***
Сперва Рокэ ее не узнал. Рейчел из нескладной тощей девицы в мужском колете вымахала в высокую широкоплечую женщину. Вернее, не знай Рокэ её истинного пола, скорей бы предположил, что перед ним молодой мужчина, только без усов. Северная кровь, пусть и разбавленная, взяла свое. Сочетание широких плечей, маленькой груди и ярко выраженной линии челюсти позволяли девушке сойти за мужчину без особых усилий. Алва встал из-за стола, за которым обсуждал с Марселем план дальнейших действий. Рейчел стояла не шевелясь, чуть склонив голову к левому плечу, наблюдая за ним с настороженностью. Взгляд Рокэ скользит по ее лицу и телу, изучая и запоминая каждую деталь, машинально сверяя с отчетами шпионов. Рейчел пропала из поля зрения два года назад и за это время сумела измениться до неузнаваемости. Больше нет той маленькой девочки, с большими наивными глазами, глядящими на мир со страхом и надеждой. Ее взгляд спокоен, и, кажется, даже насмешлив. Развлекается. Довольна своим маленьким представлением. Рокэ подходит к ней почти вплотную и заглядывает в эти наглые серые глаза. Для этого приходится запрокинуть голову — Рейчел и в самом начале их знакомства была на несколько дюймов выше, а сейчас выросла только сильнее. Судя по улыбке, тенью мелькнувшей по её губам, Рейчел тоже это заметила. Рейчел и правда выглядит, как совершенно другой человек. Не похожа ни на себя прошлую, ни даже на своего отца. Кожа посмуглела, под глазами залегли тени, в уголках рта появились морщины. Она отпустила волосы — они, еще более светлые, чем раньше — видимо, выгорели на солнце — были стянуты в низкий хвост. Самой яркой деталью, бросавшейся в глаза, был огромный кривой шрам на пол-лица. Начинаясь от середины лба, он переходит на переносицу и заканчивался на левой щеке. Рокэ знал о нем, ему докладывали еще тогда, но его все равно внутренне передернуло. Он мгновенно вообразил, как юная, не заматеревшая еще девица, отбивается от нескольких бандитов разом. Парирует одну атаку за другой, но в один момент не успевает среагировать и подставляет лицо прямо под холодный металл кинжала. От этой слишком яркой картины, а еще от злости на себя за заботу о той, кто этого не заслуживает, у Рокэ усиливается головная боль и он морщится, прикрывая глаза ладонями. Он отходит обратно к столу и устало опускается в кресло. Жестом отсылает Марселя, словно прислугу, но Рейчел не замечает на холеном лице обиды или гнева. Впрочем, Рокэ быстро возвращает её внимание себе. — Зачем вы явились? — у Алвы хриплый голос уставшего от жизни человека, во фразе нет ни злости, ни привычной насмешки. Ему плохо, очень плохо. Рейчел мутит от мысли, что, возможно, это она сделала его таким. Рейчел сглатывает вязкую слюну. — Потому что я нужна вам, — голос почти не дрожит, но Алва все равно наверняка замечает. Проклятье, как этому мужчине удаётся раз за разом выбивать её из колеи? Рейчел казалось, что она сможет предстать перед ним с достоинством и столь же достойно принять свою участь после того, как исполнит долг, но сейчас она уже не так в этом уверена.***
Разговор был долгим. Присесть Алва не предложил, но у Рейчел от его взгляда подгибались колени, поэтому она плюнула на остатки приличий и села сама. Она рассказала ему обо всем, что знала, и выслушала то, что выяснил он. Алва не прогнал ее, согласившись принять её помощь. Не ради себя, в свое спасение он не верил, но ради мира и тех, кто будет после них. — Ещё кое что. Когда… если мы выживем, я готова буду понести ответственность за то, что совершила. Я предстану перед судом и приму казнь или заключение, но прошу о милости для моих сестёр и матушки… — Замолчите, — в голосе прорезалась сталь, от которой Рейчел непроизвольно выпрямилась, — никто не собирается вас казнить, за глупость головы не рубят. Я давно простил вас. — Врёте, — что за вздор, зачем он говорит это? Как можно простить такое? — Дерзите, юноша, — знакомое до боли слово полоснуло по спине огненным хлыстом, а от тона, немыслимо сочетающего в себе угрозу и словно бы обещание, подвело внизу живота. Как тогда, в прошлой жизни. В то время Рейчел часто принимала желаемое за действительное, ей всюду чудились намёки, которые одновременно страшили и будоражили. Рейчел вздохнула. Один раз за вечер ей удалось переспорить Алву, второго он не допустит. Если ему внезапно захотелось поиграть в благородство, то пусть. Они ещё обсудят этот вопрос, если все кончится удачно. Если нет… что ж, в таком случае Кэртиана сама вынесет приговор предательнице. Рейчел это устраивало. Осталось ещё кое что. Рейчел едва удержалась от того, чтобы поерзать в жёстком кресле. Сжала кулаки, собираясь с духом. — Решайтесь уже, юноша, или отправляйтесь спать. Мне не нужно, чтобы завтра вы валились с ног. Нарочно ведь сбивает. Ни кошки он не изменился, и манера вести разговор у него та же. И, что самое неприятное, Рейчел все так же раздражается на это. Но теперь у нее достаёт сил собраться, успокоить дыхание и даже унять дрожь в голосе, произнося заветные слова. — Я хочу, чтобы вы разделили со мной ложе. В палатке словно бы становится ещё темней, а в воздухе повисает давящая тишина. Рейчел не слышит ничего, кроме бешеного стука собственного сердца, да шума крови в ушах. В Олларии о Рокэ Алве ходило множество слухов, как хвалебных, так и порочащих. Но однажды Рейчел услышала то, что, пожалуй, подходило под обе эти категории. Нечаянно подслушенный разговор двух женщин во дворце надолго лишил её сна. «Алва не откажет, если попросишь прямо. Он уже не в том возрасте, чтобы бегать за каждой юбкой, и на ухаживания предпочитает не размениваться, но на прямое предложение отказом не ответит.» Контекста разговора Рейчел не знала, но поняла, все поняла, по одной единственной фразе. И решилась. Решилась только сейчас, спустя несколько лет. Решилась, даже помня, как Алва сказал, что спать с оруженосцем пошло. Решилась, хоть и понимала, что не имеет право ничего от него требовать. Решилась, полностью уверенная, что получит отказ. Вместо ответа Алва встал, подошёл к креслу и медленно, нарочито медленно, склонился к её лицу. Рейчел взглянула ему прямо в глаза, позволяя чарующей синеве снова завлечь её в себя. Она чувствовала дыхание Рокэ на своих губах и боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть момент, воспоминание о котором она унёсет с собой в Закат. Время словно застыло, и в мире Рейчел не осталось ничего, кроме тишины и синих глаз. Тихий шёпот показался раскатом грома. Едва слышное «Хорошо» перебило шум крови в ушах, а после губы обжег поцелуй.***
Они не доходят до кровати, валятся прямо на пол маршальской палатки, не разрывая жадного поцелуя. Отыгрываются за все эти годы, за нанесённые друг другу раны и обиды, за время, проведённое порознь. А были ли они когда либо вместе, по настоящему вместе? Те редкие вечера в покоях Алвы, изнуряющие утренние тренировки, даже пройденная бок о бок военная кампания — все это не смогло разрушить гранитную стену между ними. Они торопятся и таятся. Тишину прохладной ночи нарушает только частое дыхание, да звуки поцелуев, поэтому они не спешат подниматься с пола на кровать, которая наверняка будет скрипеть. Им все равно, Рейчел за эти два года отвыкла от удобств любого рода, а Алва никогда и не привыкал. Рейчел старается не думать о том, что она делает сейчас, не думать о Первом маршале Талига между её ног. Она решалась на это два года, а до того ещё два желала этого каждую ночь, коря себя за крамольные мысли. Это грешно, бесчестно и предаёт память отца, но ей уже плевать. Стыд мешается с удовольствием, как мешались ненависть и любовь в те беззаботные годы, когда самой большой проблемой были подначки Эстебана. Это было всего два года назад, но кажется, что минуло уже много кругов, столько всего произошло с ней за это время. Рейчел мотает головой, гоня прочь мысли о прошлом. Поднимается, срывая с губ Алвы очередной поцелуй, спускается ниже, кусая шею, ощущая солёный вкус пота. Алва шипит над ухом и Рейчел фыркает, противно довольная приченённой другому болью. Эта ночь наполнена жаром разгоряченных тел, переплетенных в тугой змеиный клубок. Эта ночь наполнена слезами, которым не было дозволено пролиться. Наполнена любовью, выжигающей два одиноких сердца, которым не суждено было найти утешения друг в друге, наполнена болью из раскрывшихся старых шрамов, страхом перед будущим, которого, они уверены, у них нет. Эта ночь запечетлена метками на телах и постыдными следами на бёдрах. Эта ночь навеки останется в памяти лишь одного из них, потому что только одному из них суждено жить.