывались идти дальше, что раздражало сопровождающих. По итогу, оба всё-таки вошли. Любезные люди провожали их от кабинета к кабинету. Наконец, они на месте. Россию на этом заседании не спросили вовсе, из-за чего он проспал бо́льшую часть всего судебного заседания. Проснулся он на моменте, когда приближенный к президенту начал перечислять количество дней, в которые мы с финном общались. Отвратительно. Здесь не лучше, чем в СССР. Судья выносит приговор. Вокруг стало вдруг так тихо. Спокойно. Раздается лёгкий звон церковных колоколов. «Venäjän federaation ruumiillistuma tunnustetaan tuomioistuimen päätöksellä vakoojaksi, ja sen on kiireellisesti poistuttava nykyisestä maasta. Kotimatkat maksaa valtio. (Воплощение российской федерации, по решению суда, признается шпионом и в срочном порядке должен покинуть нынешнюю страну. Проезд до дома оплатит государство.)» Полное решение русский так и не вспомнит. Шпион, да? Под громкий стук заседание было окончено. И как-то случайно получилось пересечься и с Финляндией и с приближенным к президенту. — Milloin on lähtö? (Когда отъезд?) — — Oikeuden määräyksellä hänen on lähdettävä joko tänä iltana tai huomenna aamulla. Täällä oman harkintasi mukaan. (По решению суда он должен уехать либо сегодня вечером, либо завтра утром. Тут по твоему усмотрению.) — Финн кивнул и пошел в сторону удивлённого парня. Лёгким жестом тот позвал за собой, после чего петлял по зданию, будто в нем не три этажа, а восемь. Русский понял, куда они идут. К следователю. Вновь черный коридор, открытая дверь. Финляндия молча протянул документ с решением суда. Россия просто сидел рядом и ждал. Следователь что-то яростно черкал в документе, после чего начал писать на обычном листе бумаги. — Olen yllättynyt, että sait ottaa yhteyttä muihin venäläisiin. Voit löytää välittäjän välistä viestintää varten. (Я удивлен, что вам разрешили контактировать с остальными русскими. Можно найти посредника для общения между вами.) — Финн кивнул. Россия, будучи немного поникшим, не видел в этом и доли радости. Потому и сидел, просто смотря в чёрное окно. Беседа продлилась недолго. Пора идти обратно. Везде нужно искать выход, не так ли? Опять сбежать от отца, чтобы он вновь нашел, и так до тех пор, пока он не умрет от шальной пули. Сколько это продлится? Их отец никогда не любил игру в догонялки. К финну подошла какая-то девушка. Слегка пугливо, пряча взгляд, та протянула конверт с билетом. Сказав, что это из правительства, та быстро убежала. Билет был на сегодняшний вечер. — Näyttää siltä, ​​​​että meidän on erotettava tiet suunniteltua aikaisemmin. (Кажется нам придется расстаться раньше, чем это планировалось.) — Русский кивнул. То, куда он едет и зачем — он не должен об этом думать. Нужно поймать то, что есть сейчас, насладиться этим и уйти. Уйти навсегда, безвозвратно, остаться в незыблемом одиночестве где-то там, в темноте, где нет ни одной сострадающей души. Оба вышли на улицу. Финляндия опять даёт сигарету. Дежавю. Вокруг снежные просторы, слегка светятся, и можно было бы сказать, что это волшебно, но их подсвечивает лишь одинокий фонарь, что так и не потушили. Небо серое, пасмурное, настолько чёрное, что думается, что скоро ночь. Ноги продолжают рассекать снег, после которого после каждой метели так сложно идти хоть где-то. Сугробы, казалось, в два раза выше самого русского. Красиво. Уже дома вновь горячий чай при свечах, хотя дома не так уж и темно. Просто в этом действительно есть какая-то романтика. Электричества так и нет из-за погодных условий. — Я могу почитать книжку, хочешь? — Россия улыбнулся. Как с маленьким ребенком… Но по итогу, соглашается, пусть к нему и такое отношение. Со временем привыкаешь ко всему, даже к чему-то ужасному. А если привыкаешь к хорошему, то ой как сложно отвыкнуть. А Финляндия и вправду возится с русским, как с ребенком. Даже хлопает, мол, садись на коленки, буду рассказывать сказку на ночь. А Россия садится. Даже, если бы он баню предложил, он бы так же согласился. — В давние времена жил тролль Пейкко. Никто не знал, как и откуда он появился. Кто-то говорил, что Пейкко такой же властелин природы, как хозяйка моря Велламо, как лесной царь Тапио… — Русский положил голову на плечо рассказчику и прикрыл глаза. Финляндия обнял Россию и продолжил рассказ. О различных испытаниях и хитром Матти. Кажется, со стороны это выглядит действительно глупо. Но мужчину это не волнует, тот лишь гладит парня по голове, перебирает прядки практически золотых по оттенку волос да крепче сжимает в объятиях. И Россия бы уснул в этой идиллии, если бы не захотел узнать, что же всё-таки по итогу случилось с Матти? В ожидании продолжения тот решил нормально сесть да глянуть на Финляндию, и все же задать свой вопрос, но почему-то просто промолчал. Финн так же смотрел на русского, возможно, слегка вопросительно. После провел рукой по щеке, как раз той, где находятся флаг. Проведя по флагу большим пальцем, тот переместил руку на шею, так же слегка поглаживая. Россия слегка смутился от подобных жестов, от чего щеки его залились краской, и тот не знал, куда себя деть. Финляндия сел более прямо, от чего оказался довольно близко к русскому, и не особо думая, поцеловал того в губы, после чего вернулся в прежнее положение, и продолжил вслух рассказывать сказки. Но парень их уже не слушал. Тот лишь думал, что это было, и как стоит это расценивать. Россия даже вспомнил ту фразу «Что будет, если я скажу, что люблю тебя?». Кажется, она начала приобретать смысл. Вечереет. Желания поесть хоть что-то нет ни у одного, ни у другого. Поэтому те вновь пьют чай. Пора собираться. Ситуация ничем не отличалась от утренней, ведь те и не думали забирать куртку русского. Мол, оставишь мою. На память. Улица не встретила двоих ничем, кроме черного, безоблачного неба, что укрыто звездами, и огромными сугробами, вдоль которых виднеются узенькие тропинки. Очередной порыв ветра сломал замёрзшее до корней дерево, и ледяная, синяя верхушка упала вниз. Здесь это не ново. Шапку русский решил снять, ему от чего-то стало жарко, и он решил остудить голову. И финн уже хотел начать его отчитывать, но резко передумал, и просто стал идти с Россией дальше. Мужчина начал гладить русского по голове, как днём, а после накинул на чужую голову капюшон куртки. Россия цокнул, но остался в капюшоне. В голову даже закралась идея опоздать на поезд, но она ушла так же быстро, как и пришла. Потом ему вновь дадут билет, а после уже и в тюрьму посадят, так как тот не подчиняется приказам на территории другой страны. Наконец, те пришли хотя бы к центру города. Теперь нужно вновь идти в конец города, но уже в противоположный концу, в котором эти двое и жили. Тропа становилась шире, и по ней становилось всё проще идти. Мимо мелькала огромная куча людей. Все почему-то суетились, бегали, хотя обычно они такие спокойные. И эти люди стали так неинтересны сегодня, потому русский вновь обратил внимание на звёзды в небе. Такая редкость в облачную, снежную зиму. Их так много, сколько он никогда не видел у себя — в Сибири. Казалось, тут есть практически все созвездия, как в глаза бросилось чудо ещё краше. Небо постепенно сменило свой оттенок на зеленоватый, с примесью розового, жёлтого, других оттенков. Все вокруг от этого северного сияния стало таким светлым. Но так же, как и появилось, это северное сияние быстро исчезло, парень даже не успел разглядеть его полностью. — Lumottu? (Очарован?) — — Varmasti. En nähnyt revontulia. Niin lähellä. (Конечно. Я не видел северного сияния. Так близко) — Финляндия улыбнулся. Он действительно был рад, что, считай самый близкий человек смог увидеть то, чем он так гордился. И пусть это северное сияние есть и в Америке, и в Норвегии, и на севере Швеции, и в Карелии. Но так близко, так ярко может быть лишь на собственной родине. Возможно, это говорит патриотизм в голове Финляндии, но он это северное сияние не променяет на чужое никогда. Дорожка сузилась, сугробы становились все выше, деревьев не было вообще. Захудалое здание вокзала не то, что неприветливо, оно вообще их не встретило. Даже свечи внутри не зажжены. Оба быстро вышли через второй выход в этом вокзале уже на саму железную дорогу. Русский вспомнил как он приехал сюда. Узелок с едой и косметикой, которой он уже не пользуется какой день. Она бы пригодилась, если бы он сбегал вновь. Но он сбегать не собирается. Он смирился с участью, что ждёт его, потирая руки в нетерпении. Сейчас у него нет вообще ничего, кроме короткой молитвы в голове и сигареты, которую он таки стащил у Финляндии, когда тот не видел. В голове мыслей все больше и больше. Ветер сдул часть снега с сугробов, бережно им осыпав макушку русского, капюшон которого этот ветер и сдул. Финляндия бережно стряхнул снег и вновь надел капюшон. К сожалению часов нет ни у одного, ни у другого, и сколько осталось времени до поезда неизвестно ни одному из них. Где-то сквозь шумный ветер раздается очень тихое, перегруженное шумами от близкого нахождения к микрофону, сообщение о прибытии поезда через двадцать минут. Очень долго. Можно было бы и посидеть где-нибудь дома, попить чай, поболтать ни о чем. — Katso minua (Посмотри на меня) — Русский удивлённо посмотрел на мужчину. Тот снял со своего указательного пальца кольцо. Оно, насколько помнил русский, было серебреным, с вырезанным гербом Финляндии. Сейчас русский замечает нечто необычное. «Фамильная ценность семьи ***». Саму фамилию парень разобрать не может. Гравировка стала нечеткой со временем. — Tämä rengas ei ole helppo. Se lähettää radiosignaalin kymmenen kilometrin päähän. Missä oletkin, löydän sinut kaikkialta. (Это кольцо не простое. Оно передает радиосигнал на десять километров. Где бы ты ни был, я найду тебя везде.) — — Se on arvokasta… (Оно же ценное…) — Финн улыбнулся. — Anna oikea kätesi. (Дай свою правую руку) — Россия поспешно вытянул замерзшую руку, которую перехватил старший. Через мгновение тот надел кольцо на безымянный палец. — Näyttää siltä, ​​että kuulumisesi on osoitettu tällä tavalla? (Кажется, принадлежность у вас обозначается именно так?) Россия грустно улыбнулся и кивнул. Кольцо было слегка велико, но русский все равно будет его носить. Будет носить всегда, в любое время, в любом месте. Подарок, ради которого он будет жить. Тонкая ниточка, что связывает его с этим миром. С человеком, который ждёт его. Из глаз непроизвольно стали литься слезы. Финляндия молча вытирает их рукой, наклоняется и обнимает, словно утешая. Яркое звёздное небо постепенно укрыли снежные тучи. Началась метель. Снег кружился в воздухе, и от скорости ветер сносил все на своем пути. Такой белый-белый, казалось, он даже ярче всех звёзд, что были ранее на небе. Возможно, если у русского все же будет выбор между жизнью и смертью, он выберет жизнь. Раньше у него не было смысла жить, он просто бесцельно страдал и скитался, но он наконец нашел. Нашел смысл в этом снеге, в этих звёздах, в этом небе, в этих голых деревьях, в этой земле, в этой стране. Он хотел бы остаться тут навсегда. И пусть глупый финн не знает о полном значении действия, которое тот совершил, но Россия все прекрасно понимает. От того и улыбается по глупому, смотря на метель, что так больно обжигает щеки, как на родине, в Сибири. Объявление вновь раздается, осталось десять минут. И именно сейчас необходимо сказать все то, что копилось за последние дни. — Позволь начать на русском… — Русский вдохнул побольше воздуха, шумно вздохнул, словно успокаивая самого себя. Финляндия пристально смотрит, ожидая чего-то плохого или страшного. — Я в начале подумал, что ты зазнавшийся взрослый, как и все другие, что мне нет смысла думать о твоём благополучии да и вообще иди к черту. Как ты смеешь мне что-то указывать, о чем-то говорить… Я ведь сам вполне могу принимать решения? Но я оказался в пучине всего того, что лишило меня моих прежних ценностей и принципов. Я оказался в ситуациях, что в корне изменили мое отношение к жизни. Я перестал видеть во всем этом смысл. Но у меня осталась цель, что находится во мне с рождения. Я мечтаю о свободе. О настоящей свободе, которую нельзя потрогать руками, но можно ощутить полной грудью. Ощутить, как тебя не сковывают чертовы цепи запретов. И знаешь, я стою сейчас, и думаю о том, что если окончательно поверю в бога, то предам все, ради чего жил всю сознательную жизнь. И я поверил, потому что богом для меня стал ты. Ты затмил все мои цели и ты единственный, в чьей власти я могу оказаться, и при этом не буду ощущать на себе этих тяжёлых цепей. — Финн все молча слушал. Лишь эмоции на его лице показывали то, что он чувствует. Насмешка, после сочувствие, а следом удивление. Заметив, что парень опять готов разрыдаться, тот прижал его к себе. Финляндия, да, именно… Все, что приносилось в его голове, это мысли о чувстве вины. Мол, я привязал его к себе, сделал так, что он видит во мне предмет поклонения, я сделал все, чтобы это было не по здоровому и по хорошему, сделал так, что он будет страдать без меня. И эти мысли правдивы. Не желая того, он и вправду это сделал. И Финляндия сделает все, чтобы сломанного русского не сломать окончательно. Его душа и без того сейчас в могиле под крестом. Сейчас важно сделать так, чтобы она там не успела сгнить. Человек, думающий о том, что он выберет смерть должен умереть. Если он выбирает самоубийство или перестает бороться за жизнь, то это сугубо его вина. Понимает ли это финн? Несмотря на сотню книг о психологии и научную литературу, тот так явно не считает. Он ровно так же привязался, полюбил, захотел увидеть его счастливым. И не смог. Никто не сможет сделать так, чтобы человек со сломанной психикой смог почувствовать себя счастливым. Но он попытается. Сделает ради этого все. Он определился с тем, чего хочет. С тем, что он будет делать все ради блага собственной страны. Все ради того, чтобы показать это ему, чтобы рассказать, насколько он значим, что все это для него одного. «Juna reitillä Helsinki-Leningrad-Moskova lähtee viiden minuutin kuluttua» (Поезд по маршруту Хельсинки-Ленинград-Москва отправляется через пять минут). — Я люблю тебя. — Ошарашенный парень отстранился от финна, отошёл метров на десять и посмотрел тому в глаза. — Насмехаешься? — — Нет. — — Шутишь? — — Тоже нет. — — А может врешь? Одурачить хочешь? Да, согласен, я сказал лишнего, но это не повод. — Финляндия поднес указательный палец ко рту России, мол, давай потише. А после и вовсе перебил. — Я говорю то, что чувствую. То, что хочу донести до тебя. Даже когда ты захочешь умереть, будешь желать смерти сильнее всего, помни обо мне и о моих чувствах к тебе. — — Я буду молиться. — — Если ты этого хочешь, то молись. И если ты этого хочешь, я так же буду молиться. За тебя. — Россия улыбнулся. Осталась минута. — Пригнись, пожалуйста. — — А? Рост не позволяет? — Лёгкий смешок со стороны финна прервало возмущенное цоканье. — Ну ладно-ладно. — Финн пригнулся так, что он стал ростом с русского, может, слегка выше. Россия подошёл вплотную к мужчине, после чего потянулся вверх и поцеловал того, слегка коснувшись чужих губ. Финляндия перенял инициативу, стал сминать нежные губы. Длилось это не долго, на холоде всё-таки это не самое лучшее занятие. Сегодня у двоих появилось что-то, что требует действий, что требует времени, а главное — желания. Определенная новая цель в жизни. Эта жизнь до сегодняшнего дня не стоила и гроша. Вот уже и подъехал поезд. Россия мельком посмотрел на финна, помахал тому, и поднялся по небольшой лестнице в вагон. Стук колес, поезд несётся вдаль. Метель разразилась ещё сильнее. Но Финляндия ее будто не чувствует. Он в своих мыслях. Стоит один, и кажется, сейчас ускользает из его цепких лап любое желание оставаться таким спокойным и равнодушным, каким он бывает на людях. Небо все чернее, чернеет и такой яркий, белый снег. Пора идти обратно. Стук колес. Поезд несётся вдаль. Россия один сидит на лавке в вагоне и смотрит в окошко сверху вагона. Небо, звёзды, метель, немного видно верхушки деревьев. И потребовалось немного времени, чтобы осознать, куда он едет. Он едет в СССР. Туда, где ему не рады. Он предатель родины. Предатель семьи. Он не является больше сыном воплощения СССР. Он дезертир, предатель, тот, чья жизнь хуже жизни самых ужасных преступников. Его определенно ждёт расстрел. Но если его и вправду расстреляют, то это нужно принять достойно. Но мириться с этим он не собирается. Когда тот приедет, наверняка никто его не встретит, кроме военных около выхода вокзала. Уйти по железным путям не выйдет. Будут мобилизованы все. Его отведут на допрос. Оттуда его либо сразу поведут на площадь, либо его отдадут под домашний арест отцу, что ещё хуже. В первом случае за день до расстрела можно сбежать. Во втором… Он не знает что его ждёт. Но его так сильно клонит в сон от покачивания в вагоне, что он уже не справляется, а потому про отца он подумает позже. Сейчас он ляжет спать. И проснется в другом месте, в другом режиме, в другом положении.