sakura no hana

      «Сбор цветов».       Приторный аромат в помещении ощущается каким-то плотным, душным. Точно одурманивает, лишает рассудка, стоит лишь один раз вдохнуть его.       Доминик уже не впервые бывает здесь. Да и не во второй раз, и не в третий. Глаза завязаны — всё по правилам игры. Не видит перед собой ничего, кроме темноты, но всё равно не сомневается, что найдёт ту, кого ищет.       Её избранница не пахнет вычурно-сладко, не выделяется из толпы; запах её цветка — едва ощутимый, и такое цветение едва ли смогла бы заметить любая другая. Но Доминик может. Доминик безошибочно чувствует её, точно между ними есть какая-то особая, не поддающаяся никакому объяснению связь. Едва войдя в зал, Доминик сразу же направляется к своей цветочной деве, находящейся, по ощущениям, чуть дальше, за двумя другими, настойчиво манящими к себе изысканными ароматами жасмина и фиалок. Но их она даже не замечает; проскользнув между ними, наугад вытягивает вперёд руку, тут же скользя пальцами по телу, каждый изгиб которого узнаёт мгновенно. Сделав ещё пару шагов вперёд, наклоняется и мягко, но уверенно касается своими губами её.       — Ты… — тихо шепчет, отстранившись.       — Вы снова угадали, госпожа де Сад, — слышится знакомый голос. — Это я.       Доминик чувствует, как цветочная дева тянется к ней — и через секунду чёрная лента падает с глаз, оказываясь в руках её возлюбленной, которая тут же предстаёт перед нею во всей своей красе. Приблизившись, Доминик запускает пальцы в чуть вьющиеся средней длины светлые волосы, заглядывает в переливающиеся цветами аметрина глаза и, снова одарив её лёгким поцелуем, вопрошает:       — Ты ведь в разгаре цветения сегодня, так?       — Да, — кивает та.       Доминик усмехается страстно, в предвкушении, слыша это. Похоже, этот вечер в самом деле будет восхитительным.       — Тогда подари мне то наслаждение, которое лишь ты у меня вызываешь, — просит. Чуть помедлив, добавляет:       — Пойдём со мной, Жанна.       И уводит её в сторону комнат, дабы в одной из них уединиться. А Жанна, как обычно, смиренно следует за ней, не говоря ни слова. Жанна — девушка скромная, зажатая и, возможно, глубоко несчастная в душе; здесь, при всех, она никоим образом не проявляет ни своей привязанности конкретно к Доминик, ни каких-либо иных своих эмоций. Но Доминик знает: за этой маской безразличия скрывается бушующее пламя чувств. Знает Доми и то, как непросто порой той тут бывает: у Жанны она была первой и стала практически единственной, и она всё ещё помнит, как когда-то по счастливой случайности столкнулась на очередном сборе цветов с тогда ещё такой неуверенной, боязливой девочкой, которая, как и многие, лишь из-за страха смерти вынуждена была пойти на это. Жизнь любой цветочной девы — вечное переплетение боли и удовольствия, а также своего рода лотерея, полная опасности: от мужских рук на её теле появляются глубокие раны, а от долгого цветения в одиночестве — скверна, что пожирает изнутри и уничтожает за считаные месяцы. А Жанна ещё и попала сюда после одной пренеприятнейшей истории: один парень попытался воспользоваться её телом, и Доминик никогда бы не забыла, как выглядели последствия этого, которые ей довелось лицезреть в первую их встречу. Тогда Жанна была такой… потерянной. Израненная, перепуганная, вздрагивающая из-за любого прикосновения, она тогда лишь начинала осознавать, что выбора у неё нет, что без близости с девушками она умрёт в ближайшее время. А Доминик не могла не винить себя за её страдания, хотя изначально лишь хотела помочь, обладая намерениями кристально чистыми и о своём удовлетворении пока ещё не думая.       Обо всём этом она вспоминает по дороге, не отрывая взгляда от своего цветка. И всё-таки Жанна чертовски прекрасна. Восхитительно сочетание всех её черт, её внешности и её личности; восхитительна она сама, по своей сути, просто по факту своего существования. Доминик ловит себя на мысли о том, что хотела бы нормальных отношений с ней: вместе проводить время, вместе гулять, смеяться и плакать, встречать закаты и рассветы в объятиях друг друга; хотела бы показать Жанне этот огромный мир со всех его сторон, во всех его красках, доказать ей, что она достойна жить, а не просто существовать, достойна быть счастливой. Вот только реальность сурова, и оковы, что сдерживают её здесь, — её же спасение. Цветочная дева не протянет долго там, во внешнем мире, который слишком жесток для её хрупкого совершенства.       В этот раз, она знает, всё повторится, как и всегда: время, проведённое в обществе Жанны, станет для Доминик лучшим, вместе с тем оставляя за собой терпкое послевкусие горечи от осознания невозможности постоянно быть с нею рядом.       Жанна заходит вслед за ней в комнату — небольшую, освещённую лишь несколькими заранее уже для них зажжёнными свечами. Всё как обычно: то же постельное бельё из поблёскивающего и отдающего в таком освещении красновато-оранжевым светло-розового сатина, всё те же невнятно-унылого оттенка стены и та же тихая полутьма, создающая здесь совершенно ни с чем не сравнимую атмосферу.       И происходит всё уже привычно: та же страсть в каждом движении, то же всё ярче разгорающееся желание, то же нетерпение в ожидании самого прекрасного, самого сладостного момента. Жанна предстаёт перед Доминик обнажённой, с постепенно расползающимися по её телу витиеватыми ветвями, на которых каждую секунду то тут, то там распускается новый цветок сакуры. Именно сакурой и цветёт Жанна — недаром родилась двадцать первого апреля, в день, обозначенный символом этого цветка*. Чудеснейшим образом нежные светло-розовые цветы появляются на её теле, отражая её собственное вожделение и делая её для Доминик ещё более желанной.       А дальше — близость, невероятная близость, которой будто бы всё ещё, несмотря ни на что, недостаточно. Они уже не просто находятся рядом друг с другом — сплетаются в единое целое, воссоединяясь и отвергая всё, кроме самих себя. Ощущения обостряются до предела, предвкушая грядущие краткие мгновения эйфории. Всё новые и новые цветы раскрываются на бледной коже Жанны — быстро, порывисто, будто бы загораясь на ней мелкими бледно-розовыми вспышками. Одновременно они обе медленно, но верно доводят друг друга до наслаждения, столь необходимого, столь ожидаемого. И вот, оно случается — порыв, всплеск, подъем до наивысшей точки. Точно за мгновение и на столько недолгое время воспарить высоко-высоко, выше небес, — и стремительно резко рухнуть вниз, лишь после ощущая, как неспешно прекраснейшее блаженство окутывает всё существо.       — Моя… — выдыхает Доминик, покрывая короткими, рваными поцелуями тело цветочной девы. — Моя Жанна…       — Так редко меня зовут по имени, — замечает та, куда быстрее обретая над собой контроль после испытанного только что томного удовольствия. — Для большинства я просто «сакура».       — Для меня ты не просто цветок, что при всей своей красоте остаётся неизменно-безликим, — объясняет де Сад. — Не одна из многих. Моя. Единственная.       Жанна отвечает не сразу. Чуть отдаляется, откинувшись на подушки и задумавшись на пару минут о чём-то своём. После — вдруг заявляет решительно и внезапно:       — Раз так, то заберите меня отсюда, госпожа де Сад, — Мольба слышится в её голосе. — Клянусь, тогда я буду вашей на всё то время, что мне осталось.       — Жанна… — Доминик смотрит на неё с сомнением, с той неуверенностью, что совсем ей, казалось бы, не свойственна. — Ты ведь знаешь, что не всё так просто. Даже если ты для меня отличаешься от других цветов, природу не обманешь — лишь здесь, в саду, ты можешь существовать достаточно долго. Во внешнем мире ты тут же увянешь — в лучшем случае, за год, а может, и того быстрее.       — И что с того? — усмехается слишком, пожалуй, для подобных слов беззаботно. Потом продолжает уже чуть более серьёзно, встречаясь с Доминик цепким, пытливым взглядом аметриновых глаз, в глубинах которых сияет решимость:       — Послушайте. Мне в любом случае не так-то долго осталось. Цветочные девы не живут дольше тридцати. Мне двадцать три, и цвету я слишком часто, чтобы полагать, что дотяну хотя бы до двадцати пяти. Раз уж так… Хотя бы остаток своей жизни я хотела бы провести на свободе.       И вновь непринуждённо улыбается, чем заставляет сердце Доминик едва ли не разрываться. Так спокойно говорит о смерти, о проклятии цветения, обо всех этих ужасных вещах, что, теоретически, должны пугать, вынуждать искать иной выход. Многие цветочные девы ведь пытаются найти способ хотя бы замедлить этот процесс. Но Жанна… Ей будто бы всё равно. Хотя… Почему «будто бы»? Похоже, это в самом деле ничуть её не волнует.       Впрочем, Доминик вполне себе ясно понимает, о чём та говорит. Несомненно, её слова имеют смысл. Прожить то, что ей осталось, во внешнем мире, не цепляясь за каждый день своего существования в вечном заточении, но наслаждаясь в полной мере каждой секундой жизни, — если задуматься, для неё не самая худшая перспектива. Ещё немного времени Доминик в тишине рассуждает об этом — вернее, пытается осознать, смириться, принять факт того, что Жанна так или иначе не будет с ней вечно. Затем, наконец решившись, произносит, принуждая вместе с тем саму себя смотреть ей в глаза, не отводя взгляда:       — Что ж, думаю, так в самом деле будет лучше… Я согласна.       — Спасибо, — едва слышно благодарит Жанна. — Спасибо вам, госпожа де Сад.       — Ах да… Одно условие, — добавляет вдруг та.       — Какое же?       — Зови меня, пожалуйста, просто «Доминик».       — Доминик… — послушно повторяет Жанна. — Я счастлива, что проведу с тобой то время, что мне осталось.