Алыми лепестками устлана дорога в рай

Багряные бутоны пышно расцветают там, где проливается кровь. Им самое место было бы под ногами Айзена, к которым один за одним падали трупы, но, к сожаления — или к скорой смерти — они выбрали иное место, и проросли в грудной клетке. Тонкие стебельки сквозь легкие изящной болезненной вышивкой, да кровь, по подбородку стекающая — вот и всё наказание-награда за содеянное в прошлом. Казнь медленная, и лучше бы починить Сокьёку, чем так — задыхаться от чувств и раздирать ногтями горло в бессмысленной попытке вздохнуть сквозь застрявший в глотке бутон. Каждый раз чувствуя, как кровавое месиво внутри шевелится, Соуске хотелось смеяться — и он бы смеялся, если бы мог. А еще хотелось, закрыв глаза и проваливаясь в короткий беспокойный сон, видеть хоть что-то помимо собственных рук, окрашенных в алый. Может даже, чужие карие глаза — непременно холодные, несмотря на широкую улыбку. Ненавидящие. От такого сна он скорее всего просыпался бы с желанием убивать — живой Хирако Шинджи главное его сожаление. Вот умер бы тогда, умер и… И Айзен бы не мучался сейчас с кровоцветами в легких. Некому бы было — едва бы навеки закрылись чужие глаза, сам бы рядом лег, а Кьека Суйгецу торчал бы из его груди или живота. Невольно всегда ведь просчитывал — умрет этот, эта и эти, а Хирако останется. Сломанный и презирающей его, но останется. Живой. Сам Хирако себя давно живым назвать не мог — и дело не в сущности шинигами-вайзарда. Просто внутри было слишком пусто — эмоции и чувства поддельные, улыбка с лица не сходила, будто челюсть свело (в этом они были слишком похожи с Куросаки). И во рту всегда бронзой отдавало, а вместо сердца в грудине висел кусок льда. О, он прекрасно знал что нужно, чтобы его растопить и снова начать воспринимать мир в ярких цветах. Было бы достаточно просто ворваться в Улей, просто /увидеть/ того, кто однажды его жизнь разрушил. И тогда и сердце бы снова забилось, и мир окрасился в красный — Шинджи бы первым делом заехал ему по роже. Не злился на нерадивого лейтенанта никогда особо, просто для профилактики. И может быть немного в качестве мести за пустофикацию. Желание увидеть Соуске с каждым днем становилось всё более навязчивым, и достигло предела в тот момент, когда Унохана пригласила его в казармы своего отряда для разговора. Смотрела долго, пристально, потом выдохнула тяжело. — Ваш бывший лейтенант болен. — Ага, больной, я знаю. Всё Сообщество душ, в общем-то, знает, — Хирако стоял прислонившись к стене и крутил между пальцем прядь вновь отросших волос. Ждал её следующих слов. Знал уже, какими они будут. — Вы не поняли, Хирако-сан. У Соуске-куна… — Ханахаки, ага. Я причина. Знаю. Женщина нахмурилась, и Шинджи едва заметно дернул плечом — аура вокруг госпожи Уноханы напрягала. Он никогда не любил объясняться перед другими, но сейчас выбора особо не было, к тому же она была одной из немногих, кому Шинджи мог доверять. — Я много о чем знаю. Знал, точнее. Что Соуске предаст Готей. Про Хогьёку. Про возможность пустофикации. Все его цели, мечты и желания. Он ненадолго прикрыл глаза, а потом усмехнулся куда-то в потолок, вспоминая прошлое. То время, когда «малыш Соу» ходил за ним злобной ехидной тенью, обсирая все правительство Готея, а сам он хихикал над этим, мысленно соглашался и спихивал на Айзена все отчеты в качестве «наказания за дурные мысли». Всегда было весело наблюдать, как прилежный лейтенант выводил каждую буковку для «впавших в деменцию кретинов», продолжая ворчать. Не затыкался даже когда Хирако приваливался к его спине грудью, заглядывая в бумажки якобы с интересом — только в таких случаях Соу жаловался уже на лезущие в рот волосы. Всё было так просто… — Откуда вы могли знать об этом, Хирако-сан? Не хотите ли сказать, что он сам вам рассказал, и вы фактически являетесь соучастником всех его преступлений? Шинджи пожал плечами. По факту, бездействие тоже преступление, а значит он и правда — соучастник, но… — Он не настолько глуп, Унохана-доно. Дело в моем занпакто. Саканаде покинула ножны с тихим звоном готового к бою клинка, и Шинджи слегка погладил лезвие, словно успокаивая. Затем указал на гарду. — Видите? Песочные часы. Шикай Саканаде позволяет менять пространство — что лишь иллюзия, не более. Банкай же — точнее, его особый навык — позволяет его «искривлять». Создавая тем самым некую пространственную дыру. Немного поэксперементировав (мне помогали, каюсь), я понял, что так же искривлять он может и время. Как итог… — Перемещение во времени? — Бинго! — Хирако едва не запрыгал от радости. Как всё-таки приятно иметь дело с умными людьми. — Если же вы спросите меня, почему я ничего не предпринял… Довольно эгоистично с моей стороны, конечно, и всё же… Мне было интересно, как далеко он сможет зайти. Знаете, время не линейно. Столько вариантов развития событий… И каждое действие в настоящем может изменить будущее кардинально. Я видел реальность, где Готей пал и где Куросаки Ичиго — сильнейший член Эспады; реальность, где я не пережил пустофикацию и где Соуске погиб тоже. Много всего. Хотелось знать, чем все закончится. Он посмотрел женщине прямо в глаза, но там не было ни осуждения, ни чего-то подобного. Она, кажется, его понимала. — И как? Довольны ли вы итогом? Хирако смеется, волосы спадают на лицо, а Саканаде вновь возвращается в ножны. — Мы оба живы, чего мне ещё желать? — Например, увидеть его. С ханахаки так долго, как он, не живут. Если бы все эти семь лет он собирал цветы в букеты, пятый отряд давно превратился бы в оранжерею. Впрочем, не думаю, что он это осознает. Гении в некоторых вещах… на редкость некомпетентны. На минуты Шинджи действительно представил себе, как на пару с Кенсеем, который за любой кипишь, лишь бы не соблазняться видом своего лейтенанта, они врываются в Улей (как давно хотел), он забирает оттуда Соу и просто делает что-нибудь неожиданное. Может даже встает на колени перед ним — а там уже два варианта развития событий. Вот только он мысленно смотрит на часы и понимает, что действительно прошло уже семь лет. И что сегодня, вроде как, шестое июня. А значит… — Я, пожалуй, подожду. Ещё денечек. Думаю, завтра нас ждет пара интересных новостей. Когда на следующий день капитан первого отряда объявляет об освобождении Айзена, а Куросаки притаскивает — о боже — парочку вроде как почивших квинси, Унохана даже не удивляется (а с ней и недовольные, искренне не любящие Айзена Хиёри и Ишшин, и полностью довольный всем Урахара). Только думает о том, что следует пополнить запасы валерьянки в аптечках всех отрядов.