Я вижу сны

Я жду дня, когда за черными мешками под глазами нельзя будет разглядеть моего лица. Чувствую, что это случится совсем скоро. Греет сердце только твое беспокойство за меня. Но так ли это на самом деле? Почему ты вечно уходишь, постоянно покидаешь меня и возвращаешься за секунду до того, как закончится мое терпение, за минуту до моего отчаянного рева? Ты вдруг выходишь из орнитоптера, бежишь ко мне, срывая с лица маску, словно открываясь и говоря: «это я, и я твой», хватаешь меня в свои железные объятия и кружишь, пока я смеюсь, так же крепко сжимая тебя в ответ. И даже когда ты ставишь меня на землю, я не думаю о том, чтобы отпустить тебя или ослабить хватку. И пусть мне приходится унизительно вставать на полупальцы, тянуться к тебе в нелепой попытке обхватить тебя полностью, а на деле твое лицо не помещается даже в обе мои ладони. Ты терпеливо ждешь, когда я смогу насытиться твоим запахом, ведь я не пытаюсь скрыть, как жадно вдыхаю твой аромат каждый раз, когда ты возвращаешься из долгих поездок, пока я лично убеждаюсь, что на тебе нет серьезных ран и травм, и только после того, как к нам подходит мать или ребята из отряда, ты нежно берешь мои руки и убираешь их со своих плеч. Ребята смотрят на тебя с ожиданием, словно сейчас ты расскажешь самую удивительную историю. Твои глаза блестят, не давая в этом усомниться. Ты говоришь с такой теплотой и нежностью о том, что для меня далеко. И внутри меня просыпается маленький червячок, который грызет изнутри. Это он нуждается в твоем внимании, не я. Это ему нужно, чтобы ты смотрел и говорил с такой теплотой, а не мне. - Там получить такой кинжал – это честь. - На прощание они дали мне это. - Песок для них, как воздух для нас. Каждый тянет свои руки, чтобы коснуться вещей, которые ты привез с собой. И я тоже тянусь к чему-то, мне и не столь важно к чему, лишь бы по пути задеть твое предплечье, пройтись кончиками пальцев по выпирающей венке на руке, чтобы в конце все-таки коснуться чего-то холодного из стали. Все это время краем глаза наблюдать твою невозмутимость, но коленом, прижатым к твоему бедру, почувствовать, как ты напрягся всего на какую-то долю секунды. - Чур больше не пускать Дункана к фриманам, а то он точно не вернется. Когда я стал так раздражителен к смеху? Наверное, после третей бессонной ночи. Хорошо, что все заканчивается довольно быстро, все расходятся, и мы остаемся, наконец-то, одни. - Проведи мне тренировку. Ты раскладываешь оружие, гладишь рукоятки, словно руки возлюбленной. - Тебе бы поспать, а не на тренировку, - хмыкаешь, бросив короткий взгляд на меня, даже не повернувшись ко мне полностью. - Я снова вижу сны. Наконец-то, ты перестаешь улыбаться. Я пытаюсь не радоваться так сильно твоей реакции: все же ты волнуешься за меня. Мне почти легче. - Это просто сны, Пол. Видишь, я вернулся живым и здоровым, тебе не стоит волноваться в следующий раз. Хваленное самообладание покидает меня мгновенно, зато откуда-то появляются силы, потому что я хватаюсь за вырез на твоей белой рубашке и прижимаю к стене. - Я не отпущу тебя туда снова. Знаю, что ты поддаешься, и это раздражает только больше. Видишь во мне маленького слабого мальчика? - Там всё не так, как тебе кажется, - твоя рука ложится на мою, но я не ослабляю хватку. - Тогда возьми меня с собой. Этот усталый вздох я слышу от отца, матери, от всех вокруг. Теперь и от тебя. - Ты же знаешь, что я не могу. Я задаюсь вопросом, знакомо ли тебе отчаяние? Мне да. Чувство, что лишь разрастается во мне, питается твоими уходами, становясь больше от разлук. Даже сейчас, когда ты на руках несешь меня по темным коридорам в мою комнату, кладешь на не расправленную постель, поправляешь мои волосы, заправляешь прядь за ухо, словно через минуту она не будет торчать снова. Я повторяю себе, что ты дома, что ты спишь, что ты жив и здоров. Нас разделяют только стены и политические игры, паутины интриг, которые не предусмотрели наши желания. Или только мои? Я думал, что не сплю, пока не почувствовал, как твои руки крепко сжимают мои плечи, а глаза с тревогой смотрят в мое лицо, видимо, пытаясь докричаться до сознания. Ты помогаешь через голову снять сорочку, полностью промокшую от пота, вытираешь меня влажным полотенцем. Одной рукой сдираешь с кровати смятую от моих ночных судорог ткань и укладываешь меня на место, словно я кукла и всегда лежу только тут. Мне приходится схватиться за ткань твоих штанов, чтобы остановить тебя, с мольбой посмотреть в твои глаза, зная, что ты сдашься. Подвинешь меня к стене, ляжешь рядом, лицом к лицу. И сколько бы миллиметров между нами не оставалось никогда не коснешься. Не в моей кровати. И только тут я смелее тебя. Здесь я могу протянуть руку, рисовать узоры на твоем лице, царапать твои губы, жалея, что делаю это не своими губами. - Тебе нужно поспать. С этой ночи меняется мой привычный распорядок. Дни проходят в тренировках и подготовках, но теперь я с большой охотой ухожу в комнату, зная, что ты зайдешь спустя пару минут, ляжешь рядом, и всю ночь, просыпаясь от кошмаров, я буду видеть твое лицо. Это пытка и исцеление. Закрываю глаза – ты истекаешь кровью, открываю – ты лежишь, умиротворенный сном. Если я еще хоть раз увижу, как ты умираешь, я сойду с ума. Мне кажется нелепой война, мне кажется глупостью любое противостояние. Предназначение или коварные игры тех, кто все время остается в тени, управляя нами. Все неважно. Когда я падаю на колени, оказываюсь охвачен песком и специями, и снова вижу силуэты, тени, окровавленные клинки, твой гаснущий взгляд. Наверное, это мерцающий песок поглощает мой крик, потому что я не могу услышать даже себя. Но ты выхватываешь меня из объятий видений, возвращаешь в мир, где мы живы. Эти ночи, совместные вылеты и тренировки, а может, все вместе еще больше делают меня зависимым, поэтому, когда встает вопрос о том, что ты снова отправляешься к фриманам, я выхожу из себя. Голос мой обретает герцогсовские нотки. На что мне власть, которая не может оставить тебя подле меня? Впервые ни отец, ни мать не могут достучаться до меня. Я сам удивляюсь своей решимости и стойкости. Но когда есть что терять, за что бороться, мы все отчаянные. Я ухожу в комнату, не тронутый сомнениями, не смягченный ничьими словами и здравыми возражениями. Никогда мое эго не руководило моими решениями, может поэтому родители поддаются моей первой юношеской прихоти. Они не следуют за мной, мать не просит о разговоре, отец не делает наставлений. А может, я наконец-то больше, чем сын или мальчишка? Кто посмел бы перечить моему еще не до конца сформированному, но уже внушающему страх голосу. Наверное, только ты. Потому что не успевает дверь до конца закрыться за мной, как ты входишь в комнату, принося с собой тяжелое молчание и недовольный взгляд. Я привык с тобой смеяться, и эта тяжесть в воздухе давит на меня, впервые за весь вечер заставляя немного усомниться в своем решении. Ты это точно чувствуешь. - Пол, - ты подходишь непозволительно близко для того, чей пост занимаешь, - я всем сердцем предан дому Атрейдес. Мне! Как вспышка света в голове: ярко и мимолетно. Словно такие мысли не должны на долго оставаться в голове, но они слишком желанны, чтобы не мелькнуть, раздражая юношеское сердце. Следом в чуть охлажденном разуме мелькают другие слова: «Я направил к ним миссию во главе с Дунканом Айдахо. Дункан – человек гордый и, пожалуй, жестокий, зато он любит правду. Я надеюсь, фримены будут от него в восторге. Если нам повезет, они будут судить и о нас по нему». Это то решение, что принимает настоящий Герцог, и я знал, что это самое верное решение, но откуда я мог знать, что ты будешь в восторге от фрименов не меньше, чем они от тебя? И что мне теперь делать с этим растущим червяком ревности? Что я, молодой и нескладный недогерцог, могу предложить тому, кто рвется к пескам, к гордому, как он сам, народу? Себя? Хлипкий и бледный, и в подметки не гожусь тем девушкам, что мелькали в твоей спальне. Всеми желанный, снова рвешься прочь от меня. - Мой долг – служить, позволь мне делать это достойно. Твои пальцы осторожно касаются моих, я переплетаю их, не давая тебе времени передумать. - Ты не понимаешь, каково это, видеть твою смерть. Ты выпутываешь свои пальцы из моего капкана, и под мой разочарованный полувсхлип одной рукой обнимаешь меня за талию, отрывая от пола. Воздух прогревается словно по щелчку, а может из-за моих быстрых вдохов и выдохов, которые не получается контролировать. Ты ведешь носом по моей шее, я закидываю голову, чтобы большая часть моего тела могла почувствовать колючесть твоей щетины и мягкость твоих обветренных в песках губ. Пока вторая твоя рука гладит мои щеки, волосы, шею, другая все так же крепко лежит на моей талии, если бы я не видел тебя, мог бы подумать, что это сталь обвивает меня, но затем рука начинает нежно гладить спину, пробираясь под рубашку, и я точно ощущаю, что это ты. Я никогда не мог обхватить полностью твои плечи, но зато мои ноги сходятся вокруг тебя, сжимаются почти так же крепко, как и твои руки. Я думаю, что не выпущу тебя из захвата своих ног, чтобы ни случилось. Даже если сейчас здесь все загорит, начнет рушиться, я бы не смог отпустить тебя. Потому что в одну из ночей я уже видел. Я сижу с матерью под слоем горячего песка и чувствую, как во мне рвутся нити, сообщая о том, что ты перестал дышать. И я вдруг понимаю, что все это время ты был во мне: в моей голове, в моем сердце, в моей поджелудочной. Это всегда был ты. В смешении пряных специй и желтого песка, в немом крике моей матери при взгляде на сожженный дом, во всем, что я видел и слышал. И я знал, почему все скандировали мое имя, думая, что я возглавляю месть или даже возмездие. А я просто нуждался в твоем голосе. Но в общем гуле голосов я так и не смог услышать его. Отсутствие тебя двигало меня вперёд, но я не видел ничего, кроме крови и смерти. Вся эта боль, что пожирает меня по ночам, отступает, только когда ты рядом. Поэтому я не отпущу тебя. Продолжу сжимать твое тело ногами, даже после того как ты положишь меня на постель и попробуешь отстраниться. Больше я этого не позволю. Я ощущал тебя, когда ты невесомо целовал мои волосы, думая, что я уже заснул, но сегодня мне нужно больше. Меня не остановит твой испуганный взгляд, твои робкие протесты. - Пол, хватит. Я проглатываю твои слова, пробую на вкус твои отказы – горькие и влажные от слюны. Я бы хотел однажды сцеловать с твоих губ «люблю». Но я не прошу ничего сейчас, сам быстро рву на тебе рубашку, ногтями оставляю царапины на твоей груди. Если кто-то увидит тебя, пусть знает, что ты был не один. - Я не могу. Ты не можешь, поэтому я приподнимаю свои бедра, вжимаясь в тебя, убеждаясь, что и ты хочешь. - Я могу использовать голос. Ты молчишь, потому что не можешь сказать да, но не хочешь говорить нет. Одной фразой я снимаю с тебя ответственность и любые угрызения. - Возьми меня. Ты, наконец-то, расслабляешь руки, расставленные с двух сторон от моей головы, ложишься, но лишь слегка касаясь, не взваливая на меня весь свой вес. Через минуту нас уже не разделяют слои одежды, и с жаром твоего тела меня обволакивает спокойствие, словно все эти дни я ждал чего-то плохого и только сейчас смог выдохнуть. И мы оба молчим о том, что я еще не умею управлять своим голосом.