Вместе

Брок сидел в тюрьме и чувствовал себя довольным жизнью. Серьезно, если выбирать между быть погребённым под многоэтажкой или пинать балду в камере — выбор очевиден. Тем более он здесь ненадолго, в этом Брок не сомневался. Если не первый, так второй его вытащит. А то и вместе, эти могут. Особое удовольствие доставляло, что остальные все парни успешно расползлись по лежкам, и ЩИТу достался он один. Больше всего Брок волновался за Джека: у того единственного были и жена, и дети, но даже они успешно смотали удочки и уже явно где-то в районе Бали пьют кокосовый сок — жена Джека безумно любит и то, и то, а во время очередной беременности тот готов исполнить любой её каприз. Не то чтобы он не был готов его исполнить в любое другое время жизни… Но Брок Джека в чём-то даже понимал, с такой женой и подкаблучником быть неплохо. Та ведь была ещё и умной — какой страх. Брок с удовольствием вытянулся на койке, в полной мере наслаждаясь одиночной камерой. Он ведь такой страшный преступник. Предатель, прости Дева Мария. Смешно. Было бы кого предавать. Кучку эгоистов-индивидуалистов с непомерным эго и комплексом бога. Про чопорность британской «лэдии» Кэпа лучше и вовсе промолчать. И двойные стандарты, куда же без них. Но зато ему не стоит волноваться о сокамерниках. И о патриотах Гидры — на охрану ему не поскупились, красота. Спи, жри, издевайся над «великими» дознавателями. Калечить же его нельзя — Фьюри, не гнушающийся, официально мёртв, а Кэп слишком чистюля. Будто на войне можно было таким остаться, ага, Брок охотно верил. Догонял и ещё раз верил. В общем, калечить его нельзя было по приказу Кэпа, а психологические трюки ебал Брок во все места сразу. Он сам умел не хуже. Эх, чудные детские годы, когда после смерти родителей его таскали по психологам… Такие смешные были, стоило ему раз за разом другие результаты тестирования демонстрировать: то он асоциальная личность, то самый обычный малыш, а то и вовсе даун. Вспомнить, что его родители были психологами, притом весьма своеобразными, почему-то так никто и не удосужился. Но даже такие приколы с тестами не помешали дальним родственникам его усыновить. И ведь вопреки всем стереотипам родственники оказались замечательными. Не пытались заменить родителей, просто были взрослыми защитниками… Семьёй. Послышался какой-то шорох, и Брок лениво приоткрыл один глаз. Неужели время обеда? Нет — тело охранника, врезавшееся в решётку камеры, по которой затем некрасивым мешком сползшее вниз, послужило красноречивым ответом. Не обед. А жаль, он проголодался. Или не жаль. Возле решетки замерла привычная парочка, и Брок довольно оскалился, моментально сбрасывая ленивую негу. — Там стальные прутья электродами обшиты, — подсказал он, встав с койки и подойдя ближе. — Камеры, как я понимаю, вы убрали все? — Зациклили картинку, минут пятнадцать у нас есть. Сигналки все тоже в дезактиве. — Гарри поправил очки и подошёл ближе к решётке, рассматривая её. Зимний одним движением отбросил тело давешнего охранника в сторону, чтобы тот не мешал. Гарри мимоходом ему улыбнулся, а Брок залюбовался. Что у Гарри, что у Зимнего история была не сахар, обоих он оттаскивал от края, и видеть результат… Приятно. Доверие, принятие. Улыбка. Когда Брок встретил Гарри семнадцатилетним, тот просто не умел этого делать. Разучился, ничем не напоминал того солнечного малыша, с которым Брок играл когда-то. Выгорел, сломался. Про Зимнего и вовсе говорить не стоит — того ломали целенаправленно, лишали и подобия личности. Винтовка с глазами и техпаспортом. — Окей, я не настолько продвинут в технологиях, чтобы это взломать. — Тем временем Гарри вздохнул и выпрямился. — Не стоит и пытаться, — хмыкнул. А затем просто взмахнул рукой. Грустно замерцала лампа, но не погасла. А вот электродам на решётке повезло меньше — на них ведь и был направлен весь удар. С веселым «пш-ш» и фейерверком из искр те померли и воскреснуть не обещали. Гарри довольно кивнул и посторонился, давая Зимнему подойти ближе и продемонстрировать грубую силу — тот левой рукой просто выломал прутья. Брок проворно вылез, обнялся с Гарри, стукнувшись лбами. Потрепал по голове Зимнего — тот сам наклонился для этого. — Спасибо, парни. Куда дальше? — На побережье, там нас ждёт яхта. На ней в океан и уже оттуда портключом в Европу. Затем через точки аппарации контрабандистов в Индонезию. — Я боюсь спросить, почему именно туда, — пробормотал Брок, надевая коллекцию фенечек на запястье. Без них фиг ему, а не волшебная мясорубка с пересобиранием тела в точке Б. Он же этот, маггл, или как там. Не важно. — Крестный должен вторым после родителей взять ребёнка в руки, — ответил тем временем Зимний. Серьезный такой, ни эмоции в голосе. Даже не скажешь, что нагло над Броком ржёт — если не смотреть в его абсолютно бесстыжие глаза. И не слышать, как Гарри кашляет, маскируя смех. — Она так и не оставила эту идею? — простонал Брок, вновь обнимая Гарри и пряча голову в его плече — так почему-то легче переносить перемещение. — Эта женщина меня в гроб вгонит, помяните моё слово. Гарри фыркнул, к ним прижался ещё и Зимний, обхватывая двумя руками. Вот же дылда огромная — но их. Рывок. На ногах Брок устоял, но обедать он уже не хотел. А вот блевать… Ох. Он постоял, глубоко вдыхая, завидуя этим двум, которые, казалось, даже не заметили перемещение. И ладно Гарри, он волшебник, но Зимний! Чёртов супр. Им предстояло несколько дней плаванья — как раз хватит, чтобы смириться с необходимостью прыжка через океан. Прыжка, который — Брок печёнкой чуял — будет намного более немилосердным к его организму. Лишь бы хуй правильно пересобрали на той стороне, вот точно.

***

Гарри курил бамбук. Самый настоящий бамбук, с боем отобранный у панды. Главное теперь, чтобы про последнее не узнал Брок — будет неловко. И стыдно. Наверное. А всё Тревор, скотина. «Курить бамбук, курить бамбук, натуральный бамбук — попробуй у панд его ещё отбери». Отобрал. Курит. Старательно игнорирует Зимнего, ржущего рядом. Всё дело в том, что Герми рожает. Вот прямо сейчас, и почему-то это страшнее расклада один против армии, или один с голой задницей в пустыне. Гарри докурил, с наслаждением сплюнул, толкнул Зимнего, чтобы подвинулся в кустах. А то устроил себе удобную лежку, а не делится, зараза такая. Куст создавал уютную тень, грудь Зимнего была удобно-твёрдой подушкой и вообще красота. Брока бы ещё, но того Герми затребовала в роддом — про второго после родителей она не шутила, как оказалось. Вспоминался Хогвартс чего-то. Семь лет сплошного кошмара и протекающей крыши. А всё потому что Пророчество — обязательно с большой. Вспомнить историю Кассандры — прямого предка! — а зачем? Британии нужен Герой — опять большая — значит, здоровое детство вообще ничего не стоит. Права человека даже не стоят упоминания, тем более, права магглов. Даже мага. Гарри просто рад, что Герми тогда ушла с ним. Дала подзатыльник, подхватила неизменную расшитую бисером сумочку и напомнила, как обещала всегда быть рядом. — Ты думаешь о плохом. Перестань, — грудь под щекой Гарри завибрировала, а чужая рука аккуратно взлохматила волосы, да там и осталась. Гарри замурчал, рукой пробрался Зимнему под футболку, положил ладонь на восхитительный пресс. У него такого нет — и не будет. Он тощий, жилистый — и маг. Зато Брока с Зимним одно удовольствие щупать. И смотреть. И иметь — во всех смыслах. Гарри не смущало, что они с Броком вроде как родственники: если брать кровь, то там седьмое-восьмое колено, если ещё не дальше. Если брать то, что Брок был младшим братом его матери — приёмышем… Его не ебёт, так почему должно ебать остальных? Гарри и не помнит его в своём детстве, если быть откровенным. Смутный образ — обливиэйторы тогда перестарались, откинув его на пару лет назад в развитии мимоходом. Поэтому физически ему на первом курсе Хогвартса было одиннадцать, да. А вот психологически все восемь. Огромная пропасть. Бездна. Гарри помнит любовь и тепло в детстве-до-Хогвартса. Ему этого более чем достаточно. У него есть настоящее, где эта любовь подтверждается каждый день, а тепло постоянным клубочком греет где-то за восьмым-девятым ребром. Он научился вновь улыбаться только для этих двоих — и немного для Герми. И её детей, ладно, которые все как один считают его своим главным плюшевым мишкой, и он понятия не имеет почему. Даже если никогда не отказывается поваляться с ними в обнимку и почитать книжку-другую. И побыть раненым, пока его старательно пытаются спасти-вылечить — убить-добить. Зато лошадка это Брок. И Джек — гордый отец уже четвёртого малыша. Когда успели только?.. Ах да. Точно. Уже ведь двадцать лет почти прошло. Ну пятнадцать. Гарри вздыхает, теснее вжимается в Зимнего. Пока родят, пока приедут… Он точно может позволить себе поспать. И он засыпает спокойно, легко. Не боясь кошмаров — рядом же Зимний. Сладко.

***

— Баки, ты помнишь меня?.. Джеймс помнит, конечно же. Давно уже вспомнил, только так и не понял, зачем. Зачем он это вспомнил, зачем Стив зовёт его этим именем, из которого он вырос ещё на войне. Но на войне можно было сделать вид, что того нет, а есть глупая собачья кличка — детство. Но детство кончилось ещё в тот момент, когда Бекка — его младшая сестра — сгорела от лихорадки. За три года до войны. Джеймс разрывался тогда между Беккой и Стивом, чувствовал себя крысой, загнанной в угол треугольного колеса. Только у этой крысы так и не отросли острые зубы и чуму на свой хвост она так и не повязала — глупая бесполезная крыса. Крыса могла только смириться. Джеймс смирился. Бекки умерла, Стив вновь выкарабкался, а Джеймс держал в объятиях заходящуюся в истерике мать и до крови кусал губы. Он мужчина, он должен быть сильным. Ради Бекки, ради мамы. Ради Стива. Падение с поезда было закономерным финалом. Точкой — Джеймс хотел, чтобы оно ей стало. Но чужая рука ехидно пририсовала ещё две, превратив её в многоточие. И начался Ад. — Отойди, Стив. Рядом с Джеймсом — Зимним — скалится Командир, обманчиво расслаблено сжимая свой излюбленный глок. По сторонам рассредоточены бойцы Страйка — его бойцы. Их бойцы. За спиной стоит Гарри — он вроде как их врач, но всегда готов вступить в бой, сколько раз уже такое было. Зимний не собирается рисковать никем из них. Терять в каких-то смутных интригах и никому не нужных войнах за несуществующие идеалы. Зимний — не волк-одиночка, с ним его стая, а стая едина. Его семья. — Баки! — Стив не слышит. Всё твердит и твердит эту глупую кличку — бесит. Так они совсем потеряют цель, выискивай её потом ещё три недели. А Зимнего уже достали эти дома из песчаника, в которых и не потрахаться нормально, так чтобы не оповестить об этом ближайшие пару кварталов. — Баки умер, — отрезает жёстко. — Но ведь ты жив! Я читал архивы, это бесчеловечно! Психологи… — Баки умер задолго до падения с поезда, очнись, Стив. Баки умер в тот день, когда в землю опустился сосновый гроб с телом Бекки. Ты помнишь, кто такая Бекки, Стив? — Бак, я… — Всегда только ты, Стив. — Зимний качает головой. — Отойди. Я не хочу с тобой драться, но и выбирая — у меня новая семья. Баки умер вместе с Бекки, Джеймс упал с поезда. Остался только Зимний — не тебе это изменить. За своё я дерусь до конца, кому как не тебе это знать. — Раньше я был… — Стив опустил голову, пошатнулся. Но Зимнему было ничуть его не жаль. — Раньше. Не сейчас. И в последний раз прошу — отойди. Зимний отмечает, как азартно танцует свободная рука Брока у пояса с шашками, как лениво тот просчитывает траекторию — целится в ту рыжую? Она заранее не нравится Зимнему — Брок его. Но вот Стив делает шаг, второй в сторону, как-то потерянно машет своей шайке. Что-то говорит в передатчик, но Зимнему лень вслушиваться, главное, там точно не команда к атаке. Он замечает, как разочарованно вздыхает Брок, возвращает глок в кобуру. За спиной шуршит щебень, рядом — между ними — встает Гарри. — Кейс у нас. Цель отправилась на поиски лучшей доли в мир иной. — Отлично. — Брок кивает, мигом забывает о Стиве и его бойцах. Или делает вид, что забывает — иногда Зимнему так тяжело его читать. Но на то он и Командир, его лидерство неоспоримо — он знает лучше. Всегда. Бойцы могут высказать мнение, посоветовать. Но решение всегда принимает Командир, а остальные выполняют — дисциплина. Как правильно, как хорошо. Как в постели, где все равны, но… Контроль. Зимний давно вспомнил всё, но вспомнить не синоним излечить покореженную психику. Гарри хватает его за запястье, сжимает — Зимний переводит на него взгляд, полностью концентрируется. Тот улыбается, еле заметно, одним уголком губ. Тепло. Глаза в глаза. «Сегодня я буду сверху. Ты мне разрешишь?» О, да. Он разрешит. Он сделает всё, что возможно, чтобы это сегодня наступило как можно быстрее. Тем более, что миссию они уже закончили, а значит… — Командир?.. — Уже вызвал птичку, нас подберут через полтора часа. Я тоже соскучился по работающему душу, нормальной кровати и сексу. Зимний щурится в предвкушении. Его совсем не интересует, как покраснел и закашлялся Стив где-то там в стороне. Его стая перегруппировывается, стягивается ближе. Но второй снайпер всё так же на позиции, и так будет, пока они не окажутся на борту джета. — Он не отстанет, — говорит, качая головой, Гарри, и Зимний даже не сразу понимает, о чём это он. Зато Командир сразу понял, хмыкнул, закурил. — Значит, отгоним. Не собираюсь делиться — все купоны на это уже разобрали малые Джека. Тем более, с этим рассадником скользких личностей, посреди которых и Пирс вполне себе нормальный политик. — И не надо. Я — ваш. Только так. Как было с первого взгляда в жёлтые волчьи глаза нового хэндлера почти двадцать лет назад — хотя, что такое время для куска мяса, что размораживали на неделю-две, а затем обратно пихали в длительную заморозку на месяц и до года? Но тот взгляд… А затем взгляд нового техника-не-техника — глубокая зелень в сумраке, такая сочная в прицеле винтовки. Ещё тогда он сделал выбор — он их. И это — единственная истина в покорёженном мире Джеймса «Зимнего» Барнса.

***

— Я люблю вас. — Я — ваш. — А у меня просто крыша на месте. Официально. Но да, я тоже ваш и люблю.