***
Съемочный павильон, который по чистой случайности удалось арендовать их студии, был поистине огромным. Настолько, что здесь, на фоне гигантского хромакея удаётся воссоздать большую комнату где и будет развиваться сегодняшний «сюжет», до банального простой. Кохаку уже представляет какие заголовки будут у коротких видеороликов, вырезанных из контекста. «Горячий японец приютил невероятно сексуальную европейскую подружку», «Эмо бой и сексуальная блондинка», «Жесткий БСДМ с узкоглазым красавцем». Так тупо звучит. Кохаку смешно. Но повлиять на названия она не может. Да и незачем. Вокруг мечутся туда-сюда члены их немногочисленной съёмочной группы: доделывают декорации, настраивают аппаратуру, регулируют освещение. Вон их продюсер как обычно о чём-то спорит с режиссёром, пока бедная сценаристка что-то торопливо записывает, стараясь успеть за обоими мужчинами. Кажется, они сегодня не в духе. День обещает быть трудным. Но Кохаку неинтересно. Она стоит чуть поодаль от всей этой суеты, рядом с гримёрной, прокручивая в голове идеально выученный под пристальным взглядом Хёги сценарий. Раньше, много лет назад, думает Кохаку, всё было по-другому, а потом её жизнь стала слишком спонтанной: спонтанное знакомство, случайно перетекшее в дружбу, в основном из-за общей детской мечты разбогатеть и прославиться и подростковых амбиций, спонтанный первый секс и случайно брошенное по пьяни «давай снимем порно», показавшееся тогда гениальной идеей. Потом их с Хёгой случайно заметили (Кохаку ни раз мысленно «благодарила» природу за неяпонскую внешность) и предложили то, от чего они не смогли отказаться. И началась «рабочая» рутина длиной вот уже в три года. Небольшие видеоролики, сценарий к которым состоял примерно из трёх страниц, импровизированные реплики и несколько часов не приносящего никакого удовольствия секса. Сейчас стало проще, по крайней мере, так казалось. Их новый продюсер, появившийся год назад, несмотря на все его недостатки и вспыльчивый темперамент, оказался, на удивление, весьма приятным человеком и, что более важно, профессионалом своего дела. Он обещал приличные суммы за несколько лет работы, в течение которых они снимут не только большое количество привычных для них роликов, но и несколько полнометражных, как выразился продюсер, картин. Сейчас они работают над первым в их жизни порнофильмом, а сегодня последний день съёмок. — Опять кусаются? — спрашивает вышедший из гримёрной Хёга, кивая головой в сторону режиссёра и продюсера. — Десятый раз за неделю, — отвечает Кохаку, не понимая, зачем она вообще считала. — Почему бы просто не сменить оператора, если он так раздражает. — Таких профессионалов своего дела, как он, немного. К тому же, — голос Хёги становится на полтона ниже, когда парень наклоняется к Кохаку и заговорщически шепчет ей на ухо, — я слышал, что у них роман. Кохаку смеётся и отмахивается от партнёра, говоря что-то вроде «ты же не любишь сплетни». Хёга усмехается и слегка зачесывает назад растрёпанные волосы. Сколько же лака ушло на придание идеально ровной укладке такого свободного вида. К ним подходит одна из помощниц сообщает о готовности декораций, протягивает две бутылки воды и две таблетки, улыбается фальшиво вежливо Кохаку, подмигивает Хёге и уходит. От этого зрелища глаза у обоих закатываются сами собой. — Ты точно помнишь сценарий? — уточняет Хёга, наблюдая за тем, как переставшие спорить продюссер и режиссёр что-то активно говорят сценаристке. — Разумеется, — отвечает Кохаку, цокнув языком, — ты же мне спать вчера не давал, пока не удостоверился в том, что я выучила каждую мелочь. Хёга перфекционист до мозга костей. У него все должно быть идеально: внешний вид, манеры, причёска. Съёмка тоже должна проходить правильно, без лишних действий, с минимальным количеством дублей. Кохаку тоже так считает. — Пойдём, — говорит партнёр, бросив взгляд на часы над дверью их гримёрной, переплетает их пальцы и тянет вслед за собой прямо на съёмочную площадку. Продюсер, коротко поприветствовав подошедших, окидывает их оценивающим взглядом и кивает в знак одобрения. Режиссер раскрывает сценарий, показывает правки и начинает разъяснять некоторые моменты. Кохаку слушает очень внимательно, старается уловить каждую деталь, чтобы все прошло как всегда идеально. — Ну что, мои хорошие, давайте постараемся сегодня — режиссёр хлопает в ладоши, неестественно улыбается, говорит приторно-сладко на ломаном японском. Неприятно. Кохаку кивает, глотает таблетку, запивая водой, занимает своё место на съемочной площадке. Глубокий вдох. «Свет, камера, мотор». Поехали.***
Эбби сладко потягивается, стоя в дверном проходе и лениво наблюдая за развивающимся на экране сюжетом. Скучно. Как можно это смотреть? Взгляд перемещается на парня, сидящего в нескольких метрах от неё, на диване напротив телевизора. (Кохаку мечтает оказаться на его месте.) Он явно увлечен происходящим. Эбби по-детски надувает губы. Неужели такое чудесное утро лучше провести перед экраном, а не в чужих объятьях. Неожиданно в глазах девушки вспыхивают огоньки, а губы расплываются в ухмылке. Осторожно и медленно Эбби подходит к парню со спины, кладёт руки на его голые плечи. (Каждый палец на определенное место, так, как они репетировали. Хёга даже не вздрагивает от прикосновения.) — Акио, — мурлычет девушка прямо на ухо, опуская руки ниже, на грудь партнера, — мне скучно. — Займись чем-нибудь, — равнодушно отвечает парень, делая телевизор громче в попытке отвлечься от навязчивых прикосновений чужих рук. — Так я и хочу — томно шепчет Эбби, — заняться «чем-нибудь». — П-прекрати, — шипит Акио, а внутри всё плавится от прикосновений ловких рук и от сладкого голоса над ухом. — Мы не должны. Э-это н-не правильно. — Всё правильно, глупый, — хихикает девушка, обойдя диван и проведя рукой по плечу парня. — Мы просто отгоним скуку. Все друзья так делают. (От этой фразы Кохаку почему-то смешно. Сразу вспоминаются два их с Хёгой общих друга, не желающих признавать, что между ними есть что-то большее, несмотря на некоторые, кхм, обстоятельства.) — Ох, неужели? — едко бросает Акио, чувствуя, как рука подруги опускается всё ниже, оглаживая грудные мышцы и плавно переходя на пресс, и останавливается в области паха, сжимая скрытую тканью плоть. Парень с трудом сдерживается, чтобы не застонать в голос от банальных поглаживаний. Эбби хихикает, ловит его взгляд и опускается перед ним на колени, осторожно приспускает домашние штаны вместе с бельём и касается кончиком языка красноватой головки, из которой начинает сочиться смазка. (Возбудители действуют прекрасно, думает Кохаку. Даже быстрее предыдущих.) Акио, кажется, забывает как дышать. Громко и протяжно стонет, когда Эбби проводит языком по всей длине его члена и начинает медленно посасывать головку. В ее глазах пляшут чёртики. Парню нравится. Безумно нравится. Он осторожно проводит рукой по затылку девушки и зарывается ладонью в волосы, притягивая ближе. Эбби давится, но послушно берет глубже, а потом расслабляет горло, позволяя парню самому задать темп, не отводя от него глаз. От одного её взгляда хочется кончить. Но вдруг девушка кладёт руки на бедра партнёра, вынуждая остановиться и убрать руку с затылка, и с громким причмокиванием выпускает член изо рта. Губы расплываются в ехидной улыбке. «Чертовка», — шепчет Акио, касается подбородка Эбби, осторожно тянет вверх, заставляя подняться, и страстно впивается в её губы. Кто-то говорил, что целоваться после минета отвратительно, но это их сейчас не волнует. Эбби поддается вперёд, позволяет в одно мгновение сменить позу, повалить себя и томно вздыхает, чувствуя, как Акио касается её груди, прикусывает сосок через ткань футболки, пробирается под неё и медленно скользит руками по телу. — Не церемонься, — шепчет девушка, — я не люблю долгие прилю-а-ах! — и не может сдержать стон, когда партнёр касается её клитора через ткань шорт. Приподнимает бёдра, помогая стянуть такой ненужный сейчас элемент одежды, ловит вопросительный взгляд Акио и закусывает губу. Точно. Она же не надела бельё после душа. Смеётся, услышав тихое «точно чертовка», обвивает ногами таз парня, стягивая его штаны ещё ниже и громко и протяжно стонет от первого грубого толчка. — А-акио! «Стоп. Снято!» Кохаку видит, как хмурится режиссёр, делая пометки в блокноте, ожидая пока его актёры примут подходящее для разговора положение. — Обнимай его одной ногой, — говорит он, обращаясь к Кохаку, не отрывая при этом взгляда от бумаги, — а вторую вниз с дивана опусти. И стон. Другой. Яркий нужно. Кохаку кивает. Слушает, как дают указания Хёге. Что-то про угол, сдержанность и, кажется, резкость. Вновь раздаётся «Свет. Камера. Мотор.» Новый дубль. Всё сначала.***
К концу съемок Кохаку чувствует себя полностью выжатой. Берёт полотенце из рук помощницы, чтобы стереть с лица вязкую, неприятно пахнущую жидкость, которую используют в качестве заменителя спермы. Не то режиссёр сегодня был чересчур придирчив из-за спора с коллегами перед началом съёмок, не то это проклятье последнего дня, но дублей сегодня было слишком много. Хёга выглядит не лучше, но помогает подняться с колен и на ватных ногах дойти до гримёрной. Тело болит. «Домой, » — единственная мысль, занимающая сейчас голову и помогающая держаться на ногах. Нужно домой. В кровать. Спать. Кохаку переодевается в платье, накидывает на плечи кофту, а потом вместе с Хёгой не без помощи лифта спускается на первый этаж и выходит на улицу ждать такси. Уже давно стемнело. По ощущениям часов десять, одиннадцать. Смотреть не хочется. Прохладный ночной воздух освежает. Рядом есть небольшое кафе, из которого приятно пахнет готовящейся едой, вокруг туда-сюда снуют прохожие. Изредка Кохаку ловит на себе укоряющие взгляды дотошных старушек. Всё равно. Уже давно привыкла. Хёга молчит. Закуривает. Он всегда курит, когда устаёт. Кохаку не любит запах сигарет. Отходит на пару метров. Наблюдает, как клубы дыма рассеиваются в воздухе. Красиво. Такси приезжает быстро. Кохаку садится сзади и утыкается в телефон в надежде не заснуть. И без того долгая дорога до дома кажется мучительно длинной. Как только ноги переступают порог небольшой, но уютной квартиры, Кохаку блаженно выдыхает и снимает туфли. Слышится щелчок выключателя, и прихожая с коридором наполняются холодным светом энергосберегающей лампочки. Кохаку вешает кофту на вешалку, бросает мимолётный взгляд на маленькую фигурку, подаренную Рури, и рисунок малышки Суйки, висящий прямо напротив входа, и мысленно составляет план из трёх пунктов на оставшееся время: ванная, еда, сон. Ей нравится. Хёге тоже. В маленькой ванной тесно для двоих, но, кажется, это никого не волнует. Тёплая вода, мягкая пена и мужские руки, массирующими движениями заботливо распределяющие шампунь по волосам девушки, а после осторожно проходящие мочалкой по телу, расслабляют. Струи воды смывают тяжесть. Усталость уже не кажется такой ужасной, наоборот, становится приятной. Кохаку почти засыпает, но лёгкая боль от прикосновения к красной полосе на плече, возвращает в реальность. Любимая мягкая пижама помогает сохранять тепло. Готовить сегодня ничего не хочется, ждать доставку тоже. В холодильнике лежат остатки вчерашнего ужина. Сойдёт. Разогретый в микроволновке рис кажется пресноватым. Но сейчас задумываться о вкусе еды Кохаку не хочет. Посуду они помоют завтра, а сейчас наконец-то можно лечь в кровать. Время уже давно перевалило за полночь. Кохаку засыпает, как только голова касается подушки.***
Утро начинается с отключения n-ного по счёту будильника и знакомого голоса, мелькающего где-то на задворках сознания: «…Милая, если ты сейчас же не встанешь, то отпуск мы проведём не во Франции, а в деревне у твоей родни». Кохаку просыпается мгновенно (не то чтобы она была бы не рада встретиться с отцом и старшей сестрой, просто не хочется находиться в атмосфере постоянного осуждения и грубых и неловких вопросов касаемо её професси). Садится, потирая глаза, и смотрит на сидящего напротив кровати Хёгу с чашкой ароматного, между прочим, её любимого чая. Парень лукаво улыбается, отхлебывая напиток. Он выглядит слишком уж бодрым. — Который час? — спрашивает девушка, зевая. Ужасно хочется упасть обратно на мягкие подушки. — Почти восемь, — отвечает Хёга. — Самолёт через три часа. — А, хоро… САМОЛЁТ ЧЕРЕЗ СКОЛЬКО?! Сонливость как ветром сдувает. Мужчина смеётся, пока Кохаку пытается выпутаться из одеяла и подойти к шкафу за чистым полотенцем и одеждой. Вспоминает про гору посуды, когда Хёга говорит, что завтрак на столе, и ей хватает секунды, чтобы запустить подушкой в своего парня и поспешить в ванную. — Я тоже тебя люблю!***
Кохаку ненавидит сегодняшнее утро, любимый чай, который пришлось выпить залпом, без привычного наслаждения, гору посуды в раковине и футболку, севшую после стирки, и благодарит всех богов, которых может вспомнить, за то, что они чудом успевают добраться до аэропорта и пройти контроль до половины одиннадцатого. Минута в минуту. И ещё хочет прибить своего парня. — Я бы не простил себе, если бы не дал тебе поспать лишних два часа, — уже сидя в своём кресле в салоне самолёта, усмехается Хёга, утыкаясь в скучную, по мнению Кохаку, книгу, пока девушка думает, чем таким тяжёлым его можно треснуть. — Я же забочусь о тебе. «Я же забочусь о тебе, » — передразнивает его Кохаку и переключает внимание на милую стюардессу, зачитывающую им инструктаж. Техника безопасности, поведение в случае крушения, эксплуатация жилетов, правила пользования туалетом, расписания приемов пищи. Лететь им почти двенадцать часов. Кохаку волнуется: она никогда до этого не пользовалась самолётами. Стюардесса заканчивает читать инструктаж, напоминает про телефоны, ремни безопасности и кресла, желает приятного полёта и уходит. Самолёт трогается с места. Едет плавно, набирая скорость. Мгновение. И он взлетает. Кохаку видит в иллюминаторе, как стремительно они удаляются от земли. Красиво. Но тут вдруг закладывает уши. Словно тебя с головой погрузили под воду и не дают всплыть. Сильно гудит. К горлу подкатывает тошнота. Кохаку вспоминает слова друга от том, что это из-за каких-то перемен давления, которые бывают при взлёте и посадке, только вот, что с этим делать, она не знает. — Прислонись головой к сиденью впереди, открой рот и дыши медленно, — говорит Хёга, откладывая книгу и сжимая её руку, и протягивает леденец в обёртке. — Это от тошноты. Хёга тоже дышит ртом и, кажется, жуёт жвачку. Только к чужому сиденью головой не прислоняется. Кохаку вопрошающе смотрит, но послушно выполняет все указания под строгим взглядом. Действительно, становится легче. Гул пропадает, тошнота медленно уходит. Наконец самолёт достигает нужной высоты. Теперь можно отстегнуть ремни и откинуть спинку кресла, что Кохаку и делает с твёрдым намерением немного поспать, не забывая поблагодарить вернувшегося к чтению Хёгу. Её будят перед первым приёмом пищи. Еда здесь вполне неплохая, но не отличается разнообразием. И почему они не купили бизнес-класс? Могли себе позволить, между прочим. Вопрос, конечно, риторический. Кохаку причину знает. Они с Хёгой договорились сэкономить на билетах, чтобы великолепно отдохнуть в весьма недешёвом Париже (вы вообще курс йена видели?). Чего только стоило забронировать хороший отель. А ещё экскурсии и развлекательные программы и всякие сувениры, обещанные друзьям. Двенадцать часов полёта длятся по ощущениям двое суток. Слишком долго. Кохаку думает, что многие с ней согласятся. В иллюминаторе необъятное, неменяющееся поле облаков. Всё из-за восьмичасовой разницы во времени. Это, в какой-то степени, захватывающе, словно путешествие в прошлое, но если наблюдать эту картину на протяжении шести часов, становится скучно. На борту царила спокойная, ленивая атмосфера, изредка нарушаемая криками маленький детей и недовольным шиканьем других пассажиров. Люди спали или тихо-тихо разговаривали друг с другом, кто-то был погружён в книги или фильмы. Кохаку тоже посмотрела пару серий какого-то посоветованного ей ранее другом европейского сериала, скачанного на планшет заранее. Не понравилось. Слишком странно. Сзади кто-то очень впечатлительный радостно восклицает, когда узнаёт, где они сейчас пролетают. Его сосед, кажется, энтузиазма не разделяет. Кохаку с ним согласна. Всё равно ничего не видно. Как же скучно. А лететь ещё шесть часов.***
Кохаку не только никогда не претендовала на звание ценителя искусства и архитектуры, но и ни разу в жизни не интересовалась ими. Но она не может не признать тот факт, что Париж действительно красивый город, а вживую он намного лучше, чем на фотографиях. Европейская архитектура отличается от той, что в Японии, но именно это и привлекает больше всего. Кохаку не может подобрать точных слов, но Париж ей кажется элегантным, утонченным и при этом помпезным. Но вся эта торжественность и вычурность выглядит так естественно, так правильно. Словно без всех этих колонн и барельефов Париж не был бы Парижем. Кохаку помнит, как будучи совсем маленькой девочкой, ещё любящей всё девчачье, увидела несколько городов Франции на картинках в книге матери. Помнит, как загорелись её глаза, как она, тыкая пальцем на изображение замка Шантийи, говорила, что очень хотела бы жить в таком, как принцесса Диснея. Их отель, конечно, и рядом не стоит с замком, но всё равно кажется, что желание той маленькой Кохаку в какой-то степени исполнилось. В Париже вкусные блинчики, особенно те, что подают за углом в кофейне, встречающей по утрам ароматом тёплой выпечки и свежемолотого кофе, ещё забавные мимы, выступающие в парке под скрипку, яркие огни ночной Эйфелевой башни, видной из окна номера, потрясающие прогулки, включающие в себя любительские гонки на двоих на велосипедах из проката. Но очень долгие пешие экскурсии. Настолько долгие, что к вечеру даже Хёга устаёт. Сегодняшняя экскурсия была последней. Самой продолжительной и, к удивлению, самой нудной, взятой скорее по совету друзей для культурного просвещения. Знойный день тянется невероятно медленно, экскурсовод нудным тихим голосом с ужасным английским акцентом рассказывает об истории какого-то из зданий, мимо которых проходит их группа. Хочется обратно в автобус, под кондиционер. А лучше в отель. Очередная остановка около неизвестно какого по счёту исторически важного, по словам гида, объекта. Мужчина начинает говорить что-то про дату постройки и архитектурный стиль, а Кохаку бросает измученный взгляд на Хёгу, жадно пьющего прохладную воду из запотевшей бутылки. По виску стекает капля пота. Как же жарко. Хёга утирает губы тыльной стороной ладони и протягивает бутылку. Кохаку благодарно улыбается. Когда же закончится эта экскурсия. Наконец, вернувшись в отель ближе к вечеру, Кохаку первым делом спешит в душ и с наслаждением стоит под прохладными струями воды, постепенно сменяющимися на тёплые. Шампунь и гель приятно пахнут жасмином и другими травами. От прикосновений к обгоревшим плечам кожа щиплет. Неприятно. Кохаку морщится. Заворачивается в мягкое махровое полотенце и выходит из душа, кивая Хёге. Теперь его очередь. Не одеваясь, Кохаку растягивается на застеленной кровати и блаженно выдыхает, прикрывая глаза. Лёгкие прохладные прикосновения, отдающие жжением, выводят из полудрёмы. Кохаку снова морщится и дёргает плечами, и, приоткрыв глаза, видит сидящего рядом Хёгу с кремом в руках. «Спасибо,» — шепчет едва слышно и расслабляется. Руки партнёра аккуратно втирают крем, слегка массируют шею, а потом спускаются ниже, едва задевая лопатки, и поднимаются обратно. Кожа покрывается мурашками от нежных, невесомых прикосновений слегка шершавых пальцев. Хёга не надавливает. Ведёт аккуратно. Шея, плечи, лопатки. В обратном порядке. Снова шея, плечи, лопатки. Медленно. Приятно. Хорошо. Хёга осторожно вытаскивает заправленный сбоку угол полотенца, поддевает край и осторожно тянет вниз, немного оголяя спину, касается мест, где пару дней назад краснели следы от верёвок, растирает, массирует. Кохаку мычит от удовольствия и вздыхает от неожиданности, когда чувствует лёгкие прикосновения губ к коже. Хёга прокладывает дорожку поцелуев к шее, прикусывает у основания, опускается ниже, к пояснице и останавливается. Проводит рукой. Отстраняется. Кохаку открывает глаза, придерживая полотенце на груди, садится, смотрит вопрошающе и тянется за поцелуем. Губы у Хёги шершавые, слегка потрескавшиеся, но всё равно приятные. Чувствуется вкус мятной зубной пасты. Свободная рука обвивает шею партнёра и тянет на себя, заставляя опереться о стену над изголовьем кровати. Оголённые плечи касаются гладкого дерева, и Кохаку шипит в поцелуй. Хёга отстраняется, меняет позу, помогая девушке поудобнее устроиться на его коленях, и вновь касается её губ. Руками опускается на поясницу. Возбуждение медленно растекается по телу. Нужно больше. Ближе. Кохаку отрывает руку от груди, вновь обвивает шею парня и углубляет поцелуй. Полотенце падает. И его тут же отбрасывают в сторону. Хёга отрывается от губ и целует основание шеи, слегка кусает ключицу. Кохаку тихонько стонет. Поцелуи партнёра опускаются на грудь и возвращаются обратно, к чувствительной точке, и снова вниз. Руки блуждают по спине, не касаясь плеч, по пояснице, сжимают ягодицы. Кохаку ногтями ведёт вниз по мужскому торсу, слегка царапает пресс, и касается края штанов. Хёга поднимает на неё затуманенный возбуждением взгляд и ловит лукавую улыбку. — Точно чертовка, — усмехается, вспоминая собственную реплику из фильма. — Чшш. Молчи, — Кохаку касается его губ пальцем, тут же захваченным в плен чужими зубами, и в отместку за укус сильно сжимает член Хёги сквозь ткань штанов, наслаждаясь болезненным стоном. Снова ухмыляется, ёрзает на месте и сползает ниже, утягивая за собой край чужих штанов вместе с бельём, несколько раз проводит по вставшему члену, ловит пару судорожных вдохов, и, перекинув ногу, слезает с Хёги, позволяя ему снять остатки одежды и раскатать вытащенный из кармана презерватив, и тянется за поцелуем, страстным и жадным, и осторожно опускается на возбуждённую плоть. Слышится протяжный стон. Кохаку не может понять, кому именно он принадлежит. Но это сейчас мало волнует. Опирается руками о грудь партнёра, слегка царапая ногтями, и начинает медленно двигаться, оттягивая удовольствие. Как же хорошо. Намного лучше лучше, чем там, в павильоне. Приятнее. Интимнее. Правильнее. Хёга шумно дышит, сжимает девичьи ягодицы, направляя, слегка меняет угол проникновения, но не ускоряет темп. Кохаку обхватывает руками мускулистую спину, прижимается ближе, трётся грудью о грудь партнёра, тихо постанывает, утыкаясь в плечо, и наслаждается медленным, нежным сексом. Здесь всё настоящее. Нет верёвок, стягивающих тело. Нет громких наигранных стонов, вынужденного быстрого темпа, пошлых фразочек и ругательств. Не нужно слушать ничьи комментарии. Не нужно снимать новые дубли, добиваясь идеального кадра. Не нужно стараться угодить воображаемому зрителю. Можно расслабиться, чувствуя прикосновения сильных рук, наслаждаться медленным темпом и до последнего оттягивать удовольствие, а потом целоваться до онемения, лёжа на чужой груди, вместе принимать ванну и засыпать в родных и тёплых объятьях.***
Кохаку просыпается от холода, сонно потирает глаза и не находит рядом Хёгу. В комнату пробирается прохладный ветерок. По телу пробегают мурашки. Кохаку ёжится. Оглядывается в поисках источника холода и замечает открытую балконную дверь. Вздыхает, и, удерживая одеяло на груди, ступает босыми ногами на паркет. Хёга стоит спиной к двери, опираясь на металлические перила, и курит. Делает глубокую затяжку и медленно выпускает дым, глядя куда-то вдаль, оставив сигарету тлеть между пальцев. На балконе холодно. — Замёрзла, — не спрашивает, констатирует факт, когда Кохаку оказывается рядом, свободной рукой поправляет одеяло, накидывая на плечи, и обнимает. — Здесь красиво, — произносит Кохаку, положив голову на плечо парню. Светает. В небе догорают последние звёздочки. — Хочешь, останемся здесь, — невозмутимо говорит Хёга, делает очередную затяжку и тушит сигарету. — Хочу, — раздаётся тихий, едва различимый шёпот. Мысль, случайно произнесённая вслух. — Подожди, что? — Тебе нравится Париж, — отвечает Хёга, обнимая обеими руками и прижимая ближе к себе. Тепло. — Завершим сделку, получим много денег и купим небольшой домик где-нибудь в пригороде. Я устроюсь тренером в какой-нибудь фитнес центр, или можем открыть свою частную школу боевых искусств. Что скажешь? Кохаку молчит. Смотрит изумлёнными глазами, а потом счастливо улыбается, прикрывая глаза. Представляет себе уютный дом в окружении небольшого сада, просторную террасу с круглым столиком и тарелкой тёплых французских блинчиков с ягодами, и обязательно две чашки крепкого кофе. Представляет Хёгу в тренировочном кимоно с кудаяри в руках в окружении заинтересованных детей и подростков, и себя, уложившую на лопатки очередного выскочку. Спокойная счастливая жизнь в достатке. Кохаку нравится. Очень нравится. Потом в голову приходит лицо отца, сначала недовольное из-за её присутствия, а потом изумлённое новостью о переезде дочери. И искренняя улыбка на лице сестры, одной из немногих людей, не отвернувшихся от них с Хёгой из-за работы. И ещё всплывает изумлённая рожа Асагири и радостное «вот здорово, Кохаку-чан!». Губы сами растягиваются в счастливой улыбке. — Давай снимем порно, — тихо произносит Кохаку брошенную по пьяни несколько лет назад фразу, изменившую её жизнь, и слышит тихий смех в ответ. — А давай.