Октябрьское рваное

      Я боюсь не того, что однажды ночью горькой вести гонец постучится в дверь мне, шепнёт, что бессчётно число потерь, что диагноз рассчитан был, верен, точен, что закрылись навечно твои глаза, и рука твоя маленькая разжалась… Я в зрачках его глупых увижу жалость; он не сможет тоску мою описать.       Но не этого, господи, я боюсь, вознося мою искреннюю молитву: я боюсь, что, не выиграв эту битву, ты на злобу и мстительность сменишь грусть, от «держи меня за руку вечно, солнце» — к тем словам, что любого острей ножа. Не суметь в своей памяти удержать я боюсь ту, что страху в лицо смеётся. Я боюсь, что противны мне станут люди, не вина, горькой водки испить до дна, победит твоя тёмная сторона если всех мировых человечьих судий. Мне не страшно предательство подлецов, ни коварная смерть, не во лжи тут дело…       Я боюсь не в гробу твоё видеть тело, а живое, чужое твоё лицо.