***
В тот вечер к ноутбуку присоединилась кофемашина, которая решила бесконечным потоком затопить их импровизированную кухоньку в студии и коробку с бумагами старшего мутной горькой жижей. В тот вечер смешки на грани истерики раздавались до глубокой ночи, игнорируя запрет на шум в ночное время. Сяовэнь успевал орудовать тряпками, Линхэ — крутить-вертеть и собирать-разбирать как конструктор машинку, чтоб перестала литься жижа. В ту ночь они легли поздно под остаточное бульканье техники в раковине, Линхэ — разбито, Сяовэнь — с дикой идеей. Легкими поцелуями по уставшему лицу, чтобы убедиться наверняка, полночи в сети, до лопнувших капилляров в левом глазу. Он сделал то, о чем они даже не вели разговор — не предполагалось, что в ближайшее время они будут выбираться дальше полсотни километров от города. Даже не имея представления, есть ли все необходимые для этой авантюры документы, он нажал на кнопку оформления и оплаты. Завтра пусть будет что будет, а сейчас, даже с дергающими от волнения надпочечниками, он провалилися в глубокий черный кокон сна.***
Чтобы пробуждаться ото тьмы приятными, словно щекотка перышком, легкими поцелуями, рассыпающиеся по лицу, шее и плечам, в то время как веки облизывали яркие лучики утреннего солнышка. Нежно и осторожно. Приоткрытая форточка огромного панорамного окна в пол, в которое упиралась сторона кровати Сяовэня, запускала прогретый даже для утра воздух, раскачивая висящий с другой стороны гамак будто люльку. (Они не понимали назначение этого…этой конструкции, но атмосферу расслабления создало мгновенно). Плетеные кресла за ширмой, что стоят у самого выхода на веранду, закиданы их одеждой, а на круглой стеклянной стойке между ними возвышались початая бутылка белого вина с пузобоким бокалом. (Они не умеют пить спокойно, даже дома. Каждый раз, стоит напитку, не обязательно градус содержащее, наполнить бокалы, все оборачивается игривыми препираниями «у меня все равно вкуснее», перерастающее в курсирование из рук в руки посуды и распитие на брудершафт. В конечном итоге все магическим способом превращалось в страстные мокрые поцелуи, липкие лужи на горизонтальных поверхностях и сжигающее все на своем пути желание слиться воедино.) Если бы не дикая и сносящая с ног усталость вкупе с жестким джетлагом, они повторили заученный наизусть путь. Вчера их хватило только на пару глотков с одного бокала, с того места, где соприкасались губы, раздеться до белья и рухнуть вповалку спать. Они не торопятся, они понимают, что впереди целых полторы недели отдыха на периферии Неаполя. Здесь нет дикого и сносящего с ног движения и напряжения в воздухе. Италия с первого вздоха пахнет свободой, чувствами и горячей пиццей только что из домашней печи. Здесь нет места нервному истощению, которое сжирало все их последнее время. Линхэ потягивается до хруста в суставах и позвонках, поворачивается и не может налюбоваться умиротворением и румянцем своего возлюбленного. Он чувствовал толику вины, что так давно закопался в заказах и трактатах-постулатах к ним, что так мало времени они проводили не в совместных посиделках за работой, а лицом к лицу, чтобы рука в руке, сердцем к сердцу. Он аккуратно выводит линии пальцами по груди, притягивая сопящее тело ближе к себе. Щека с отпечатком подушки мгновенно оказывается на уровне губ, и Линхэ не отказывает себе в удовольствии легонечко ее гладить губами и целовать еле касаясь, чтобы не разбудить солнечного мальчика. Но подсознание знает лучше него, и губы расцеловывают все лицо, легко, подобно касаниям крылышек бабочки. Сяовэнь дергает бровями, причмокивает и утыкается лбом в щеку Линхэ. Его хочется расцеловать или съесть — такого теплого, манящего, сладкого. Только его. Только для него. Внутри происходит волна дрожи эйфории — его чудо, так доверчиво льнет во сне, закидывает ногу на бедро, рукой прилипает к солнечному сплетению — в голове проносится до абсурда счастливая мысль, что солнышко тянется к солнышку, — и сквозь сон вытягивает губы в ответных ласках. Губы старшего разъезжаются в абсолютно счастливой улыбке, которую он прячет в волосах Сяовэня. Кожа покрывается мурашками у обоих, Сяовэнь завозился и задрал голову, щелочками опухших глаз ища глаза своего любовника. И стоило столкнуться со сверкающим счастьем взглядом, он захихикал, грудью прилипая к груди Линхэ. — Вот это поистине доброе утро, — пятерня Линхэ вплетается в растрепанные будто у мокрого воробушка волосы, зачесывая в сторону челку и оставляя легкий поцелуй на лбу. Сяовэнь надул губы, но смешинки в глазах выдавали, насколько ему весело и хорошо. — Еще не совсем, — и с этими словами он ближе подтянулся к лицу старшего, потираясь кончиками носов. — Вот теперь можно начинать день! — Не думаешь, что в конце лета, в Италии, — он интонациями выделил последнее слово, чтоб точно суметь поддеть младшего. — Поцелуй эскимосов немного не вяжется? Ответом ему стали кончики пальцев, зарывшиеся в волоски подмышкой и вызвав волну визга. Линхэ с детства боялся щекотки. — Эх, а так хотелось весь отпуск целоваться с тобой по-разному, чтоб губы все потрескались от обилия слюны, когда она обсохнет… но не давать друг другу ее высушить, вновь и вновь скользя губами и языками друг по другу… так жаль, что мы больше не будем целоваться, потому что моего парню это не по нраву, так жаль… — Эй-эй, притормози! — Линхэ выпучил глаза, крепко удерживая за плечи собравшегося подняться с груди Сяовэня. — Я же пошутил! Губы Сяовэня расплылись в еле сдерживаемой попытке не заржать в голос. Каждый раз он одерживал победу в этой вербальной битве — сколько бы Линхэ не старался его переплюнуть в колкости, Сяовэнь спокойно мог взять преимущество банальным количеством. Линхэ с отместку затряс головой, кисло улыбнувшись, мол, да-да, снова твоя взяла, и толкнулся бедрами в младшего, чтобы тот поумерил пыл, ведь только утро. — Сделаю вид, что поверил. Через мгновение их губы столкнулись в едином желании, языки оплетали и ласкали друг друга, а горячее дыхание покалывало щеки. Пальцы переплелись, кончики носов периодически стукались, вызывая друг у друга искры веселья, и ничто в мире не способно было разрушить их химию. Ничто, кроме игриво заерзавшего Сяовэня, который от нехватки воздуха оторвался от пухлых губ, зализывая их кончиком языка и проходясь меж них. — Куда ты? — недовольно застонал Линхэ. — Начинать новый день конечно! — и удобно усевшись на бедрах, младший задрал руки и потянулся. — И как ты планируешь его провести? — старший уместил свои ладони на молочной покатой талии, приподнял уголок брови и внутренне обмер от представшей его взору нефритовой красоты. — М-м, планирую тебя отправить побриться, — он самыми кончиками пальцев любовно огладил щетину. — А после отправиться на завтрак в кафе, кормить друг друга панини с двойной порцией сыра, днем бегать по Неаполю как сумасшедшие туристы, попробовать пиццу — мы же в Неаполе, на родине самой лучшей пиццы во всей Вселенной! — а после, вернувшись наевшимися и уставшими, устроиться на веранде с бокалом вина и встречать закат. — А я? — А я буду у тебя на коленях сидеть, прикрытый пледом, — по мере того, как он говорил, Сяовэнь медленно опускался на грудь Линхэ, оглаживая и опаляя горячим дыханием кадык. — Ты будешь меня крепко-крепко прижимать к себе, кормить с рук сыром, говорить о покупке новой кофеварки и что даже хорошо, что твой лэптоп сдох. — У меня есть идея получше, — Линхэ перевернулся, накрывая своим телом младшего и зарываясь носом в его шею. — Дай угадаю — ту часть с верандой предлагаешь заменить медленным сексом под cigarettes after sex. — Чтобы прилипли к этому окну и оставили множество своих следов в этом закате, — подхватил Линхэ, в жаром обхватывая бедра Сяовэня, потираясь вставшим членом между. Он довольно угукнул и стукнул старшего по бедру коленом. — Хорошо, тогда на веранде изображать пенсионеров будем завтра вечером, — подарив друг другу еще несколько глубоких поцелуев, Сяовэнь укусил Линхэ за губу и шлепнул по ягодице, чтобы тот поумерил пыл. — Иди брейся, красавчик, а то твоя наждачка всю кожу снимет на мне. Линхэ многого в это жизни не понимал, да и особо не стремился забивать чем попало голову. Ведь нет нужды в бесконечной паутине анализа, когда он выиграл эту жизнь, сильнее и крепче прижимая к груди хохочущего и искрящегося Сяовэня, возя подбородком ему между шеей и плечом