Помилование

Помилование. Красивое слово. И такое емкое. Но все зависит от контекста. Если говорит диктатор, то это слово превращается в обязательство. Служить верой и правдой. Если президент сверхдержавы говорит, что это слово дается тебе за заслуги перед страной, то наступает облегчение. Облегчение может наступить, но при этом может даже не помочь. Потому что это всего лишь слово. С совестью сложно договориться одним словом, кто бы его не произнес. — Что? Барон отпрянул от столешницы, у которой битый час размешивал в кружке чай, задумавшись о том, как сидящий перед ним человек понимает это слово — “помилование” — которое ему лично произнес пару месяцев назад президент. И этот же самый человек освободил опасного заковианского барона. Захлебнуться можно. — Хватит. Сержант Джеймс. Случай. Невольный раб того, чего люто ненавидит. Чего ненавидит сам барон Гельмут. Они похожи, отвратительно похожи. — Ты его ненавидел. Ответа на уверенное утверждение Земо так и не последовало. Баки смотрел перед собой и, казалось, еле дышал. — Ты ему хоть раз об этом сказал? Тишина. Джеймс понимает, о ком идёт речь, без лишних уточнений. Все еще немногословен. — Твоя жизнь не должна крутиться вокруг него. Я понимаю, сознательная жизнь была только с ним. Но сколько раз он тебя покидал? — Заткнись. Глаза у Земо загорелись. Ему нравилось выбивать эмоции. Потому что именно этого не хватало им обоим. — Ладно. Ненавидел ты его не поэтому. Почему я? Ты задавался этим вопросом миллион раз. Почему я все это делал, когда он прохлаждался. Буквально. — Блять! Резкий звук разбившейся чашки Земо разлетелся по всему этажу. Голова барона снова заинтересованно склонилась. — Вторая кружка за день, Джеймс. — Третьей может стать твоя голова. — Точно подмечено. Они снова оказались на расстоянии в полметра. Гельмут не мог не отметить, что у сержанта практически нет возрастных изменений. Он — ходячее напоминание о том, что сыворотка — это ошибка природы. Ошибка, которую он должен исправить. Барнс отвернулся, хрустнув шеей и чуть склонил голову, ненароком посмотрев на свою левую, стильную руку из вибраниума. Подарок из Ваканды. Сколько же он провел на этой земле обетованной? Гельмут любит наблюдать, анализировать. Выверять каждую шероховатость души. Как на лице — морщинка за морщинкой, царапина за царапиной. Угрызения совести за убийствами. Он ведет свою мысль дальше, а Баки устало садится на прежнее место, решив игнорировать анализирующий взгляд барона. — Могу я задать вопрос? — Обычно ты обходишься без этого. — Как ты избавился от кода? Точнее, — Барон тут же одернул себя, — Попытался избавиться. — Я избавился. — Там все еще что-то есть. Баки закатил глаза и подался вперёд, чтобы налить себе виски. — Ты знаешь, что это бесполезно, Джеймс. — Мне нравится вкус. Лучше, чем твоя болтовня и идиотский взгляд. — Я не про виски. Глоток — слишком громкий в этом молчании. Он хочет ответить, Гельмут это чувствует, и спокойно ждёт, рассматривая неприметный дворик за окном. — Ломать стены — не тоже самое, что строить. Это оказалось сложнее, чем… — Хотелось бы. Я понимаю, Джеймс. — Ничерта ты не понимаешь. Глухой стук стакана о столешницу. Дыхание участилось, пульс тоже, раз-два-три. Барон чуть повернул голову, взглянув на Баки. Он мысленно кивнул его ожидаемой реакции: сержант злится. Но не на их разговор, а на себя самого. Как много боли. — Семнадцать. Ноль реакции. — Ты выставляешь ментальный блок, чтобы... — Земо, я не мутант, я под блядской сывороткой. — Гельмут подметил, как Джеймс избегает слова “суперсолдат" по отношению к себе. — Хватит копаться у меня в голове. — Значит, ты пропускаешь все через себя. Блок ты ставил, когда был Зимним Солдатом. Чуть резкое движение головы и тихий механический звук руки. Вот оно. Они оба обратили на него внимание. — Я больше не он. Я не убиваю. — Тебя запрограммировали убивать. Много лет ты выполнял чужие приказы. Лишь порой проявляя осознанность. У тебя даже была неделя без кода. Ты помнишь её? Барнс нахмурился и поднял тяжелый взгляд на Земо. — Я помню все. — В 2005 ты встретил Наташу Романофф, тогда ещё Романову, которая работала на Красную комнату. Ваши миссии пересеклись, и вы чуть не зарезали друг друга. Позже она тебя вырубила и вы… — Хватит. Это было давно. Барон ухмыльнулся, но продолжил. — Вы сбежали и провели жаркую неделю вместе. У вас была одна лишь эта неделя. Глоток виски. Земо тоже не помешало бы выпить, но он продолжил говорить, отвернувшись от окна. — Записи говорят, что все были в панике: ты для них слишком мощная машина для убийств, потерять тебя значило потерять все секреты. Гельмут готов поклясться, что услышал скрежет зубов. Он был уверен, что эта информация осталась только между Баки и Романофф. — Это был первый раз, когда Черная вдова чуть не погибла. Она бросила тебя, сбежала. — Я так захотел. Им нужен был я, а не сопутствующий ущерб. — Она тебя бросила, Джеймс. И тебя после этого неделю жарили током. КГБ пришлось перенести миссию на целый месяц, потому что ты не приходил в себя. Потом холодильная камера и все по новой. Ад. Барон демонстративно передернул плечами. Когда он читал эти отчеты, то не чувствовал абсолютно ничего. Зачем сочувствовать убийце под сывороткой? Но сейчас, видя, как излом челюсти собеседника меняется, а взгляд полон противоречивых эмоций, Гельмуту стало грустно. Но отступать некуда. — Поэтому ты ее даже не вспомнил, когда я активировал код. Ничего личного, Джеймс. — Какой всеведущий. Зачем тебе это? — Банально, но, чтобы узнать тебя получше. — С какой стати? Барон с минуту помолчал, решив прилечь; диван с лёгким скрипом прогнулся, и Земо спокойно произнес: — Нужно же понять, убивать мне тебя или нет. Сидящий напротив сержант усмехнулся и слегка кивнул. — Не предполагал, что ты еще и задумываешься над этим. Обычно ты выносишь мозги сразу. Хотя... считай что уже убил меня, — Он подался вперёд, саркастично прищурив глаза. — Своей болтовней. — Повторяешься. — Плевать. Тишина. Гельмут ее ждал, и она пришла очень вовремя. Как по часам. Он начал говорить медленно и размеренно, четко отделяя предложения. Забираясь под кожу. — Ты неправ. Я понимаю, Джеймс. Я тоже солдат. Я могу убить не задумываясь. У меня есть кодекс. Я потерял все. Как и ты. Мы, — Земо медленно указал на себя и на Баки, — жертвы игр, созданных не нами. Но нам их расхлебывать. Будь я тобой, тоже завел бы блокнотик как у Роджерса. Собеседник никак не отреагировал. Снова. — Что ты чувствовал, когда был им? — По-моему, я выпустил тебя из тюрьмы не для того, чтобы у меня был психолог еще и на задании. Нам нужна была помощь другого рода. — Это простой вопрос, Джеймс. Ты чувствовал кровь также, как чувствуешь ее и сейчас? Игнорирование — лучший способ надеяться, что от тебя отстанут. Но не сегодня, сержант. — Я никогда бы не спрашивал, если бы не понимал, что мы похожи. Что мы презираем одно и то же. Я принял это. Но ты нет. Бионическая рука предупреждающе сжалась в кулак. Он только сейчас понял, к чему клонит Земо. — Мне не нужна твоя помощь. — Конечно, ведь тогда тебе придется признаться себе самому, что ты ненавидишь каждую секунду своего существования, а твой психолог пытается убедить тебя в обратном. — Хватит. — Ты должен был взять этот щит. Его наследие. Но ты весь в крови, ты можешь его испачкать. Каково ощущать, что с тобой так нормально и не попрощался единственный дорогой тебе человек? — Заткнись, твою мать. Напряжение звенело в воздухе так явственно, что, казалось, могло разорвать любой предмет в комнате. Держал прямой взгляд только барон. — Стив Роджерс — лжец. Он солгал Старку, защищая тебя. Солгал тебе, когда ты вернулся из забвения. Даже не сказав, что все бросит и ничего не оставит тебе взамен. Одну лишь пустоту. Гельмут слышал учащенное дыхание, видел как буквально закипает его кровь, как часто сжимается живая рука Баки. Вот теперь самый подходящий момент, чтобы выяснить, прав ли барон. — Грузовой вагон. Резкий скрежет отодвинутого кресла разорвал пространство, а вслед за этим воздух рассек нож для фруктов, моментально оказавшийся у шеи Гельмута. Джеймс зло прошипел барону в лицо: — Еще одно слово. Будет больно и медленно. — Ты не убийца, сам сказал. Ты боишься сорваться, как сейчас. Ты реагируешь на мой голос, потому что в твоей голове все еще есть я. Я давал тебе команды и это отложилось в твоей памяти, от этого тебе тяжелее всего. Ты избавился от кода, но не от того, кто может вызвать в тебе то самое чувство. Ты никогда не простишь себя. — Да пошел ты. Баки резко отшвырнул нож к осколкам чашки и, развернувшись, вышел прочь из гостиной. Хватило секунды, чтобы увидеть три тысячи мелких крупинок боли, тщательно скрываемых от чужих глаз. Медленно склонив голову, Земо тихо произнес: — И тебе спокойной ночи. Он осторожно провел пальцем вдоль шеи, где минуту назад ее касалось холодное лезвие ножа. Посмотрев на свои руки, Гельмут прошептал: — Я прощаю тебя.