Октябрьское рваное

      Нет, не вернуться уже назад красной пехотной роте. Смотрит с усмешкой на листопад очередной невротик. Этот сентябрь забрал меня ярким, а выдал — блёклым, платье моё от его огня только сильней промокло. Он пробирается в сборник снов — мертворождённых сказок. Пахнет сентябрьское вино горем… оно лишь фаза духа, застывшего в пустоте вакуума столетья.       Если вдруг есть временных петель чёртов клубок, ответь мне, где бы ты ни был, в каком краю — дело стоит за малым — брат, ты пригрел на груди змею, белое стало алым, — так почему не меня, тебя ветер забрал? И радость только, улыбку, мечту твою мне вспоминать осталось, как рассыпалось твоих волос золото по подушке, как же ты чутко умел, всерьёз, слышать других и слушать, взгляд удивительных чёрных глаз… Больше таких не встретил. Я виноват в том, что больше нас нету на этом свете, только один я из крепких уз, неразрушимых смертью, вырвался — самый последний трус (боже, прошу, ответь мне!). Это ведь всё же, как говорят мудрые, mea culpa: я не сберёг тебя, милый брат, ты оказался хрупким, нежным, как ландышевый бутон, что чистотою дышит!       Мне отвечали, но всё не то… Я не сдавался, слышишь? Пусть даже шанс мой ничтожно мал, просьбы — молитв обрубки, верю, ты там, за стеклом зеркал, всё же поднимешь трубку.       Алым опять переполнен сад, снова идут солдаты… Каждый, глядящий на листопад, чуточку виноватый.