***
Разговор, на удивление, закончился довольно быстро. Гопник не придал всей ситуации такого космического значения, как это сделал парень. Вместо ответного волнения он прижал спину Влада к своему оголённому торсу, свободной рукой принялся перебирать смольные волосы, в то время как парень щекой прильнул к вздымающейся и плавно опускающейся груди. Прильнул и, засыпая, слушал Славика, чья речь в этот момент была словно колыбельная: успокаивала и грела, как родной дом. — Ты слишком много берёшь на себя, Владик, — вкрадчиво заметил гопник, целуя парня в темечко. — Я не хочу, чтобы ты один волновался и пытался решить все проблемы на этой планете. С Марией Николаевной поговорим вместе, а с Антоном Валерьевичем я уж как-нибудь сам решу этот вопрос. Твоё присутствие будет… Эм… Будет мешать. Тренер не сразу поймёт наши отношения, — и следом спешно зачастил, присовокупляя: — Точнее, я бы вообще на его понимание не рассчитывал. Влад промычал что-то непонятное в ответ. Славик тяжело вздохнул, устало добавив: — Ты мой парень, так что давай постараемся решить всё вместе. Ответ на волнующий вопрос всплыл сам. От этого признания Влада будто током дёрнуло, но, осознав, что иначе и быть не могло, он лишь сильнее прижался щекой к груди гопника, обеими руками обнимая его за спину. Они теперь пара. И было бы просто чудесно, если бы последующие их проблемы решались с такой же скоростью и безболезненностью.***
В этот же вечер должен был состояться разговор с Марией Николаевной. Подловив её ещё пока отдалённую от дома фигуру спустя час хлопотливой слежки через окно, парни как бы невзначай перекочевали на кухню, медленно потягивая из кружек давно остывшую бурду, которую сложно было окрестить чем-то определённым. Перед сим событием Славик выпил две таблетки «Ново-пассита» вкупе с ромашковым чаем, а Влад опрокинул рюмку с водкой, закурив всё это дело Чапманом. Последнему вообще были чужды подобного рода переживания, а самобичевание уж тем более, но, связавшись с гопником, его нервная система дала сбой, и даже Ева начала замечать перемены в некогда спокойном темпераменте. — Блядь, ещё ж Ева… — буркнул Влад, хватаясь большим и указательным пальцами за переносицу. — Что? — обернулся Славик, но, увидев сникшие в растянутой футболке плечи, подошёл сзади. Обхватил их своими мощными руками, слегка сжимая. — Не ссы, мелкий, мы справимся! — как-то неестественно энергично проскандировал Рыжий в затылок парню. — Когда это я успел стать «мелким»? — буркнул Влад. — Ну сам по суди: ты худющий и невысокий, а я большой и рослый, — с серьёзным выражением лица сказал Славик, будто бы это действительно имело какое-то значение. — И к тому же, я старше тебя! — Всего лишь на год. — Да, но… — Мальчики, я дома! — хлопок двери, шуршание пакетов. Гопник дёрнулся, словно от кипятка и, кинув на Влада последний взгляд, не выражающий какую-то определённую эмоцию, зашагал к коридору. Началось. — Здрасте, — лихорадочно замахал он руками. Губы подёргивались, но в голосе по-прежнему чувствовалась прозаичность и уверенность. — Как у вас день прошёл? Влад аккуратно подкрался сзади, подавляя в себе болезненную смесь чувств. — Привет, ма, — вверх взмыло худощавое запястье с длинными, бледными пальцами. — Ой, да как обычно: зарядка, построение, линейка, дети неумолчно орут… — начала Мария Николаевна прямо с коридора, пока в это время парни относили пакеты с продуктами на кухню. — Влад, я тебя скоро со скелетом путать начну! — сварливо прибавила женщина, присоединяясь к ребятам. — Под глазами синяки, сам весь костлявый… Вот посмотри на Славку: спортсмен да какой крепкий! Глаз не нарадуется! Гопник неловко улыбнулся, подавляя в себе желание обнять Влада. Рыжему, несмотря на внешнюю беззаботность, разговор тоже давался тяжело. Но не из-за того, что близкие узнают о его внутренней «пидарасне» и желании трахнуть человека с членом между ног. Ему физически было невыносимо сложно находиться рядом со своим парнем, не имея при этом возможности и внутренних сил на то, чтобы просто обнять его, поцеловать в висок, шепнуть на ухо, что всё будет хорошо. Ничего из этого. Только бросать беглые взгляды и тешить жалкие надежды на то, что в медных глазах уж точно таится какая-то пиздецки важная уверенность, способная одним только мимолётный взором вселить её и в остальных. Ведь Славик тоже был неглупым. Он и набрякшие под глазами тени видит, и обозначившиеся усталые складки от носа к подбородку на посеревшем лице. Всё видит. И чувствует. И быть старается рядом, не отпуская ни на секунду. На тренировках шлёт идиотские фотографии со своим лицом, пишет всякую ваниль, лишь бы Влад хоть на секунду скинул со своих плеч тот груз, что ежедневно тянет за двоих в их отношениях. Лишь бы, блядь, с его мальчиком всё было хорошо. Похуй уже Рыжему и на «друзей» своих, и на мнение их давно уже плевать с высокой колокольни. Дайте только его спокойного, иногда ворчливого, словно дед, гота с длинными чёрными волосами, странной одеждой с принтами черепов и «железками» на лице. — Куда это бабушка делась? — поинтересовалась Мария Николаевна, нацепляя на себя фартук. — В гости к кому-то ушла, — будничным тоном ответил Влад, разбирая вместе со Славиком пакеты. — Вроде бы. — Вы уже поужинали? Мне накрывать на стол? Славик брякнул, не подумав: — Да, — а потом припечатал: — То есть, нет… Короче, мы хотели бы с вами кое о чем поговорить. Парень посмотрел на гопника с читающимся страхом в глазах, смешанным с удивлением и дикой, въевшейся под кожу усталостью. А потом просто выдохнул, мол, будь что будет. — Да, мам. Мы хотели поговорить с тобой, — спрятав пакеты в ящик, Влад присел на стул, кое-как сгибая негнущиеся ноги. Славик плюхнулся рядом, Мария Николаевна, что-то быстренько настрочив в вайбер, села посередине, сложив локти на столе. — Да?.. Что такое? — вкрадчиво протянула она. Влад плотно зажмурил глаза. Начинало мутить. В голове набатом отдавался звук мерно тикающих кухонных часов, словно все трое сидели в церкви, где в данном случае грешниками выступали именно парни. Матери не хватало разве что плётки в руках, хотя такое в храмах, наверное, не водится. — Я забрал документы из техникума, — выпалил на одном дыхании Влад. К чёрту уже всё это. Пусть недавно построенные более-менее нормальные отношения с матерью летят в топку — он уже выбрал свой путь и не собирался идти на попятную. — И скоро подам их в университет. На веб-дизайнера. Затишье. Словно перед бурей. На лице Марии Николаевны долгое время хранилось умиротворение, даже уголки губ ещё были направлены слегка вверх. Но, едва начиная сознавать сказанное сыном, она тряхнула головой, корча своё лицо в какой-то нервной гримасе. — К-как? — сипло выдавила она, а потом, подумав буквально с пару секунд, спокойно продолжила: — То есть, хорошо, сынок. Мы с бабушкой уже это обсуждали. Я, конечно, с трудом, но принимаю твоё решение. Пусть будет так. Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди и… — Мы геи, — прервал Славик, выбивая тем самым воздух из лёгких Влада — он моментально закашлялся, но, собрал себя в руки — все эти месяцы парень только этим и занимался, так что уже успел поднатореть в этом деле, — вяло качнулся вперёд, проглатывая ком в горле. — Собственно, да, — обронил он и, будто бы желая голосом подтвердить уверенность в своём выборе, продолжил дальше более твёрже: — Конкретно из-за этого мы и хотели с тобой поговорить. Новость о моем уходе из техникума была второстепенной. Лицо Марии Николаевны мгновенно изменилось и приобрело непонятно какие оттенки, она нервно заозиралась по сторонам. Да, Влад знал свою мать как облупленную, и был в курсе о её умении хорошо играть на людях. То, что она пару минут назад скакала по всей кухне счастливая, клича всех уличных и так ненавистных ею гопников «Славиками», вовсе не означало, что ей действительно доставляет ежедневно видеть чужие лица в своём доме. — Ч-что? Ну-ка бросьте мне это, — женщина рывком поднялась на ноги, чуть ли не снеся своим внутренним жаром позади стоящий стул. В пару шагов сократила разделявшее её с кухонным гарнитуром расстояние и принялась, — скорее всего, от клокочащей внутри нервозности, — складывать посуду в навесную сушилку, повернувшись спиной к парням. — На солнце перегрелись, что ли? Вы хоть понимаете, что это значит? — Когда два парня целуются и хотят друг друга? То же самое, что и в обычных отношениях с девушкой. Это считается? — выгнул бровь Славик и краем глаза уловил неестественно красные пятна на бледном лице, словно Влада густо накрасили румянами. «Потерпи, малыш, мы скоро закончим со всем этим дерьмом», — гопнику искренне хотелось верить, что по каким-то необъяснимым причинам парень услышит и правильно интерпретирует весь его немой посыл. Он всегда слышал. Даже в темноте — в буквальной и переносной, — а значит, и сейчас услышит. — Тёть Маш, мы геи. Любим друг друга, понимаете? — не унимался Рыжий. Всю кухню оглушительным свистом пронзил звон стекла. Это была тарелка, которая со всей силы полетела и ударилась о кафельный пол, раздавшись на поверхности мириадами кусочков. Влад вздрогнул, объятый страхом знакомого триггера. Он уже видел подобную картину, но на этот раз был истощен. Запаса моральных и физических сил просто не было, оставалось только смотреть, не мигая, на разворачивающуюся вкруг него картину. Славик резко подскочил к парню, закрывая того своей спиной. Стопы чудом не задели осколки, а может, парочка всё-таки и впилась под кожу, но гопник, как и тогда, не сразу почувствует это. — Прекрати немедленно! — обернувшись, завизжала Мария Николаевна, патетично всплеснув руками. — Никакая я тебе не «Тёть Маш»! Быстро скажи, что это всё шутка и проваливай из нашего дома! — Могу сказать, — предложил Рыжий, — но что это изменит? Мы геи, — аккуратно напомнил он. — Пидорасы. Старые-добрые «педики» и «голубые». Женщина взвыла от злости. Чуть ли не брызжа слюной заорала: — Чем я только думала, когда пускала на порог своей квартиры мусор вроде тебя?! Лучше бы ты сдох вместе со своим горе-папашей, а не извращал моего сына, ничтожество! Мария Николаевна потянулась вперед, неизвестно под каким предлогом: то ли выцарапать своими когтями глаза Славику, то ли к Владу, который сидел позади него. Сидел и молчал, прокручивая в непривычно пустой голове мысли о том, как близко к нему располагается нож и что, в общем-то, наложить на себя руки самостоятельно не так уж и страшно. — Пропусти меня, отброс! Отойди немедленно! — в сердцах кричала Мария Николаевна, которая из-за своей миниатюрности просто не могла юркнуть мимо такой скалы и продолжала с усердием бить кулаками грудь Славика. — Надо было сразу догадаться, какая натура скрывается под твоей мордой! Урод! Таких, как ты, нужно изолировать от всего мира! Пустить на органы! Ты заражаешь этой болезнью окружающих! — и Громов бы всё стерпел. Не потому, что укоренившийся негласный принцип не поднимать руку на девушку давит на совесть, не потому, что он спортсмен, а у них есть категоричное «совершение преступления с применением навыков силовых единоборств против невооруженного лица, который, заведомо для применяющего, не обладает подобными навыками, карается законом», гопник просто был в состоянии стерпеть нападки в свою сторону, особенно когда дело касалось неравного по силе человека. — Влад из-за тебя тоже стал отбросом! Только подумать, мой сын — мерзость! Тва!.. Ох, а вот и оно. То, что скрывалось годами под доброй, невинной натурой: горящие красным, с отливом на бордовый пламенем глаза, играющие на скулах желваки и колотящее внутри желание разорвать на куски будь то мужчину или женщину. Неважно. На себя Славик ещё мог забить, пропустить пустой трёп мимо ушей, не потратив ни йоту своих сил на выяснение отношений, но он — не Влад. За Влада плёвое дело пойти и разобраться с кем бы то ни было. — Замолчите, — процедил гопник, хмуря брови. — Не заставляйте меня применять физическую силу, — низким басом пробормотал он, удерживая одной рукой затылок разъяренной женщины, а другой — её слишком болтливый рот. — Слав, прекрати! — неожиданно резко отдалось в спину. Влад подскочил. — Отпусти её! Всё, хватит. Прошу, успокойся, Слав! — парень вцепился в ту руку, которой гопник держал нижнюю часть челюсти матери. На голубой радужке застыли слёзы, мутной пеленой покрывая глазницу. — Отпустить чтобы что? — запальчиво рыкнул Рыжий. — Чтобы она и дальше продолжила оскорблять моего парня? Пусть лучше поливает этим дерьмом меня, желает смерти мне, да хоть дурку пускай вызовет, если ей так приспичило! Влад замер, очевидно, замешкавшись. Впервые он ощущал себя беззащитным, неопытным подростком, который и в самом деле не имеет ни малейшего понятия о том, как надо поступить. По крайней мере, в данный момент. Посиди парень какое-то время в одиночестве, обмозговывая подобный ход развития событий, и в девяносто девяти процентах случая придумал бы подкрепленное разумным обоснуем решение. Но сейчас обстоятельства играли не в его пользу. Да и вспоминая всю череду произошедших событий, хороший финал которых в большинстве своём получался из-за холодной рассудительности Влада и его повышенной самостоятельности, было не удивительно, что вот сейчас ни организм, ни психика не выдерживают подобной давки, которая казалась всё это время бесконечной. От бессилия по лицу градом покатились слёзы, парню стоило больших стараний отпустить чужую руку, спиной прижавшись к холодильнику, как к опоре. Плечи, спина — всё тянуло вниз. Колени, казалось, расшатались и больше не хотели держать его тело. Беспрерывный поток слёз стекал по щекам, подбородку, капал на растянутую футболку, но ощущался чем-то обособленным, будто бы это не слёзы Влада. Как это так — он и плакать? Бред. Парень всегда, словно каменное изваяние, робот, — да как угодно, — молча терпел нападки судьбы и опрокинутых ею обстоятельств. А тут… Блядь. Послышались тихие всхлипы. Слава впервые увидел его слёзы. Мир на мгновение сузился вот до этих вот красных щёк и обжигающих капель. И через это склизкое чувство, тянущее все органы к глотке, словно организм выказывал своё сопротивление, постоянно проходил Влад?.. Его тоже разрывало внутри на части? Разве законно было на протяжении нескольких месяцев забивать на своё моральное состояние и, натягивая на лицо привычную маску умиротворения, жертвовать остатками своей нервной системы ради какого-то там ноющего гопника? Славику будто бы продрало глаза, прогнав оторопь, он крикнул: — Я никому не позволю неуважительно относиться к тебе, Влад! — больше для себя. Будто бы давал клятву, нарушить которую означало разложение собственной личности на жалкие кусочки, не стоящие жизни. — Я землю жрать буду, но ни один волос не упадёт с твоей головы! Ни одна сука больше не посмеет причинить тебе боль! — голос начинал хрипеть и садиться, во рту становилось неприятно сухо. У Влада мутная пелена перед глазами и собственный рёв в ушах. Это он так кричит? Что вообще происходит? В последний момент парень лишь видит очертания силуэта бабушки и Славика, которые силком куда-то тащат маму. — Погодите… — только вырвалось сиплое, а дальше тело, словно по закону подлости, начало сдавать свои позиции: в глазах расплывались чёрные пятна, темнело, разум тяжелел. Влад чувствовал под собой холодный кафель и, растекаясь на нём, медленно отключался.***
Кривые солнечные лучи падают прямо на надувной матрас, светят в лицо, заставляя Влада устало простонать сквозь зубы и прикрыть глаза предплечьем. За окном уже вовсю слышится свист проезжающих по трассе машин, в городе они были вместо птиц, поющих по утрам. Одеяло ожидаемо комкается под ногами, за ночь волосы по обыкновению распластались по всей подушке и спутались. Парень сминает под собой простынь, ещё какое-то время ворочается в попытках доспать сокровенные минуты до звона будильника, но потом понимает, что из раза в раз всё в итоге заканчивается одним и тем же. Экономя свои время и нервы, Влад садится на так называемую в теории кровать, потягивается и зевает. Из ванны уже вовсю слышится шум струящегося потока воды, а значит, Славик, как обычно, поднялся раньше. Разбитый экран показывает 6:55. — Ты как будто специально каждый раз оставляешь свой телефон, — спросонья усмехается Влад. — Только потом не ной, что у тебя стояк на парах. Изящно проведя по шероховатому дисплею указательным пальцем, парень видит в отражении телефона своё потрепанное лицо. Душ обещает исправить положение, а пока можно захватить только тело. Этого тоже будет с лихвой достаточно. Нажав на белую с красной посередине точкой кнопку, Влад наводит линзу объектива камеры на свой голый торс. Проводит длинными пальцами по ключицам, проколотым недавно у городского пирсера соскам и ложбинке между грудью, ведя руку вниз, ровно под край трусов. — Этого будет достаточно, — решает Влад и делает сверху ещё несколько провокационных фотографий. — Смотри и мучайся, дубина. Довольный своими деяниями, он кладёт телефон на прежнее место и вприпрыжку шагает на кухню. На календаре значится первое октября. В своих университетах парни проучились ровно один месяц. Оба смогли пройти на бюджет, Влад это сделал без проблем, с успехом пройдя вступительный экзамен в виде творческого конкурса, а вот Славику пришлось ещё вдобавок ко всему приложить своё спортивное портфолио, которое до того они вместе усердно собирали, тормоша все тренерские, учительские и технарские архивы. Старания оправдались: шансы гопника значительно повысились, хоть и с горем пополам, но бесплатное место ему всё-таки дали. Ко всему прочему Громову добавилось несколько привилегий из-за смерти обоих родителей. В город они переехали и того раньше: после произошедшей ситуации, которую Славик дословно пересказал тренеру, оба решили, что будет лучше, если парни уедут уже летом и как можно скорее. Антон Валерьевич помог найти жильё и внёс плату за первые два месяца, требуя от парней только одного: получить качественное образование, а свои деньги пускай оставят при себе, они им сейчас нужнее. Он также спокойно отреагировал на новость об ориентации Рыжего. Мужчина рассказал, что в кругу спортсменов немало таких же, как и он, но будет лучше, если при достижении карьерных высот Славик не станет афишировать эту информацию. Всё таки либеральность и толерантность в наш век чаще всего затрагивают людей при деньгах, имеющих какой-никакой авторитет в своей сфере. Влад был того же мнения и после ситуации с матерью решил, что с такой информацией нужно обходиться очень аккуратно, но тем не менее это никогда не мешало ему стонать на весь треклятый спальный район. С Марией Николаевной парень если и общался, то только лаконичными, сдержанными сообщениями, никогда не соглашаясь на звонок или какой-то подобный вид связи. Лишних денег на психолога и психотерапевта ни у Влада, ни у Славика пока не было, а значит, разбрасываться зазря своим ментальным здоровьем обоим хотелось меньше всего. Вскоре после произошедших событий жена тренера — «Анечка» — выписала матери курс каких-то успокаивающих и подлечивающих нервную систему таблеток. Как оказалось, по этой части у Марии Николаевны был вагон и маленькая тележка каких-то неурядиц. Жена Антона Валерьевича также посоветовала свести общение с ней к минимуму и сфокусироваться парням на построении своей личной жизни, своего собственного счастья. Влад, впрочем, ни о чем не жалел, смотря на то, как мимо проносятся панельные пятиэтажки села и как с каждым проеденным километром город становится всё ближе. Сердце только разрывалось за бабушку и Еву, но первая собственноручно помогала парню упаковывать вещи, говоря, что так будет лучше для всех, но в большей степени для него самого. Ну и для Славика, конечно же. С подругой Влад проговорил несколько часов подряд в той самой беседке, где когда-то ему пришлось переждать дождь. Рассказал ей всё, не страшась ни реакции девушки, ни возможного шанса на то, что она может это кому-то донести. За всё проведенное время Ева показала себя как надёжного друга, и, поэтому она, как только услышала всю историю «от» и «до», расплакалась в плечо Влада, прося прощение за то, что её не было рядом в такой тяжёлый период. Рыдала девушка и в последний день, когда Антон Валерьевич и Славик уже сидели в битком забитой машине. У Влада в груди от этих всхлипов что-то болезненно сжималось, а дышать становилось как-то тяжелее обычного. Гладя розовые, уже слегка выцветшие из-за солнца волосы подруги, он пообещал ей, что тренер при первой же возможности будет возить её к ним в гости, но сразу дал понять, что сюда они больше не вернутся. Прощание Славика со своими «друзьями» прошло не так слащаво. Впрочем, оно вообще никак не прошло. Антон Валерьевич предложил гопнику пропасть. Просто исчезнуть, потому что в этом сером селе, которое было напрочь пропитано одной только горечью, Громова не держало ровным счётом ничего. Мужчина посчитал, что отчитываться об уезде своего подопечного перед теми, кто всё это время тянул его на дно постоянными попойками, стоило как-то слишком много чести. Оба парня в одно прекрасное утро просто взяли и уехали, вычеркнули себя из этого места, будто они там никогда и не жили. Только Славик напоследок сходил на могилу родителей и пообещал им, что будет приезжать каждый месяц. Благо кладбище находилось на достаточно приличном расстояние от села, поэтому здесь проблема была разве что только в материальном плане. Так и началась их совместная жизнь. Отголоски прежней ещё иногда заглядывали к ним: то паническая атака у Влада в ванне случится, то Славик без остановки прорыдает на коленях у парня несколько часов кряду, смотря на свой кривой партак на правом запястье, с неаккуратной надписью «мама». Контраст между прошлой осенью и этой всё равно ощущался слишком явственно, настоящий момент был наполнен действительно радостными событиями. Обоим нравился и университет, и выбранная в нём специальность. На удивление, Владу даже пришлись по душе его новые однокурсники и пару раз он зависал с ними в какой-нибудь кафешке близ учебного здания. Гопник тоже быстро освоился и нашёл наконец таки нормальных ребят. Немного двинутых на спорте, но, в целом, ничего такие. Познакомился со своим новым тренером, которого порекомендовал ему Антон Валерьевич и сам же организовал встречу. В общем, жизнь действительно началась с чистого листа и к насущным радостям Славика и Влада добавилось кое-что ещё. То, из-за чего их тестостерон чуть ли не из ушей валил — настолько сильно их прельщало желание долгожданного уединения. Влад сидит за белоснежным угловым столом на кухне, накинув на себя валяющуюся подле ванны рубашку Славика — последний перед походом в душ постоянно скидывает на пол и брюки, и верх своей пижамы. На переносице парня покоятся очки — из-за постоянного сидения перед монитором зрение заметно упало, появились неприятные ощущения в глазах. Рядом по обыкновению плитка молочного шоколада и кофе. Аки ежедневный утренний обряд — за завтраком быстро проверять накинутый ночью на скорую руку макет очередного сервера. — О, ты уже проснулся, — раздаётся около ванны. — Доброе утро, — потягиваясь, зевает Славик, придерживая одной рукой полотенце, небрежно завязанное вокруг бёдер. — Доброе… — кидает Влад и ловит на своих губах быстрый поцелуй. Оборачивается. — Ох и зря же ты ходишь передо мной в этой тряпке, — бормочет парень, облизывая нижнюю губу. Гопник, стоя к нему спиной, ухмыляется, кладя в кружку две ложки кофе. — Я просто вышел из душа, — невинно проговаривает он, будто бы и впрямь не видит в этом никакого скрытого подтекста. — Так я и подумал, — кивает Влад, подкрадываясь сзади и усаживаясь на кухонный гарнитур. Ерзает, придвигаясь поближе и, убирая кружку с кофе в сторону, обвивает ногами торс Славика. — Вроде как практическую часть материала тычинок и пестиков мы уже давно прошли… — намекающе тянет парень, обвивая бледными руками шею гопника. — Что скажешь? — Снова сыграем в «потрахайся со своим парнем, а потом как сраный веник скачи по всей квартире за десять минут до трамвая?» — улыбается гопник, опираясь ладонями о столешницу, и поддаётся ближе. — Скакать я предпочитаю только в одном месте, — как само собой разумеющееся заявляет Влад. — Обойдёмся петтингом. Наверное. С этими словами парень подхватывает ладонью левую скулу Славы, слегка надавливает, приближая его к себе. Воздух между ними схлопывается, Влад чувствует влажность накрывающих его губы и сам с готовностью поддается навстречу, отвечая на поцелуй. Ради таких моментов и стоило перетерпеть весь тот ад, что со скоростью света разворачивался у них на пути. Ради того, чтобы иметь своё пространство, пусть небольшое, и делать в нём всё, что только пожелает душа. Они наконец-то раскрыли перед друг другом стороны, до того им чуждые. Раскрыли свои робкие, но смелые в исполнении желания, показали не только оголенную и уязвленную душу, но и тело, отдавая себе полный отчёт в том, что теперь они целиком и полностью принадлежат друг другу. Губы вибрируют и саднят, Влад выдыхает прямо в поцелуй приглушенный стон вкупе с нечленораздельным мычанием и всё сильнее жмется к Славику. Последний в этом плане, на удивление, оказался более сдержанным. Всё вообще оказалось совершенно отличным от фантазий и представлений, которые оба уже успели себе надумать. Влад, в конце концов, предстал каким-то уж слишком… Слишком вульгарным и разнузданным. Гопник пару раз шутил по поводу его сексуальной озабоченности, но тот даже не пытался противиться этому. Он любил Славика всего, в буквальном смысле каждую клеточку его тела. С ума сходил от больших ладоней, крепкого хвата и… И, конечно же, члена. Владу до дрожи в теле нравилось держать в узде возбуждение своего парня. В буквальном и переносном смысле. Ему нравилось дразнить, облизывать, целовать, заглатывать, делать всё то, от чего Славик шипел и рычал, подавляя вот-вот вырывающиеся наружу стоны. Нравилось ощущать его член внутри себя. Пусть и по началу сам процесс был весьма болезненный, непонятный больше в эмоциональном плане, но дальше, стоило только приноровиться, и всё шло слаженно, как нужно. Влад чувствует, как гопник ловит его запястья, сдавливает и прижимает их к навесному шкафу, который находится чуть повыше его головы. Чувствует и откидывается назад, подставляя под горячее дыхание свою шею, при этом аккуратно надавливая ногой на стояк Славика. Последний от такого движения едва заметно вздрагивает, шипит и на секунду прерывает поцелуи на шее, после которых обычно остаются алеющие засосы. Гопник тянется к резинке трусов Влада, но тот отрицательно машет головой, хриплым голосом пытаясь облечь свои мысли в слова. — Погоди, Слав. Дай я кое-что сделаю, — и, быстро шмыгнув со столешницы, разворачивает Рыжего, подставив его поясницу вплотную к прохладной стали. Сам же садится на пол, стягивает полотенце с бёдер и подминает его под свои колени, чтобы было не так больно. — Блядь, Влад, вот давай только без этих твоих штучек, — протестует гопник, но с места не двигается. — Меня всегда это пиздец смущает. Ты же знаешь. — Знаю, — кивает парень. — Но, тем не менее, ты постоянно кончаешь. — Это другое! Ты не понимаешь, это… мхм-м… — морщась, проглатывает Славик предложение, в то время как Влад норовит сделать то же самое с его стояком. Но пока рано. Пока просто облизывает, проводит тёплым языком от основания до головки и постепенно заглатывает её, целует, всасывает. Правой рукой сжимает яйца, проводит ею же по набухающему члену, надрачивая. Славик закатывает глаза. Его начинает колошматить, словно от хорошего прихода. Дыхание глубокое, но прерывистое, он со всей силы вцепляется в край столешницы, сжимая её до белых костяшек. Другую руку кладёт на голову Влада, пропускает сквозь свою пятерню чёрные волосы, надавливает. Блядь, прости Господи, но как же парню нравится, когда его берут вот таким вот образом. Давят, заставляют и указывают… Влад заводится моментально, свободной рукой он начинает водить по своей груди, сжимать и играться ею с проколотыми сосками, а затем медленно опускает пальцы вниз, не забывая при этом про Славика. Основание члена он немного сжимает, водит ладонью вверх-вниз. С уздечкой проделывает почти то же самое: водит по ней кончиком языка, затем смыкает губы на головке и, поймав на себе мутный взгляд медных глаз, которые уже из-за расширившихся зрачков кажутся чёрными, начинает водить одной рукой по рельефному торсу, а другой, перед этим нехотя отодрав её от себя, мацает бедро Славика. Насколько это возможно, старается полностью взять в рот его член. А гопник вообще, кажется, теряется. Прямо сейчас его обнажают до кости, выливают ушат чувств и делай дальше с ними что хочешь, только не взорвись от переизбытка. Он сильнее накручивает хвост чёрных волос Влада себе на руку и принимается оголтело и грубо водить его голову туда-сюда, не считаясь ни с тихими всхлипами, ни с мычанием и слабыми ударами кулаков о грудь. В буквальном смысле трахает его в рот, наслаждаясь процессом. Всё сливается в один сплошной звук: влажное хлюпанье и еле слышные стоны Славика. Влад был на пике просто из-за того, что с ним обращаются как с последней шлюхой: невежливо и резко. По спине бегут мурашки, придя в экстаз, он чуть выгибается в спине, но дерзкое движение руки возвращает его язык на прежнее место. Следом кончает Громов. Пару минут оба пытаются отдышаться, по голове словно ударяют обухом: всё становится туманно, но при этом так пленительно расслабляюще… Славик стоит, еле удерживая себя на ногах, а затем обеспокоенно частит: — Блядь, Влад, ты же выплюнул? — он хватает с раковины полотенце и опускается на колени напротив парня, берет в ладонь его подбородок, вертя голову в разные стороны. — Я был не слишком груб? Прости, в следующий раз буду осторожнее. Обещаю. Влад отирает рукой краешки рта, кадык двигается вверх-вниз — он проглотил. — Ты был недостаточно груб, — выделяет интонацией парень. — В следующий раз дай мне пощёчину и обзови шлюхой. Гопник так и зависает с платочком около его лица. Впрочем, необходимости в нём уже не было. — Ты шутишь же? Вся кровь в член ушла, что ли? — а затем робко улыбается и глубоко целует, укладывая его на свои руки. — Сначала в ванну, а то на пары опоздаем.***
В зеркале прихожей красуются два силуэта: один со стройным и от того кажется вытянутым телосложением. В чёрной выглаженной рубашке, брюках и надетым поверх пальто, с аккуратно убранными в пучок волосами, две пряди которых обрамляют бледное лицо, с очками в чёрной оправе на переносице и с сумкой для ноутбука в руках. Второй, намного крупнее и выше, в брендовых кроссовках, спортивных штанах, болотного цвета толстовке и дутой лёгкой куртке, с рюкзаком на спине и чёрной бейсболке на рыжей голове. — По тебе и не скажешь, что сорок минут назад охуительно отсасывал, стоя на коленях и моля назвать себя шлюхой, — слетает с губ Славика смешок. Влад, посмотрев на того исподлобья, выгибает бровь, убирая телефон в карман пальто. Филигранным жестом, будто бы оттачивал его днями напролёт, приспускает очки, со всей важностью в голосе произносит: — По тебе тоже не скажешь, что ты ебёшься с парнем и стонешь от его минета на всю квартиру. Гопник приближается и целует своего злобного педанта в щёку. — Один-один, — сдаётся он. — Люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, — бормочет Влад. — А теперь на выход, скоро наш трамвай. — Слушаюсь, босс, — декламирует Рыжий, отдавая честь. Парень закатывает глаза и легонько бьёт ладонью плечо в дутой куртке. Спускаясь вниз по ступеням лестничных площадок, до Славика доносится: — Чуть позже скину тебе в ватсап список продуктов, зайдёшь в магазин после пар. Я сегодня допоздна. — Окей, я приготовлю нам что-нибудь поесть, — пожимает плечами гопник. — Договорились, — кивает Влад и напоследок целует Славу перед выходом из подъезда.