Кровь моя теперь сильнее, чем сталь

Ты узнаешь: что скрыто внутри - Станет всем, что снаружи Пилот — Нет иного рая

В жизни Рона было, пожалуй, две вещи, которые он терпеть не мог: на первом месте были, конечно, пауки. Второе уверенно занимали осенние ночные дежурства в Аврорате. Дежурить весной, летом и даже зимой Рон был не прочь, никакого раздражения эта работенка не вызывала. Но осенью наступала хандра, и холодные ночи в Министерстве тянулись слишком медленно. Такими ночами Рон, в безуспешных попытках согреться, шатался по штаб-квартире Аврората и заливал в себя литры кофе — обычно он кофе-то не любил, это скорее была привычка Гарри, но на дежурствах выпить чего покрепче хотелось страшно; огневиски было запрещено и оставался мерзкий кофейный напиток. На осенних ночных дежурствах мучили скука и холод. Но больше всего Рона мучили его собственные мысли. Осенью на него наваливалась хандра, и мысли упорно возвращались к самой паршивой осени в его жизни: в ноябре девяносто седьмого, когда он бросил Гарри и Гермиону в лесу, тоже было холодно. И каждый раз, оставаясь в одиночестве в штаб-квартире и пытаясь согреться в аврорской шинели, Рон вспоминал ту чертову осень. С тех пор прошло уже несколько лет, и они говорили об этом много-много раз: и Гарри, и Гермиона не только простили, но даже поняли Рона — но сам он никак не мог этого забыть. Ему казалось: он ненадежный, он трус. Он боялся: он снова бросит их, не сможет их защитить, не будет рядом, когда они будут в нем нуждаться. Тогда, после битвы за Хогвартс, после победы над Волдемортом, Рон судорожно пытался все исправить: стремился помочь всем — семье, друзьям, малознакомым людям, пострадавшим в битве. Был рядом с мамой, восстанавливал с Джорджем магазин, помогал с уборкой в Хогвартсе, поддерживал Гермиону и ее вернувшихся родителей, утешал Джинни и Гарри, у которых не получалось наладить отношения. И каждый раз ему казалось: он делает недостаточно. Он все еще плохой друг. Потом, осенью, Гермиона и Джинни уехали доучиваться в Хогвартс; Гарри начал работать в Аврорате. Он рассказывал про ночные дежурства, травил аврорские байки и постепенно стал радоваться жизни. А Рон… Рон работал с Джорджем: старший брат много пил, иногда до беспамятства, и тогда звал Фреда и плакал, и Рон не мог ничего с этим поделать. Приходя в себя, Джордж извинялся, держался пару дней, а потом все начиналось сначала. Рон тащил на себе магазин, не в силах остановить брата и не желая уходить — он твердо решил, что больше никогда не уйдет. Это выжимало из него все соки: больше сил ни на что не оставалось, и даже еда не приносила радости. К началу зимы казалось, что он держится из последних сил — по ночам от стресса он не мог толком спать, а днем, приходя к Джорджу, каждый раз боялся, что тот вновь напьется или — что было еще страшнее — забывшись, назовет его Фредом. В ночь перед Рождеством по традиции Уизли отправились на кладбище, почтить память павших. Рон стоял перед могилой Фреда, смотрел на смеющуюся фотографию старшего брата и думал — это должен был быть я. В тот миг ему казалось, что все, кто был рядом, все Уизли, от Чарли до Джинни, думали точно так же. Это Рон, а не Фред, должен лежать там. Когда они вернулись в Нору, Рон все никак не мог заглушить в себе эту мысль: думал, думал, думал об этом, глядя на бледного Джорджа и на Джинни с красными от слез глазами. Только потом его словно бы что-то стукнуло; он едва помнил, как извинился и выскочил из Норы и отправился прямиком к Гарри — была глубокая ночь и тот наверняка спал на Гриммо, но Рон стучал, пока заспанный Гарри не открыл дверь. — Что случилось? Не говоря ни слова, Рон зашел внутрь, а потом обнял Гарри, и долго еще стоял так, не в силах отпустить лучшего друга. Гарри же терпеливо ждал и тоже молчал: умел же, засранец, так понимающе молчать. Потом они вместе сидели на кухне, Рон кутался в плед, Гарри разливал огневиски. — Я думал, что хочу умереть вместо Фреда, — сказал Рон, и у Гарри дрогнула рука, и огневиски расплескалось по столу. Гарри поднял взгляд; в его глазах было понимание — и это понимание больше не раздражало Рона, как раньше, когда он не мог даже взглянуть на Гарри, ведь весь его вид выражал сочувствие, в котором Рон, казалось, не нуждался. — Ты не виноват в его смерти, — тихо сказал Гарри. — Я знаю, — Рон кивнул. — Но дело совсем не в этом. Он не заслуживал этого; я тоже не заслуживал, но если бы погиб я… Джордж не был бы так несчастен, понимаешь? Я каждый день вижу, как он уничтожает себя, и ничего не могу с этим сделать. Если бы я погиб, он бы смирился. И Фред бы смирился. Они были бы вместе — и вместе они смогли бы утешить всех остальных. Но на одного Джорджа даже смотреть… невыносимо. — Может, ты и прав. — Сказал Гарри, и Рон понял, что совсем не это он думал услышать. — Джорджу, может, и было бы легче. Но разве твоей маме было бы легче? Разве Джинни было бы легче? Разве Гермионе… разве мне было бы легче? Война — это дерьмо, Рон, и смерть — такое же дерьмо. Смерть Фреда несправедлива, но разве смерть Колина справедлива? Смерть Сириуса справедлива? Смерть Римуса и Тонкс справедлива? Ты не знаешь, что было бы, не погибни Фред. Что было бы, погибни ты. Может, мы не смогли бы победить. Может, погибли бы сотни других волшебников. — Не очень-то ты умеешь утешать, Гарри. — А я и не пытаюсь тебя утешить. — Гарри пожал плечами. — Я говорю правду. И правда в том, что мне нестерпимо больно думать о всех, кто погиб. Мне каждый раз стыдно смотреть в глаза твоей маме, потому что я пережил чертову войну, а ее сын — нет, понимаешь? Но правда и в том, что каждый раз, когда я вижу тебя, и Гермиону, и Джинни, я думаю — слава богу, это не вы лежите там, на кладбище. Слава богу, вы живы. Правда в том, что я смотрю на тебя и думаю — Рон, что ты делаешь, что ты, черт подери, делаешь. Почему ты погребаешь себя в этом магазине, почему занимаешься тем, чем никогда не хотел заниматься, только потому что чувствуешь себя обязанным помочь брату? Правда в том, что Джордж справится. Он справится без тебя, веришь ты в него или нет. — Я не хочу бросать его! — А думать о том, что ты бы предпочел умереть, а не жить так, как живешь сейчас, ты хочешь?! — Я вообще ничего не хочу, Гарри! Они практически кричали друг на друга; Рон чувствовал себя на грани слез, но упорно не отводил взгляд от друга — тот отвечал тем же. — Ты не можешь совсем ничего не хотеть, Рон. — Я… — Рон замер. Вообще-то, была одна мысль. — Ты будешь смеяться. — Это лучше, чем плакать. — Хочу… хочу узнать, как ты целуешься. Это прозвучало настолько странно, что Гарри непонимающе хлопнул глазами и ничего не сказал, продолжая пялиться на Рона. — Я объясню… — торопливо пробормотал Рон. — Помнишь, как мы впервые уничтожили крестраж? — Ты уничтожил. — Ладно, я уничтожил. Так вот, он показал мне тебя с Гермионой, помнишь? Вы были нагишом… совсем голые и целовались. А я смотрел и понимал, что всегда боялся этого: что Гермиона выберет тебя, потому что ты смелее. Что ты выберешь ее, потому что… потому что как можно не выбрать Гермиону?! Но это была только вторая мысль. А первая мысль — первое, что мне пришло в голову, когда я увидел тебя голым, я подумал: черт, я тоже хочу его поцеловать. Я, наверное, псих, Гарри. Точно псих, говорю тебе. Гарри растерянно кивнул, а потом вдруг рассмеялся. — Ну вот. — расстроенно вздохнул Рон. — Говорил же, будешь смеяпфщ… Договорить ему не дали — Гарри схватил его за свитер, притянул к себе и впечатался в губы. Это, правда, напомнило скорее удар, чем поцелуй, и они оба отступили назад; Рон с трудом дышал, а Гарри продолжал улыбаться. — Ну что? — Ты охренел, Поттер! — возмущенно сказал Рон, многозначительно замолчал, наблюдая, как Гарри мучительно краснеет, а потом продолжил.– Кто же так целуется? И сделал шаг вперед, наклоняясь к губам Гарри. Легче, конечно, стало не сразу: еще несколько месяцев Рон не решался оставить Джорджа и уйти с работы в магазине. Гарри глядел понимающе и помогал Рону потихоньку перетаскивать вещи на Гриммо. Они помогали друг другу: Рон по ночам утешал Гарри после кошмаров, а Гарри поддерживал Рона после очередных срывов Джорджа. Потом вернулась из Хогвартса Гермиона — экзамены она сдала досрочно, и теперь начинала работать в Министерстве. Гермиона-то и помогла Рону подготовиться к испытаниям на поступление на службу в Аврорат. Потом уже, получив официальное приглашение на работу, Рон сказал Джорджу, что уходит. Старший брат кивнул понимающе, хлопнул по спине и взял обещание поговорить насчет поставок в Аврорат защитных перчаток от «Ужастиков Умников Уизли». Еще спустя год стало хорошо: Гарри с Роном жили вместе, вместе работали. Гарри почти перестали сниться кошмары, а Рон больше не думал о смерти. И только длинными осенними дежурствами в Аврорате Рон мерз, тяжело вздыхал и с трудом отгонял от себя плохие воспоминания. Но ровно до того момента, как дверь штаб-квартиры распахивалась, и внутрь — с осторожностью разведчика — входил Гарри Поттер. Под мышкой он тащил шахматы, а в руках держал кружки с чаем. И Рон начинал улыбаться. Даже осенние ночные дежурства в Аврорате становились лучше, когда не нужно было мерзнуть и скучать на них в одиночестве.