Не ваша специальность

– Чёрт, перестань так на меня смотреть! – проворчал доктор, не выдержав напора. Чехов стоял напротив МакКоя, склонив голову набок и скрестив руки на груди. За всё время он не проронил ни слова, только сверлил взглядом, казалось бы, ни в чём не провинившегося доктора. Но было всё же кое-что, что очень сильно волновало парня – Леонард прекрасно знал это «кое-что» и понимал, что добром это не кончится. Но Павел снова не произнёс ни слова. Он молча подошёл к мужчине и, сощурившись, начал разглядывать лицо, предварительно положив ладони на плечи второго. Вглядывался он долго и внимательно, будто пытался зафиксировать в памяти каждую самую маленькую ямочку на коже. Но, конечно же, рассматривал Павел вовсе не строение тканей лица, а синяки и царапины. Их возможное происхождение он уже предположил, осталось дело за малым. – Доктор, вы лечить людей должны, а не калечить их, – вздохнул энсин и, наконец, отпрянул от пострадавшего. – Это были не люди, а Фаренги, – в ответ в своём привычном для всех тоне проворчал Лео, на что был одарён яркой и по-детски солнечной улыбкой. Паша всегда так улыбался на ворчания. И это чертовски нравилось доктору. – В любом случае, калечить кого-либо – не ваша специальность, – заботливо проведя ваткой, смоченной перекисью водорода, по царапине у глаза, бодро заявил Павел. Он не хуже всякой медсестры знал, как обрабатывать раны подобного рода. Постоянно маяча в лазарете, уж успел многому научиться. – Я не был при исполнении, – вновь съязвил МакКой, но на этот раз Паша почему-то не улыбнулся, даже наоборот, слегка нахмурился и чуть сильнее нажал на рану. Зашипев от щиплющей боли, Леонард отвернулся в сторону, а через секунду снова почувствовал прикосновение к коже. Вот только не ватка это была. Лёгкое прикосновение губ, длящееся бесконечно долго. Ничего необычного, но помогало это не хуже всякой перекиси. Боль не исчезала, но становилась слабее. – Малыш, я уже не маленький, – начал было протестовать МакКой, но тут же осёкся, завидев досадное выражение лица парнишки. – А по вам не скажешь, – с тяжёлым вздохом Чехов отдалился от мужчины на полушаг, но тут же был притянут обратно. Благо он успел упереться руками о спинку стула, иначе появление ещё одного синяка было бы неизбежным. Как легко, однако, расстроить это чудо. Леонард небрежно сгрёб Павла в объятия и уткнулся носом ему в шею. Эта процедура проводилась каждый раз, стоило лишь солнцу в лице Чехова угаснуть от обиды. Поглаживания по спине заменяли слова извинений даже лучше, чем подарки, а поцелуи в шею были запасным вариантом на тот случай, если поглаживания не помогут, а это, кстати говоря, бывало крайне редко. И, честно признаться, Паше этого хватало. Он, как и МакКой, считал слова лишними и всегда говорил о своей любви жестами, касаниями и даже улыбкой, по-особенному солнечной и яркой, какую он дарил только доктору и никому больше. Паша приобнял Леонарда за плечи, поцеловал в скулу, куда, видимо, пришёлся неплохой удар кулаком. – Знаете, а синяки и царапины вам к лицу, – провёл большим пальцем по ссадине на губе доктора, затем накрыл его губы своими. Поцелуй недолгий, однако Чехов умудрился вложить в него всю заботу и любовь. – Но всё же вы лечить должны, а не калечить.