альпникс

рик хотел бы знать, чья кровь собрана вязью на отпечатках его пальцев, глубинно в ороговевшей коже. вдалеке за зашторенными окнами непогода. обуреваемая занавесь налитых пепельными чернилами туч низко нависает, предвещая отборнейшее дерьмо ( — иногда так выходит-получается, рикки, не переживай вхолостую, это ведь сраная жизнь, — у нигана добродушный взгляд загнанных глаз, у нигана горячая плоть на видимость, когда как вовне визжит кромень разрезных-распиленных льдов, эмпирей над головою разбивается в вымороженную дробь, а аляска уходит под камни и воду ). рика натурально выгибает в приступонакатной тошноте, желчь опасно подбирается к пищеводу, выпуская огнераненные_изъязвлённые языки, почти лаская лоскуты биорганики. та щербатая кружка растворимого кофе с паршивым аналогом молочной эмульсии ( найденным по случайности ) была излишеством, ненужным, не несущим никакой драной пользы, и теперь рик уверованно это осознаёт. поверить можно в любого рода мусор, на самом-то деле, рик з н а е т, он вышколен, выдрочен, вымилован. кем? не исключительно же сучьим пост-апокалипсисом, зомбачьим разложением, гораздым на спуск по эродированным трубам. канализация, катакомбы и катаклизмы, природное уродство, ядрица любой экзистенции, граймс, такая потеха, такая роскошь. ты понимаешь, что в прозапас и использование остаётся отнюдь не многое. понимаешь, что сламываешь черепушку абсо-бля-лютно невовремя. а когда было бы самое то, ха? было бы вообще, наступило бы оно ( тебе на глотку шлифованными массивами подошв ); тот ещё вопрос на миллион, мировая шифрограмма, загадка тайности под октиллионами кодирований и капканов. кносские лабиринты с минотаврами, в конце пути не исцеление с искуплением, не эдем, а обоссанный рубикон, чрез протараненную черту которого тебе так неизбывно-неизбежно тяжеленно перепрыгнуть конца нет, рик ниган бы улыбнулся скобою рта, заблестел мазанными радужками. он ведь остерегал, предупреждал заочно, благоразумно и милосердно, лукаво и подло, сомнительно-спорно. никакого дружелюбия; голый интерес, пожжённая к чертям электроизоляция. предохранители скинуты, в нигане плескается животное влечение с вырванными синдромами самосохранения, на передовую выступает лишь самозванский за ручку с божьим; взаимоисключающе, но мутуалистично, посмейтесь ради приличия. ниган — двуногая неправомерная контрадикторность. феномен, рассыпающийся и смеющийся цветным драже и цветковым лепестковьем о заграничья и колонны твоего клеточного разума, хаотически мечущегося в почти//невозмущённой затроненности, в сигнальности, выговаривающей враждебность постфактум. тебе угрожают или ты некорректно дистиллируешь подходную информацию на брайльском? ты же не машина, граймс. не автоматка. ниган непременно утвердил бы, что ты ебучий драма-кинг, — «заметно истаскиваешься. не принуждайся, перестань себя дискредитировать, душка». о, конечно, у нигана ты безусловная душка, звёздочка, крошка, детка-детка — тяжимо-тяжелотронно, нежно-трюфельным сочленением, дрожью в сжатии губ на последнем слоге никак по-другому он тебе не просто симпатизирует, он не просто с тобою воюется, измеряется примитивно членами, — будто драчливые мальчуганы в битве пластика и болтов на нематериально расчерченном поле боя с танками и расходным материалом в лице солдатском, о святая, ну действительно же смахивает, очень похоже. не просто и неспроста подлавливает, накалывает, фонтанит неуместными, гротескными шпильками, сам походя на ходячий гротеск, норовящий нашпориться на мертвяков с разинутыми пастёнками и искривлёнными временем на пару с эрозией физиономиями. боже правый, рик, а ты не вкуриваешь до конца и закрута ( космонебесной глыбы ), как видится у него из щелей чуть ли не парит, едва растворителем не льётся-обливается, когда зрачки вздувает, ритм биения сердца режет в гроздья купированных страсти/страха&боли, а обзор тащит сбоями матричной парадигмы. невропатия, флебит его знобит, швыряет то вправо, то влево, косит-закашивает, а ты лишь сильнее и строптивее взираешь волком, сдвигаешь плечи, лопатки, холку. жмёшь лобную долю личинами морщин он зависает, у него обструкция спустя диаметрицу завольного времени ты находишься с яростно-ярким пониманием того, чем оформить ваше общее и невъебенно тяжёлое притяжение. сексуальное напряжение, выразился бы кто-то посторонний и недалёкий, знающий о каждом из вас, — в отдельном, — ровненькое такое нихуя. свёрнутый нейтрон это больше заковыристое и непокладистое. задачливое, алогичное. у нигана биогрязь под ногтевыми плащинами, а у тебя, граймс, разрастающиеся дикими вьюнами бешеные когти, наготовленные не тупо рвать и мочалить, а ещё и, в довесок, срываться на себе [не]любименьком и хорошем. ниган аутоповреждение ни в жизнь не одобрял и не одобрит, скорее прикончит тебя самолично, своею ебливо-любимой битою, обмотанной шипастою проволокой; железо поёт каталитически, неоткатанно. ниган тебе напрямую — отказность, отрицательность, разлад механизмов, моторики, квантовости. ниган к тебе приклещивается чёртовой обратной стороною луны, кратерно щерящейся, красующейся опалированной геофизикою. у рика граймса такое же опалированное рвение бойцовски натираненной псины лишить своего, — в былом, — антипода не только дара речи, но и пястей с выломанными фалангами узловатых пальцев. любовь/ненависть, детка? ага, как же, это тебе не тривиальщина, пупс, не альт-порно и лос-анджелесовский героиновый шик, не эпохальность расшиба башки о лобовое стекло дефолтной тачки-развалюхи, вминающейся неосторожной случайностью заворота руля в грёбаный многолетний дуб на обочине. у вас пост-апокалипсис, улочки-проулочки запорошены мертвечинной падалью, от которой смердит за пятнадцать километров, небо с землёю разверзаются как по блочному расписанию работы на ёбанных станках-конвейерах-заводах. стихийный пищеблок: стадо ведут на убой. естественный отбор с теоретиками&учениями дарвинамаркса [ха!] идут нахуй, теперь не до этого. на что отвернулся бог? или богиня? разве человечество стоит всевышнего внимания? диктуй по слогам: __ни ху я. ( иисусова арфа — его вспоротые рёбра. ты исслюнявливаешься в неповадном желании притеснить пальцища к грёбаным струнам. ) одномоментность размазки-развинтовки, всё замешивается с библейской, сука, скоростью, вдаривает в выношенную цнс теннисными мячиками, яблоками раздора. поклонение волхвов — верховенствующая диорама всей сюжетийности вашего слипления. ниган преклоняет пред тобою обритую башку, пришибая коленные суставы при расточимо-медленном опущении, подцепляя языком металл пирсы с уголка рта. флиртуя негласно, неразговорно. возводит тебе ёбанный алтарь, всячески изворотно растычивая на аутентику такого упёртого сукина сына, — на тебя. литургия дьявольщине и мраку ( вас неизменимо окольцовывает пост-армагеддон, детка; карма, судьба и божки вымерли нахрен ). а ты, ниган, обсасываешь лик граймса с усердием монашек, схватывающихся за сигареты, младенцев, точащих своими орливыми кантатами долбанную антипатию к окружающей среде. меж вами нерадивая бойня кентавров, лихо подставленная симуляцией, розыгрышем рыцарских пастбищ, гладиаторской арены. вы наёбываете всех и каждого, преуспевая, сумев наартачиться, временами колясь [орешково] самостоятельно. всё расфигачивается в гетерогенные субстраты. финита ля комедия, рикки, тебя отшибает, ты, чёрт подери, влюбляешься в этого ублюдка так, как никогда ни в кого до этого. от вражды до первенствующего вожделения масштабом в иллюзор вознесения. что обещал христианский завет? конец света и заволочка земли хождением трупного мяса нихуя не возбраняет распространение и образование подобной дряни ( не обзывай свои чувства ). вы проваливаетесь, — с грохотом, граймс, — ты притягиваешь его к себе ближе, проламывая чужое пространство, первым срушивая невидимое, но такое цепнейше весомое табу. нигана хуй отвадишь, у него аддикция наскакивает на компульсию, рик, это ебучий смерч, утри пот-слёзы и подтащи конечности к себе обратно, поотрывает бестопорно, господи. — офицер! прислушайся ко мне, ну же, — он заискивающе ухмыляется, мудачески жестикулируя в надбавку. ты воротишь головёшкою, будто кистепёрая рыба с выхераченною жабрами наискрут башней. сечёшься. как ломкие волосы, на уход за которыми плевали не однажды — заместитель шерифа, не офицер, — поправляешь его так, словно оно того стоит, словно он лишь того и обжидается. словно эта деталь, блять, важна до выката гипотезы невероятности. а у нигана, ответно, солёной крошкою взбивается в пустых стёклах глаз, эйфорически и оголодавше всматривающихся в твои, выледененные, замолочные. ты к адским кошкам слал его патетику с многознанием, ты не желаешь его слушать ( но разворотить его жизнь не можешь, тебе не всесильно в плане её отнятия. он тебе ржавовирусным шпилём в печень, ядерным йодом в щитовидку ) фидбэк — аллигаторская ухмылка с посылом устрашения. он просто стебёт тебя, не кипи. он просто болван, тебе ли не знать лучше всея оставшегося населения ваших медленно группирующихся общин? не время для войнушенского подрая человечков в центризме властно полонящих мамочку землю ублюдских трупаков, что так и жаждут огрызть вам связки с костьми. ты понимаешь, ниган — за тобою уследно-повадно. — амх, уже не играет роли твоя званка, рик, мы все в говне, — и улыбается продолжением баламученности ухмылки. урод. с красивыми очертаниями наружности. подкупно, не так ли? апокалиптику оное не ебёт, вам бы изрешивать крупные ставки и свержения, планируя наперёд, но твои мозги очень уместно стартуют в забегах-стометровках на расциклику алгоритмов, согласись. — если не заваришься бычиться о постороннем, говно останется непоправным и множащимся, — фырчишь, говоря по-своему строго. повадки не изводятся. ни при каких обстоятельствах. нигану в заглазья словно усыпали фужерную стеколку, переливающуюся лишь тем самым сволочно-манящим образом, каков может существовать при нём одном. вставки фотоленты, полимерия. — больше бычишься здесь ты, пироженка. причинно, конечно. граймсова политика горит в тартарарах. а грёбаный урод разговаривает с тобою так приласканно-дипломатично, что тебе подтягивается верить обнадёженным божьим цветочком, попадаясь в мышеловку. кто обещал, что ниган не прострелит тебе печень, если в башне у него не перезамкнёт? при с л у ш а й с я к не му. / влагу троги курочит об проршавленный бетон под валкой оступью. он устремлённо зажимает тебя у дверного закутка, всаживает спиною, копчиком в стену. ты паралитически наискиваешь опору, заглатывая кислорода вдвое раз круче необходимого. вы сдавливаетесь зубами, фосфор вцвечивает. зверючьи, хлёстанно, липко. кожа шелестит о кожу, трещины клевлются в трещины, атомы не целуют атомы. тишину расщескивает, тишина лопается мыльными пузырями. ниган разворачивает ручонки по всему твоему телу, силясь протараниться в воды организма. ниган как карцинома, грёбаный экссудат ( у тебя воспаление, граймс, а ты и не видишь ), жжётся, разлаивается, затекает в кровесосуды, надраивает их. черта растирается, когда колумбарий обращается в планетарий, палестину шиворот-навыворот, ракеты красок. ссадины врезаются в ссадины. рик оставляет на нигане новые, ниган отдачливо тесачит старые_опрелые_захороненные. по-пёсьи лижет рубцы у стыков запястий-пястий, на шишках_косточках таза. вас переваливает рикошетом, где долбанная плата-выгода в сентенционной оценке действий-действия? ответь он отцеловывает отщелины крупных шрамов на твоей шее, будучи тем, кто их разнёс, изобразил. он ни разу не заикался о неудавшейся расправе. не шутил, не подначивал как распоследняя сука. ты смутно представляешь, актом чего это может быть ( точно не сострадания и великодушия, ни в свою, ни в твою сторону ). а если вчестную, ты же охуительно самоотречён, у рика даже расстраиваются ноты в раскатке лодки в лоне озёрном; он на тебя ведётся, пока ты таишь личный шок, охреневаешь втихомолку в своей собачьей коробке. это красиво. воскресенски-восстало. кра си во. рик наблюдает в тебе столько непотраченной печали, столько сраной неизложенности искренности, что его крутит пастой болоньёзе на вилку. ты не рубаха-парень, не одуванчик, не плотская интеллигентность. не святой. но и не кающийся грешник, эксплицирующий проповедями, литаниями с вточенным в борозды сознания именем. ричард. рик граймс, посмотри, как ниган разваливается живыми язвами, растроганный твоею живостью, еле стасканной с мёрзлых продраин невиданными усилиями. он любуется глазами-впадинами, зудит мерно-хриплым говором, смеётся как полудурок, в стотысячный раз помечая твой южанский, сука, акцент. мальчик-льдина с южных пожаров, эдакая пикантинка фатума, ну разумеется. ему тридцать девять, тебе сорок три, и вы спеваетесь закадычно, стучитесь клыками, гранёным оргстеклом. ты спиваешь с горла [бутылочного] мерзючий застоялый ликёр, — пиздишь что-то за скотч-виски, но рик едва слушает, расплываясь пикселями в моменте. так, как будто вы в симуляторе реальности, в долбоебучей видеоигрушке, — ровно карловская, одна из, — с раскутанными кишками и мозговою пеною на светлых, в каплю-цветик, обоях матушкиного дома. кольт валяется в подножье, — спиваешь с горла [граймсовского, живодышащего] разлёт адреналиновых спазмов, скатанного газообмена он тебя ненавидит. твердит как обожжённый, в бреду, инфицированный, будто бы идиот. ты же обзываешься схоже, на ходу, перебросками. «детка-детка» скрипит, зализывается обсидиановой гладью, протекается ниагарскими водами. а как станешься «долбоёбом», рикки, так это, считай, ниган в обиде. дуется щеночком. жаждет любви, причастности. вылавливает тебя за локти, порывисто, не вытерпивая, убиваясь по уровню светопоглощения твоих очей. сокровенно мечтая в их ледоносных чащах так и потонуть. — взрой мне могилку в своих распрекрасных глазёнках, шесть футов в глубину, рик, похорони меня. «ты же горел синим пламенем, веруя, что однажды со мною саморучно покончишь» «а я, кретин, втюрился в тебя такого. тронутый, сумасшедший. твои выезженные кричалки. неправильно, крошка, я душою заражённый. пандемия у нас на виду — не единица существующего штамма» — что за... — скоротечное изумление на долю неуточнённого времени. — не пори подобное с такой интонацией, это– — будоражит? пугает? — разочаровывает. «я в тебе внутриорганно» «мы перешли ту стадийность, замолкни, какого хера ты нас разворачиваешь. не замогильным же голосом, только не так, ниган» играйся с ним сколько угодно, но он знает, что ты не станешь. как не стал впервые, отозвав свою рефлекцию, отринув всё, чем руководствовал, всё, что знал назубок. рик переоформил, по составной крупице. крупицами ( млечного пути ) вскоре заискрили изломы твоих улыбок. граймс прошёлся по тебе вывихами, зубчатскими станками ( скажи спасибо, что не услышал злосчастное «неоперабельно», когда обстоятельства отложились к неутешительному вердикту так опасно ближайше ). возможно, у рика сердце надбивается по тебе галопом. трёклятые допамин с окситоцином, что за дерьмо выворачивается, у нигана сумерками забивается рассудок, именные литании глохнут — блядский граймс. он схватывает боковым — рик п о л у у л ы б а е т с я, разбиваясь о покаты нежности. александрийцы, хиллтопцы, экс-спасители, иной сброд — всех тянет столкнуть вас лбами. сызнова, изморенно. грядёт то ли переворот, то ли жалкое файер-шоу, безнужное отклонение от установок былого. рик не пишет законы, не слагает уголовщину и разметку управления, рику нахуй оно не надо, у рика, наконец-таки, водоём своих проблем и закосов. рик, видя нигана визави, впервые в ссанной жизни думает о с е б е. // мутнеющие запятнанства багра тут и там, волоокий взор блуждает от капли к капле, соединяя линяющее, отцветно впитывающееся. местами вздутый линолеум надтягивается, сипит при сокасании. у рика бесяче содрогается бесячая фиброзная мышца-карбюратор, в бронхах кислит, обмасливает, прижигает. он знает. всё до прекрасно-охуительного издавна прочухал, во всё вкатился и въехал, провозил себя сквозь девятые валы, побывал в центрифуге живьём, вышел из преисподней и истязательств чистеньким, обновлённым и перерождённым. ниган бы оценил [ если бы мог. если бы если бы если бы ] прохохотал бы зычно-назвучно в рожу, оттянул бы ротовые концы ( микро-кротовые дыры ) в ползуче-насмешливой уёбской ухмылочке, поскалился бы точёными клыками для проформы, формально. знаюче, знакомо, привычным маршем, своим чёртовым лоббизмом но нигана здесь нет. он был вообще? кто-нибудь тут присутствует? пустины не звенят, в них звенеть нечему. ни пространства, ни материи. конфигурации смыты. потому что заоблачье пало в свидании с уломленной цивилизацией, пошедшей на корм инфекции — вирус плодился недолго, огибая рыхлистые земли, оттрескивающиеся ландшафты и ухабистые надгорья. поедая людские никчёмные домишки из соломы эффектом домино, спазматическим упадком вылизанно-отлаженной системности. деградация настигла коллизейным наслоением, в один-единственный паскудный миг, и гущи человечества не поспели спохватиться, не смогли пройти переадаптацию, отвыкание с привыканием просят цельнокованного стоичества для произведения на свет. ниган знает, что рик в ведении сраных плаксивых брошенок со статическим омертвением функционала мозгов ему самому нихерашеньки не уступает ( и вряд ли когда-нибудь уступит; ниган так охуенно крепко гордится самоназванным «своим мальчиком», он в ликованном торжестве на равных клянется пред рисованным обличьем эскадрона богоматерей и гвинеи бесов в единовременье, теряя самовыдержку нахуй ). они и подавно прекратили инфантильно передраиваться на ножах, отставляя фарс, ужаленную напыщенность, недальновидное желание друг друга подрезать. желтозубая усмешка на белозубую, оборонительный сарказм на непокорный героизм, шипованная бита на пороховой револьвер, клетчатая рубашка на замутызганную косуху, клыки на когти. у граймса с ниганом — ёбанный свет! — грёбаный договор на взаимовыгодное сосуществование, скреплённый гнойноточивой печатью и смешанной кровью на самих перинах эшафотских светил — вендетта с кишками наизворот отменяется, рикки, не думаешь? — стандартный наклон самодовольной башни, ниган едва ли не ссытся кипятком с распарывающегося изображения того, как ты, граймс, хмуришь брови и угрюмишь своё смазливо-сопливо-великолепное личико. восхищать его наповал ты умел с первой минуты вашего совместного пребывания рядом, когда этот долбанный мудак крошил черепа ребяткам-котяткам из твоего отряда неповиновение и ссыпающиеся с губ лимонной кислотою обещания кибератаковать тебя по полной программе, милый, не забывайся, рикки граймс — взрослый малый с порабощённым частичной амнезией и общей поехавшестью рассудком он самородок, гибельная уникальность, вщербленная в пигменты и связи нервов. глазурь и бриошь, сахаристый крем у рика восхитительный вид. рик, улыбаясь строго, окусывается, таранит наотмашь-впрямую к твоим ладоням, пробуя то ли подставить шею ( для пролома или ласки, ты уж додумай сам, как выпадут игральные кости ), то ли дорваться до кистей, вырвав, пережевав и выплюнув к твоим берцам — мне не нужна твоя дрянная голова. это подношение. святой агнец, нелёгкая на выбор дань. не идолопоклонение, ниган, вовсе нет. ты убеждён до конечной станции, что пай-мальчик риччи не ведает авторитетов, он на полдник жрал твою невсратую никому тоталитарку [высмеивание оной]. разумеется, царём_шовинистом тебя не прозывают, но и ублажённых трепета с уважением не испытывают, не выставляют их на просмотрение. ты одинок до судьбоносно-летального рандеву с риком, никого приближённо-подобнее своим нраву и мироззрению на этом полураздавленном как таракашка свете больше не сыщется, вы оба вникаете в истину. но по-разному: ты трубишь о нахождении родства-соулмейтства в иерехоны герцовкою на мили вперёд, пока рик огрызается, подавляя ответные импульсы с крушительным применением сил, где-то на зазубринах наметковых действий в канве посыльных нейронов грезя о гипотетических лобызыниях в дёсна-зубы с тем, кого грозился замочить недостойною смертью вши ниган не гнида ниган — окрашенная тартразином бермуда, акроним от наименования оголтелой чувственности ( в чём рику признаться равнозначно выдачи башки на отсечение ; — ты драматизируешь, детка! ) шарики за ролики не покатились ещё? швы на месте? а старые раны и рассточины? тебя же не подменили? нигану бы отверять каждое сечение родинок, кожных неровностей и ранений по точности макрофото раздельных участков тела, но где бы ему ещё снискать, для начала, профи своего дела с нетронутой апокалипсисом камерою, плёночными мотками и беспомешанным сознанием. он проявил бы каждую смазанную и неполучившуюся фотку, каждый говняный ( с точки зрения искусства фотографии и самого рика ) снимок; он развесил бы их над своим ложем, выпяливал бы всю риковскую детальность еженощно, обкатывая его засранистый лик на языке, пальцах и... . богема, он до зуда в лепёшке мозгов хочет грёбаного ричарда граймса, этого занудного копа-недоделка, разве не умора? [ — законщик, у вас гипервентиляция от одного моего силуэта или как? дымите не по-детски. — офицер, эй, офицер, я нарушил закон, я социально грешен, не соизволите ли вы цепануть на меня наручники и завалить наземь? — рик, я думаю, ты пробуждаешь во мне что-то, что сошло в глинозём ещё по кончине моей дорогой жёнушки-жены. невозвратно, как мне казалось. ] блять, когда люсиль в прошлом одаривала его тяжеленными взглядами из-подо лба ( как и рик в нынешнем, срань господня ) и еле ворочающимся языком нотационным тоном лепетала, что у него отстойнейшие рамки юмора и представление об этом драном юморе вообще, она ни капельки не ошибалась. она была опиздически умна и серьёзна ( ни на кого не косит? ) рик однажды выстреливает точно по ядрышку словами о его прибаутках: — ты такими темпами загонишь нас всех в канаву, когда ребята, кому надоели твои выряжалки в великого клоуна, рядами выстроятся на убыль к мертвецам. а после: — какого дьявола, ниган, тебе разукрасить лицо? я сегодня щедрюсь, воспользуйся акцией. и вдогонку, по довершении некоторого долгого времени: — или замыкаешь гортань, или я целую тебя. на собственное усмотрение: либо дулом глока, либо губами. и он потом правда целует. изначально, почему-то, именно вишнёвыми своими губёшками, сладко, размесисто, нигана пускает в слюни. затем ему прилетает пушечным поцелуем, без стрельбы. погрето-тёплый металл просачивается в трещины мяса и кожи паянием. взметаются крохи звёзд. у граймса звёздными оказываются и мотивы, и жилистые руки, подранные овсом, и ёбанное горячее оружие. рик крышесносно-невыносимо красивый. до чёртиков, до выброса в открытую стратосферу со шлюза космического корабля. ниган сходу впечатывается, и этого не выведывает ни одна душа. рассвет заткан кровопусканием. туман обтаскивает полураскрытые бутоны луговых цветов, колосья пшеницы оцарапывают загрубелость рук. тащимый вёдрами песок бликует на солнце мелкозернистыми минералами. разброд, дисфункциональные мальчики, уже давненько выросшие в далеко не слабых мужчин [ — что тебе, чёрт подери, от меня надо, ниган? — поищи ответ на личный вопрос независимо, риччи, ты же сам себе рыцарь. ] тебя. мне необходим ты, и только лишь. когда ниган не оббивается рядом, ты ведь заскучиваешь без него, рик. колесо рулетки, стреляешь по выходу ты или я, ты или я, детка-детка, решайся время жатвы необратимо движется. /// ты надсадно вырываешься из скрученного захвата, надрывая рукавный шов отделанной под джинсу рубахи, полосуя по нему васильковой сталью взора. овердрайв, чёртова святыня, поздравляю, вы перешли черту. глубоководно изнутри ты понимаешь на раз плюнуть, что вам нужно распрощаться ( друг с другом или с паршивым мирком-мирочком, это ещё неизвестно ). но если один из вас помрёт, это потащит за собою второго, лишь кажущаяся распиздатою жизнь второго лишится всякого смысла. вот тут-то уже совершенно не весело, не забавно. знает ли ниган, чувствует свирепостью кроветворения? в чертогах подтасканного разума, фабрикующего чужие эмоции, подменяющего понятия. он не долбоебучий манипулятор до цветулек-звездулек, но всюду содержится своё непримечательное «но» чем крыть? козырных в рукавах не имеется. послать его нахуй? — блядство. рик расшибает нигану нос со смещением ( — дениз залатает позднее, не откинешься. ) рубиново-гранатная субстанция подвязывает с истечением выпарения минут, сворачивается. тебе бы только не мучаться гемофилией, верно? ( тут свезло ) и затканной фарфором-фосфором с аммиаком агрессией, неуглядной на поверку филофобией ( начинаешь признавать её броские, вбрусчатые очертания позднее, при сближении, при смащенности всех блядских бесполезных масок из пластмассового каркаса и бисера ). у нигана ёбанный страх пред эмоциональной навязкою, ниган замыкает всю чушь матово-чёрной иронией и навьюченной безотказностью. нефтяные зрачки становятся узкими. створки слетают он стремглав выуживает из-за пазухи трёклятый пошарпанный глок, клацая зубами при их крепком пережатии. ты не бьёшь по сигнальным кнопкам и тормозам, плюёшь на осмотрительность и будущее. господи, сука, какое тут будущее, — низкая проба всратой метаутопии? инфантилизм и галантность поверхностных представлений без критического переосмотра? вы не ранние пташки с молочными зубьями, ёршистыми бошками и ссаднящими угловатыми коленками, вечно нарывающиеся на пиздюля, ( хотя, рик бы поспорил, ниган карабкается к проблемам с утроенным упоением, будучи ещё более неуравновешенным, чем в детстве или юношестве ), чтобы веровать в супергеройскую придурь грёбаная перелицовка, зацветает аферою и норадреналиновым азартом. это не бильярд и не покер, ниган не собирается опять тебя подрезать. ты направляешь шестидюймовое дуло ему в переносицу, — столь хрустальную зону, — изящным сдвижением кисти ну же — снова я полез на амбразуру, да? ты злишься? — ниган гадает, всматриваясь до омерзения пристально. чуть опускает свой слабенький огнестрел, вяло разминая пальцы незадействованной руки. — я устал, — зачем-то рик признаётся, снижает напряжение мышц и сухожилий в неудачной попытке расслабиться хотя бы на пару йот. вишня-дыня-папайя. у нигана расцвечена лицевая сердцевина. финик-айва-черника в дальнейшем, в поцвётшем отёком и воспалением полуулыбка с него слетает так, как будто её нихуя и не было. — я тоже. он такой по-дурному честный, о боги, кристаллизованный поныне выпущенной из мясорубки кровью в гематитно-родонитный подтон и прямостью всего, что говорит, что делает. — экспансивные пули здесь ни к чему, солнце, догоняешь? — ниган, не обдумывая, откидывает пушку за спину, говорит нацеленно тихо. непохожий на себя. т р о н у т ы й. больной, блять. невозвратимо но он безбожно прав ( и праведен ), он взывает к призвучию твоей адекватности, граймс. — а экспансивные чувства? мысли враздрай? зажал. звучно, сочно, смявши проглоченные ниганом слюну и слова в жгут, обвязав удавкою. _.не._специально говно случается ниган блестит выстекленно-силикатными вставками, заместо грязных глаз, окусывается. естественно, и этой хрени тут не место абсолютно, но кто им воспретит? в условиях конца света творимое ими и между ними — последнее в перечне, что можно счесть за неправильное и неуместное. ниган срать на всё хотел, ему бы только забрать целого-невредимого ( хмурого, дерзящего ) рика. утащить с собою на байке, выставив всем несогласным средние пальцы и шиповку-люсиль напоказ. он не намерен грозить, ему всего-то необходимо быть с риком рядом, они так кошмарно родственны и похожи, мнимо отличные друг от друга в начале ты бездействуешь. едва дышишь, забывшись. неровно-нервно рик цапается, убирая карабин, кидаясь к тебе на колени, дабы сравняться, забежать спазмированными пальцами в копну угольных волос, коснуться лбом лба. ты взираешь на него шарахнуто, как собачонка, пережившая побои, насилие. кто здесь нанёс больший урон? кто рвался этот урон минимизировать? уже не имеет важности остаётся ван-шот, голова фантастно в ледащей проруби, отнимается к чёрту, раз и навсегда. рик бы исчез, стёрся с лица планеты ( — ниган, подстрели меня. господи, пожалуйста ) ниган делает вид, что не слышит у нигана тахипсихия, нервы перетянуты арфовыми струнами, христосьевыми рёбрышками. с концентрацией делается всё напрочь хуёво, бессильное отвращение к себе совершает крюк, сучий полёт над птичьим гнездом, над пропастью ( в цвети, ржи, багряной крови, человечьих останках ). топи убийственны, риков разум тебе летальнее смерти. риково присутствие смертоносно, ты запугиваешь людей, тараторишь что-то за кунтскамеру, гестапо и освенцим, он не оценивает твои твердолобые и однотипные шуточки о фашистской тоталитарке. а ты всё чеканишь, что демократия полегла под заревом мертвечины и денудации. — её затоптало, рик. цивилизацию тоже натянули на бугристый хуец, ты не заметил? а если эта ходячая падальщина выгнется эволюционным скачком, то что? никто не знает, что будет завтра, никто не знает, что нас ждёт, мы даже об этом нагадящем вирусе ни крохи не ведаем, не простая бацилла же попалась, не сраная бубонная чума, ты ведь видишь. рика граймса тоже, по ощущениям, затоптало. кобылами, танками, безымянными коалициями или восставшими мертвецами — не играет роли. нихуя уже этой роли не играет рик граймс увядает сдаётся ( ? ) — что ты предлагаешь? смотрит выщербленным моловом церковной фрески. ниган практически лицезрит треснутый нимб над его блядски красивой башкою. или чахло-мощёные углистоперьевые крылья падшего архангела ( падальщика ), мелко трепыхающиеся за широкими плечами. ошалело орёт ему что-то, грубо берётся за каёмки лица, ярость стелет клочки пространства. рик не зарится назад, не отражает словесные удары ( битою, кастетами, ножами, кулаками ниган уже не может. никакого физического урона. патронник-магазин остаётся заполненным. ) — дозволь мне. [ остаться с тобою ] у обоих в глазах стоят слёзы: у одного злые, у второго печально-тоскливые. рик не хочет убивать его, рика мешает цементом, перебивает в крошёные гвозди и саморезы. небосвод, массы недовольных, даже грёбаный пост-апокалипсис не предвещают нихрена хорошего на исход. ничего светложелательного, очищенного от заблудшего морока, путанной смуты — не говори, не произноси этого, — граймс отворачивается, прячет потерянность в тусклых слизистых. лучше бы просил заварить соплежуйку, завалить ебало. кричал, вставал на дыбы, кидался зверьём с вилами или вилками, боже, нигану похуй как, лишь бы ты стервятнически думаешь и обжигаешься о свою прокалённую взгневанность. на дурацкий мир. на тупорылых людей. на то, каким нерелевантным ты проясняешься на деле. не на рика который не желает линчевания — не деморализуй мой конец, договорились? — пауза. вздох. — пообещай. — я не понимаю, о чём ты, — крутит башкою, нервически поправляет тяжестью обвисшие кудри, запутывая их пуще прежнего. ниган не справляется: нежность течёт оршадом сквозь зубные щели-щёлочки. мягко отбивает твои измождённые руки, распутывает всклоки, припушает объём с обеих сторон. раскладывает разлёт внутренних пястей на каменные плечи, массажирует без указки, без спроса. утешает ( пускай и не требовали ) влюбляется в аквамарин радужек ещё интенсивнее, мысленно прозывая себя дебилом. падальщик и стервятник. чёрт, да они охуенны вместе. большое упущение, что охуенность эта — характера временного. //// март освежевает зловоние, столпы ходячих расслаиваются. рик неподалёку вызревает, доверив/шись, как мужчина, в чьё горло ещё сезонами до он метил ножевою пластиною, ставит его сыну практику на стрельбу. ниган выдаёт забавленную реплику о самом классном в александрии семействе, вербуя обоих граймсов и баюкая джудит в люльке под мёдоточный напев песен восьмидесятых. не достаёт полуугробленной коллекционной импалы, классического рока, гастритообразующих газировок в стеклянках ящиками в багажнике и гретого западного песка под пыльною обувью на шнуровке. сегодня на нигане нет кожанки. после ланча, он, не церемонясь, вытягивает тебя из заполошно набалтывающихся идейных образов, звучит вызнанно патетично, экстравагантит как кретин, и ты нихера не можешь с этим поделать; не заткнуть же его неотскакиваемый говор, слетающий в шершавость разбитых модуляций. ибо по-настоящему заварить табельник нигана можно исконно одним махинационным путём, на который всё ещё бывает боязно ступать. рик уверяет себя, что не хочет судорожно выцеловывать эти раскоцанные бледнокровные губы, нет, с чего бы, такого не может происходить однако с какой-то стати, с какого-то хуя происходит. и ниган разулыбается, дрожно приминая копну смольно-вороновых волос, заводя пятерню ото лба к теменю и затылку. моментом тебя отмораживает на обвалки-обломки в желании схватиться за люсиль и выбить этому уёбку зубное раздолье. с дёснами, с мясом. многожданным, сладко-выверенным кровопролитием. не с целью отомщения, не в качестве презента своим людям. в тебе разыгрываются эгоистичные разжимы и стимулы, рикки, образумься микронное насилие, отныне чёрта с два замечаемое и ощущаемое во весь накал мощи. его по тебе хуебесит, не видишь? он никогда, — явственно, — не хотел наносить тебе непоправимый вред, ведь ты, граймс, особое существо. с вспотрошёнными зонами внутренних стержней и гранитов, мироточащий любвеобильно зимней тоскою, касательным недостатком, перемоленным мировосприятием, нехваткою [у]родственности, наличия-нахождения впритирку того, за кого неминуемо ожидалось бы сложить оружие и вывалить головень на обветшалую плаху. я умру за тебя, ты слышишь. я буду жить за тебя ( разгранки признательности, любования и превозношения. ниган, чередуя, расцеловывает огарками твоё тремористое распальчье, котёнком утыкается в область шеи и ключиц, наполняя дыхательное раздорожье-шоссе исключительным, индивидуальным запахом ) рик граймс пахнет калёной грозою и сталью, просвечивающими зарницами, полевыми медовыми соцветиями, взмолотым кориандром, терракотовой краскою тебе даже чудится отклик парного молока, коему неоткуда здесь взяться действие отфильтрации, фантазия проплывает фантомом, невыжданно и остро вспыхивают пароксизмы чувств ниган признаётся без натуги, что у него на тебя стоит, а ты вбиваешься в ошпаренность его глаз в попытке разузнать, играется ли придурок на свой знакомый манер или выкладывает отвёрстую правду, не покрашивая и не улучшая её вид, нулевую презентабельность. чёрт возьми, рик, да тебя и самого недурно выгибает в однозначных стремлениях и недровых ( н е з д о р о в ы х ) грёзах. ты уверен, что ниган такую хуйню за милю ощущает, как пёс-ищейка, чуйка его работает исправно и справляется на славу. ты в курсе, что ниган зрит в чрево, капает тебе на мозги не лишь из забавы и насмехательства. влюблённый пёс — беда, сраная погибель, в большинстве случаев, но ниган далеко не элементарная частица сам по себе, он продолжает схватывать тебя в тиски своего остроумия, гравитация трещит паршивым слиянием возжелания и вожделения, кто над кем доминирует, кто кого приструняет. он закусывает щёку, сцепками вычеканивает на челюстях косую линию улыбки-ухмылки, раздвигает ручонки в стороны лондонским, сука, мостом, раскатно выдыхает и нарочито замедленно, пародией на слоу-мо, опускается пред тобою на резы коленок. в который раз вопросы отпадают за ненужностью — доминанта раскалывается ледовыми плитами, отпилки морозного крошева тают. ты не водишь его за нос, он не навешивает лапши тебе на уши генезис театрального спектакля, заебенное интермеццо, а теперь пускайте основу сюжета, ну, где она там затерялась? рик, вы с ниганом в дуэте — ёбанное схождение мессии, ударная волна стада ходячих, вышкабливающих всё на своём пути, беспрепятственно. нейтронные, трансурановые снаряды. гипертрофия позиций, вслух ты произносишь раскорявое и неутвердительное о том, как ахуенно и нереально его презираешь ( и хочешь целиком отпиздить. ногами ), но вы оба обладаете знанием истинности реальности, он едва усмехается, когда ты читаешь невербальное, застылое на сочерчении половинок рта: — блефуешь, душка. голословное представление, красочность сошла на нет. более ли менее смахивающая на правду и твёрдость настойка резвящихся и варварских фраз стушевалась, стала неосязаемее. ниган рвёт шаблон, опоясывая мозолистыми ладонями твою талию, смещая ремень, вызвякивая пряжкою, однако не снизволяя изорванности остального случиться в материальном и чувствуемом он клюёт тебя в разворот плечевой полосы сквозь ткань, мажет влажностью вверх к загривку, распускает легионы электроразрядов в свободный полёт по телу. не завоёвывает и не отжимает площадь, не претендует на верховенство, гегемонию расщепляет нахрен, когда ты простилаешься остротою взглядов обособленно рядом, когда отсвечиваешь проседью бороды, завитушками-колтунами на примечаемой макушке. мальчишка-ледокол, сам представляющий собою поля льдов. от тебя веет юностью, задором и холщово-промозглой ненавистью, с чего ниган закономерно теряет башку и силу. он теряет башку лишь оттого, как рик на него смотрит от светлости тона его радужек сердце натянуто картавит, у сердца развивается паразитарно-эволюционная дислексия упоительное зрелище формацией умозрения — сказочная дурость, скажи, — он указывает на ситуацию, но ты решимости не считываешь, ситуация не заложена костяками, не преобразована в явь. люди топчутся на месте, пока вам отрывает тормоза и заглушки. паль стоит уграбливающая, стрекочет шаровыми молниями. гильзы летят в заалевшие лица. карикатура армагеддона, ничего категоричного, дорогой. в закулисьях брезжит глухое шипение продуктов выгнивания, миазматичный смрад перебивает ноздри. ты соглашаешься. отныне солидарность с ниганом ты находишь с завидной частостью. к вечеру он притаскивается с зажатою в намозоленных пальчищах полевою нивой, сочным веером. высучивает тебе в недоумевающую морду, не кичится, нет. но пристывает на месте с такой аурою, словно этой ебучей ромашкою желает отхлестать твоё умильное лицо, в которое всегда впивается королевской коброй. до того колоритно, что ты невольно подумываешь залить близлежащий ненужный антифриз ему в податливую глотку — может, пососёмся? — склон тона на октаву вниз. ты оструганно-дерзко смотришь, а он замягчает наслаждающуюся лыбу. чёртов идиот. раньше ты задался бы вопросом, что с ним делать, однако не целуешь, прихватываешь за грудки — вново накинутая кожанка лоснится, трещит — оттягиваешь на себя, заваливая, прибивая пайкою кусающихся пальцев. широко лижешь собакою в подбородок, метишь выше, выдвигаясь по малость впалым щекам, упирая язык под глазничные выпалины. твёрдо, бескомпромиссно. вылавливаешь рассеянным слухом неаккуратную сиплость. нигана мурашит. подушечки волнорезами сбегаются от шейных позвонков к пояснице, проминают к себе ещё теснее, преодолевая отметку недопустимого. респирация взахлёб, вы глотаете воздух, выкрадывая друг у друга, надшибаетесь грудной клеткою в унисон, сонливо и неотчётливо. действие минируется как в игровом-компьютерном сапёре — ты безумец, рик, — на выкате очей, томно выдыхая. — двинутый. но рик осведомлён, что ниган никуда не может от него деться как раз потому, что втаскан по самое не надо, зачарован его мышлением вкось. смятённое начало конца синяки нацветают на крупных бёдрах плодами слив, рвутся по невидимым швам ножничной трогою нигановых пальцев. секира не сечёт, лезвие до ужаса и неверия затупленное, скошенное. у рика ровно так же тупится и оскальзывается зрение, он оступается, а ниган всеуслужливо-добросердечно подхватывает граймса за талию, замертвевая капканской хваткою. широкие ладони вжимаются в плоть остервенело и собственнически — решил вывернуть щиколотку? — без зазоринки, с непонятной серьёзностью, открывающейся в нигане когда придётся, около-заметным лёгким уязвлением. рик сбито дышит ему в яремную впадину, несмело прижимается ртом к истерично дёрнувшемуся кадыку. — блля, что ты творишь, — ниган не оканчивает реплику, рик перебивает. — ублажаю твоё драное эго и свои бешеные позывы. — ладно хоть не рвотные. я прав? — уймись, — осклабившись, рик выпускает наружу скользнувший язык, смачивающий губы. нигана изгибает в баранку в неотмётном желании не выпускать эти губы совсем. ниган не смеет отталкивать накрошенные уверенностью ладони. не смеет противодействовать, слаживает контакт как умеет, пацански-неуклюже [будучи мужиком за сорок], припаривает их лоскутами эпидермии, всё пытаясь вщериться клыками в тиснутые губы напротив. раскурочить риково ушлёпское псевдо-равнодушие без боя, не имея стратегии, удачливой заячьей лапки в нагрудном кармане или засмотренности вперёд. он и представить себе не может, что рик сдаст позиции в своём неуступчиво-мертвенном морозе. рик же, блять, ошпаривающе л е д я н о й посему отталкивается сам. будто с таймера, вштык. на руки спадает пририсованный карабин. последовательно-препоследний акт. повторение. изучение. повторение. анализ. поблажка предательства априори не может существовать возле вас рик не шваль, ты это знаешь, замечаешь с первомоментного примаха ресниц. у него с темени струится кровь, у висков кровоподтёки наливаются внутренностями отоспелых абрикосов. он мухлюет, даёт сдачи, помазывает слюноотделение о твои разбагренные костяшки, рвёт посохшие с сукровицей корки-корочки. ты сверлишь его прикосновенным вниманием, посматриваешь на огнестрел. сингулярность сжирает галактику рик взводит курок втаращенным псам, вытрачивающим сноровку, приходится несладко; ты сотни раз был предупреждён, но ему и самому на время случилось затерять контроль ( чем бы оное ни было ). конечный номинал — безжалостные меры, одно из двух. с чего начинали, тем и завершили. либо ты, либо я. не сегодня, не завтра, но, обещаю, я, блять, убью тебя — это же такая хуйня, — нецветный голос. надвал, опалки. тускление взора. пушистые ресницы без влаги. словоблудящий ричард граймс — золотая картина пера эпохи ренессанса. промазать нет шанса? ( рик пялится с отчаянием и любовью ) окрывается инеем апатии, не моргая, не двигаясь. как приколоченный. гвозди ржавеют постепенно, не это ли молвил приставучий полуурод? «точка оптического прицела — тоже чья-то точка зрения» ты, ниган, убил его ещё раньше. возглавил бразды, старанил регалии. вгрызся ему в холку рик не заметил. — детка-детка, что ты имеешь ввиду? — ты знаешь. я про бредни вроде отыгровки любовь–ненависть на качелях эмоций. мы не в бульварном романе, ниган. ветер свистит. над гнездом кукушки и пропастью во ржи. к лицу приливает багр. аммиачно. негусто. хладокровно. — ага, мы в постармагеддоне, сладость, — прикус усмешки без насмешливости. одна уголёная серьёзность, избивающая тугостью прагматики. — не случись его, я б тебя не нашёл. я тебя не ненавижу и ты меня тоже васильковая сталь впирается резкостью, струганными щербками. ищет твои темнючие глаза-нефтяные пятна. отыскивает. сечёная пуля идёт вхолостую. располый патрон звенит в ржави травы, кровь не зацеловывает малообъёмную окрестность, не впирается в сосновую кору. слаботекущую прицепленность-умалишённость не умывает смертью. сейчас вылетит птичка, граймс, пригнись нахуй; ниган целуется зверино, но неуродливо. он тебя обожает. без согласований, условий, параметров и измерителей. без причин улавливаемых намётано, на ходу. есть причины глубокородные. подвесные. крепкие несвершённая пулевая прорезь промеж глаз не метаморфозирует в индульгенцию, ни сегодня, ни завтра ни через полугодие, когда раны отцеловывают раны исцеляемостью. ( ты ввечную был таким дураком я п о л ю б и л тебя, полюбил и мы дали друг другу по шансу ван-шот. )