Утоляя боль

Тео не понимает, как дошёл до этого. Предполагалось, что он подцепит Скотта, чтобы тому было что скрывать от своих друзей, чтобы было, за что ненавидеть его. Лёгкий, грязный путь доказать, что Скотт Маккол на самом деле вовсе не идеален. И совершенно не предполагалось, что это окажется так приятно. — Ммм… — он выгибается, пытаясь держать рот закрытым, пока медленные размеренные толчки угрожают разрушить его мир. — Блять, Скотт… — имя слетает с губ до того, как он успевает остановить себя. Проклятье. Этого не должно было случиться. Всё же так хорошо начиналось. Скотта оказалось так легко соблазнить. Даже после предательства Тео ощущал, как глаза альфы скользили по его телу каждый раз, когда они встречались. Чувствовал желание, разрывающее изнутри идеального парня, капитана команды по лакроссу школы Бейкон Хиллс, когда они находились близко друг к другу. Скотт не был идеален. Внутри него жила ярость, которая не находила выхода. У него были потребности, которые он выбрал не удовлетворять длительное время. Под его кожей жил жестокий, голодный зверь, которого он тщательно усмирял и сковывал, и который изголодался по добыче. Он был сжатой пружиной, готовой в любой момент распрямиться — Тео прекрасно видел это. Несколько тренировок прямо у него под носом, грязных намёков и вызывающих фраз — всё, что потребовалось, чтобы броня Скотта треснула. Он толкнул Тео спиной к стене и впился губами в его губы так грубо, что мгновенно вышиб весь воздух из лёгких Рейкена. Первый раз, в спортзале, был грубым. Тео намеренно подталкивал Скотта к тому, чтобы быть грубее, жёстче, пошлее. Чем больше Маккол уступит своим диким волчьим желаниям, тем больше он будет ненавидеть себя после. Тео давил на него, подстрекал, пока Скотт, наконец, не сдался. Рейкен не слишком заботился о своем удовольствии. Он уже не впервые позволял кому-то трахать себя, чтобы манипулировать этим после. Он был знаком с болью — она тоже была прекрасным бонусом, чтобы сломить святого истинного альфу — так что ему хватило бы её, чтобы кончить. И, чёрт возьми, так и случилось. Шея и бёдра Тео хранили приятные тёмно-фиолетовые синяки потом несколько дней. А вот дальше всё пошло совсем не по плану. Сейчас он в раздевалке. Уроки уже давно закончились. Его спина прижата к металлической дверце, а руки сжимают плечи Скотта. Он избегает смотреть в глаза альфе, пока тот входит в него, и пытается не выстонать его имя снова во тьме и тишине комнаты. — Блять, — всхлипывает он вопреки всем стараниями, сжимается и откидывает голову назад, ударяясь затылком о дверцу с громким глухим звуком. Почему это так приятно? Скотт не унижает его, даже не придушивает. И всё равно это чертовски приятно. Конечно, пальцы Скотта оставляют тёмные синяки на его бёдрах, а зубы впиваются в шею, но не до крови. Толчки глубокие и мощные, но выверенные и аккуратные. Рычание вибрирует в горле Маккола, но оно собственническое, а не сочится ненавистью. Тео упрямо проглатывает вертящийся на кончике языка стон, но он знает, что Скотт всё равно слышит его. — Тебе нравится, детка? — нежно спрашивает Маккол, а его влажные губы скользят по чувствительной коже прямо под ухом. «Нет, — хочется соврать Тео, — это отвратительно, терпеть не могу…». Но вместо слов он подаётся бёдрами навстречу члену Скотта так, чтобы головка прошлась по простате. Маккол должно быть понимает, что ему нужно, потому что через мгновение он прижимает бёдра Тео к дверце шкафчика, удерживая его, и входит под этим углом снова и снова… — Блять… — снова выдыхает Тео, отчаянно цепляясь за спину Скотта. — Тебе нравится? — снова спрашивает Скотт, хотя они оба знают ответ. — Скажи мне, что тебе хорошо… Ужасно бесит, что Скотту не плевать, что Тео чувствует. После всего того, что Тео сделал с ним с начала учебного года. А ещё больше бесит, как от ласкового воркования Маккола в голове Тео мгновенно становится светло и пусто, а скулы заливаются румянцем. И он рад, что этот румянец не заметен в красном сиянии вывески «Выход» — единственном источнике света в комнате. Какого хрена ему так важна забота Скотта? Он прикусывает нижнюю губу так сильно, что чувствует металлический привкус крови во рту. Скотт, конечно, не может оставить этого просто так. Он прихватывает нижнюю губу Тео и вылизывает её, собирая тёплую кровь, пока рана, наконец, не закрывается. Тео же просто кажется, что он исцеляется быстрее, когда Скотт прикасается к нему? Его пальцы стискивают плечи Скотта, бёдра сжимаются вокруг бёдер альфы. Он ощущает, как мышцы напрягаются и расслабляются от каждого толчка. Его ноющая плоть трётся от каждого толчка о низ живота Маккола. — Скотт… — скулит он с неохотой. Просто не может остановить себя — слово бесконтрольно срывается с губ. — Всё хорошо, Тео, — голос Скотта прямо у его уха, горячее дыхание прокатывается по коже, а руки скользят по бёдрам. — Я рядом. Тео знает, что он имеет в виду. Ты можешь отпустить себя — это нормально. Нормально нуждаться в этом, хотеть этого. Я не причиню тебе боли, не буду смеяться над тобой, не заставлю почувствовать себя глупым или бесполезным. Не буду дразнить тебя. Ты можешь наслаждаться этим. Можешь отдать себя всего в этот момент, и я никогда не заставлю тебя расплачиваться за это… Тео прикрывает глаза и снова откидывается на дверцу шкафчика. Руки Скотта сжимаются крепче, стискивают его сильнее по мере того, как движения становятся более интенсивными. — Скотт… Если бы у него были силы, он возненавидел бы то, насколько тихо и отчаянно произнёс это имя. Но у него нет сил. Капельки пота скатываются с затылка по шее, дыхание почти болезненно вырывается из лёгких. Он опутан запахом Скотта, поглощён им. Он въедается в его кожу, проникает глубоко внутрь. Дыхание Скотта над ухом заглушает усиливающиеся звуки шлепков кожи по коже. Тео едва ощущает боль от ритмичных ударов о дверцу шкафчика, потому что Скотт постоянно перетягивает её из его вен в свои. Маккол остаётся самим собой даже сейчас. И Тео хочется ненавидеть это. Он должен ненавидеть это. Но не может. А потом зубы Скотта сжимаются на его горле, и Тео пропадает. Он вскрикивает и сжимает в кулак влажные тёмные волосы Скотта, когда волна удовольствия прокатывается по телу. Маккол вбивается в него, содрогаясь от оргазма, и Тео стискивает пальцы в волосах сильнее, когда альфа вжимается всем весом в него. Рейкен скользит рукой по шее Скотта, пока тот мягко опускает его на пол, и отворачивается, но Скотт ловит его за запястье и притягивает обратно к себе. А теперь — худшая часть. Самая сбивающая с толку. Часть, которую Тео будет прокручивать в голове всё утро только для того, чтобы убедить себя в том, что он на самом деле не позволяет этого. Не наслаждается этим. И… Тео позволяет Скотту прижать себя к груди. Разрешает себе прильнуть спиной к Макколу. Позволяет придерживать себя. Они стоят так несколько минут: Скотт опирается на шкафчик, а Тео — на Скотта. Руки альфы надёжно обнимают его за талию, удерживая на месте. Тео прикрывает глаза. Он ощущает печаль в хватке Скотта. Он знает, что Маккол оттягивает неизбежный момент, когда придётся отпустить его. Тео не понимает этого. И никогда не сможет понять. Почему Скотт не хочет отпускать его? Так же как и не сможет понять, почему на ресницах становится влажно. Почему каждый вдох в тихой безопасности рук Скотта чертовски болезненный. Он чувствует, как губы Скотта мягко касаются его затылка, и ему приходится из последних сил сдерживаться, чтобы не позволить вырваться всхлипам, болезненно ноющим в груди. Воздух становится холоднее вокруг по мере того, как их сердцебиение возвращается к размеренному ритму. Он должен взять себя в руки до того, как Скотт отпустит его. И у него получается. Всегда получается. Когда они, наконец, отстраняются друг от друга, Скотт не сразу смотрит на него. Он поворачивается к своему шкафчику, его пальцы скользят по замку, набирая комбинацию. Тео благодарен за это, потому что ему определённо нужно несколько секунд без прикосновений Скотта. Он смотрит на капельку пота, скатывающуюся по спине Скотта, пока тот роется в шкафчике. Он почти чувствует, насколько сильно истинный альфа пытается заглушить свою апатичную грусть. К тому времени как Скотт поворачивается к нему, всё проходит. Здравый смысл вновь возвращается к Тео, а холод заполняет зияющую дыру в его груди. Холод — это нормально. Холод безопасен. Он снова прежний, такой, каким должен быть. Ему не нужен Скотт. Не нужна его любовь или прощение. Не нужно ощущение безопасности его объятий. Ему не нужен никто. Ему и в одиночестве прекрасно. В одиночестве лучше. В конце концов, это всего лишь спектакль. Он на самом деле не чувствует того, что, как ему кажется, чувствует, когда он со Макколом. Он просто играет. Просто ведёт себя так, будто испытывает чувства к Скотту. Держит его в восторге от этого, подогревая интерес. Других ведь причин нет? — Вот, — говорит Скотт, осторожно бросая ему чёрную футболку. — Кажется, я порвал твою. Тео ловит и вертит её в руках. Вещь простенькая, Скотт носит её под формой во время игры. Но, чёрт возьми, Тео нравится её запах. Запах свежескошенной травы, кондиционера для белья, который покупает миссис Маккол, и спрея для тела Скотта. Рейкен надевает футболку. Скотт. Раздражающе идеальный ублюдок, который настолько хорош, что не может даже позволить своему тайному любовнику, который пытался убить его в прошлом, выйти за дверь, не давая ему что-нибудь надеть взамен испорченной им вещи и не глядя на него своими грустными карими глазами, как будто он видит сквозь маску его душу, в существовании которой Тео сам не уверен. Я бы позаботился о тебе, если бы ты позволил. Кажется, говорит его взгляд. Если бы ты сказал мне, что они с тобой сделали. С чем ты столкнулся. Я бы всё равно позаботился о тебе, если бы ты разрешил мне. Я бы нашел способ… Чёрт, боль снова вернулась. Ему снова больно. Но он не может этого показать. — Неужели не отдашь мне свой пуловер? — Тео бросает ему вызов, надевая рубашку с самодовольной и саркастической улыбкой. — Позволишь мне носить твой номер на завтрашней игре? Скотт усмехается и закатывает глаза, но Тео не упускает из виду проскользнувшую в его глазах печаль, и то, как сердце альфы подскакивает на его фразе. — Ты ведь и правда так сделаешь, — саркастически смеётся Скотт. — Ну, мне нечего скрывать, — прохладно замечает Рейкен, напоминая Скотту о характере их отношений. Напоминая себе о характере их отношений. Всё это ради цели. — Я знаю, — сухо откликается Скотт, закидывая спортивную сумку на плечо. Тео не совсем понимает, что он имеет в виду. Пальцы Скотта касаются его, когда они проходят через школьные двери на парковку. Он делает это так небрежно, так беспечно, что на мгновение Тео не может не представить, каково это быть обычным подростком. На самом деле быть парнем Скотта. Иметь возможность позвонить ему после возвращения домой. Засыпать, прижав телефон к щеке. Встречать его на стоянке у школы. Желать ему удачи перед игрой. Садиться на трибуну и хвастаться перед друзьями каждым забитым Скоттом голом. Смотреть, как он играет, зная, что они встретятся позже. Встретятся просто потому, что оба хотят этого. Как он будет ждать Скотта, пока тот переодевается после игры. Может, они займутся сексом прямо на траве после того, как все разойдутся по домам. Сексом, которым занимаются влюблённые. Таким, который оставит после себя чувство тепла и тянущее желание повторить. А не таким, после которого его мутит, и он ощущает себя сбитым с толку, потому что не знает, сколько продлится это, и не может признаться самому себе, что ему нравится. Тео решительно встряхивается и отходит, пытаясь избавиться от опасных мыслей. Но когда в ту ночь он смотрит в потолок, лёжа на своей кровати, всё ещё одетый в футболку, которую дал ему Скотт, и планируя надеть её, когда завтра вечером пойдёт смотреть игру из тени под трибуной, становится всё труднее и труднее не признавать то, что он проигрывает в своей собственной грёбанной игре.