Множество отрицательных чисел

Мастер: Как бы мне ни нравилось смотреть на себя, я думаю, тебе пора вылезти из этого платья. Мастер: Это предложение? РТД, скрипт End of Time

Мастер смотрит на Мастера и находит, что Мастер прекрасен. Его гениальность неистощима и порождает каждый раз новый феномен, фейерверк, фантасмагорию, все лучшие слова на «ф». Доктор кажется на его фоне таким простачком. Разве Доктору пришло бы в голову воплотить в самом себе свойство нечетности? Что вообще может придти в голову Доктору, кроме спасения какой-нибудь очередной тупой коровы с Земли? Этот святоша так ничего интереснее и не придумал за девятьсот лет. Хотя у него были свои моменты. Например, когда он уничтожил Галлифрей и убил всех Повелителей Времени. Это несколько оправдывает его в глазах Мастера, хотя и не слишком. Сам Мастер однажды уничтожил треть вселенной. Это случилось… Впрочем, не важно. Мастер в ядовито-розовом платье мисс Абигайль с тонко разыгранной невинностью хлопает ресницами. Очевидно, мисс Абигайль была порядочной шлюхой. «Порядочная шлюха», вот ведь забавнейший оксюморон. Отчего он думает об оксюморонах? Не может быть, чтобы в этом воплощении его бы интересовала филология, фонетика, все скучные слова на «ф». Это занятия для стариков, а он — совсем новый Мастер. Просто у него множество мыслей. Сотни, тысячи, миллионы сверкающих мыслей. Он мог бы нащупать каждую, но сейчас позволяет им рассыпаться внутри головы, точно бусинам из порванного ожерелья. Он слышит, как они стучат, ударяясь о черепные кости, ах, эти черепные кости, как беззастенчиво выставляют они себя на показ. Он поистине великолепен, жаль, нет зеркала под рукой. Хотя зеркало ему больше не нужно. — Ебать! — говорит Мастер, восторженно глядя на Мастера. — Разве я не хорош? — А разве я не хорош? — осведомляется Мастер в платье, улыбаясь так, как это мог бы сделать Мастер, у которого началась течка. — Ты чертовски хорош. — То, о чем ты сказал… Это было предложение? — Что именно? — «Ебать», — произносит Мастер, смакуя. — О да, — ухмыляется Мастер, наблюдая за Доктором. — Уверен, это будет прекрасно. Доктор вызывающе на него не смотрит, не удостаивая внимания. Он связан по рукам и ногам, у него заткнут рот. Его ТАРДИС где-то порхает, но Доктору до нее не дотянуться. Из всех помощников — один дед, которого Мастер велел уволочь подальше. Мысль о том, насколько беспомощен Доктор, рождает сладко-тягучее напряжение в паху, и сверкание черепа Мастера становится похоже на парадное выступление рождественской гирлянды. Джингал беллс, джингал беллс. Праздник все-таки. Мастер подзывает Мастера поближе и гладит его по заду. Доктор их игнорирует. Мастер игнорирует то, что Доктор их игнорирует. — Что скажешь по поводу моей идеи? — спрашивает он Доктора. — Кстати, сам не пробовал? У тебя ведь есть второй. Доктор не отвечает, невежа. Ах да, у него заткнут рот, это очаровательно, словно птичий щебет по утру, или первые лучи солнца, или свежие трупы врагов. — Разумеется, я мог бы выебать тебя, — начинает рассуждать Мастер вслух. — Мы все могли бы это сделать. 6,8 миллиардов, Доктор. Как ты думаешь, ты бы выдержал? В отстраненных глазах Доктора появляется столько всего, что хочется потрогать пальцем и обжечься о пылающий взгляд. — Но эта мысль, — продолжает рассуждать Мастер, — не настолько меня волнует, как тебе кажется, Доктор. У меня, знаешь ли, есть объект и получше. — Тогда чего мы ждем? — напоминает о себе Мастер и кокетливо одергивает подол, умудряясь при этом задрать юбку повыше. И то верно, жизнь коротка, особенно, когда разлагаешься на атомы в режиме реального времени. Смотришь, Доктор? Смотри внимательно, Доктор. Это будет необычное зрелище. Хотя если трахаться у него на глазах, он может решить, что все это для него и устроено. В таком случае, Доктор, сиди спокойно. Сиди и воображай, как это будет. Мастер шлепает задницу Мастера, направляя его вперед. Они поднимаются по лестнице в спальню, и Мастер любуется видом. Отличные ножки, крошка, цок-цок каблучками. Я мог бы танцевать с тобой всю ночь напролет, но мне нужно управлять планетой. Когда берешь над чем-то контроль, это предполагает кучу обязанностей. По правде, обязанности я всегда ненавидел. О, эта темная сторона тотального контроля: масса головной боли. Но вот Мастер оказывается с Мастером наедине, и пусть весь мир подождет. Мастер в платье того цвета, от которого разжижается зрачок, плюхается на кровать. Он возбужден; под тонкой тканью это заметно. Мастер медлит на пороге, проскребывая ногтями щетину. Он чувствует, как от него воняет смертью, это создает препятствие для здоровой мужской эрекции. В его голове шевелятся какие-то тени. — Передумал? — Мастер в платье искривляет губы. Гримасы шлюхи отслаиваются от его лица, и он почти омерзителен. А сейчас еще и нос наморщил. — Как обычно, перед ним красовался? Этот Мастер слишком многое себе позволяет, надо его приструнить. — Снимай-ка свое жуткое платье живее, — командует Мастер. — Так-то лучше, — ухмыляется Мастер, сбрасывая туфли на шпильках. — Рот закрой. Мастер подмигивает ему. Мастер велит ему дрочить член, наслаждаясь прелестным зрелищем. Мастер спрашивает, что он чувствует. Мастер, двигая кулаком, отвечает: — Бесконечность десятичных дробей. — Что если, — говорит Мастер, — нас не существует? Его брови съезжаются на переносице от усилий, а лоб лакирует пот. — Что если, — говорит Мастер, — наше существование иллюзорно? Мастер недоверчиво на него косится: — Что ты, кстати, умеешь в постели? — То же, что и ты. Мастер смотрит на Мастера, облаченного только в пот, и его охватывает восторг; твое тело, умноженное на 6,8 миллиардов, кого угодно заставит возгордиться, даже если твои нервные окончания из последних сил сражаются за слаженную работу нейронов. — Нас так немыслимо много, это ведь хорошо? — восклицает он. Мастер пожимает плечами. — Как скажешь. Этот Мастер отчего-то холоден, какая фантастическая наглость. Но в противном случае он не был бы Мастером. — А ты что думаешь по этому поводу? — спрашивает Мастер. — Я это ты, поэтому я скажу тебе то, что ты хочешь услышать. — Ладно, тогда скажи мне правду. — Ты напуган, как никогда в жизни. Ты мечтаешь, чтобы Доктор обнял тебя, прижал бы к своим сердцам и пообещал, что все будет хорошо. Ты бы заплакал у него на груди, а потом признался бы, что ты его любишь. И после этого вы бы остались вместе навсегда и дарили бы друг другу открытки в день святого Варфоломея. Тебя бы тошнило от сентиментальности, но ты бы больше никогда не пытался его убить. Хеппи-энд. Мастер улыбается и бьет Мастера по лицу. — Я передумал, — решает Мастер, с интересом разглядывая наливающийся синяк под знакомым глазом. — Не говори мне больше правду. Мастер велит Мастеру лечь и быть паинькой. Мастер стаскивает свою грязную одежду, которую так приятно бросить на пол поверх чистеньких новеньких шмоток мисс Абигайль. Не дожидаясь приказаний, Мастер облизывает свои губы и берет в рот его член. У него неплохо получается, и в полумертвой крови Мастера распухает удовольствие. Мастер выдыхает сквозь зубы: — Ты просто прелесть. Мастер приподнимает лицо, потемневшие мокрые губы швыряют смешок: — А ты просто идиот. Мастеру приходится влепить ему еще одну затрещину, а затем он повторяет, потому что ему понравилось. Он толкает Мастера на кровать и раздвигает его ноги коленом. — Это тело невинно, как луговая ромашка, — сообщает ему Мастер. — Ты будешь со мной нежным? — Тебе отлично известно, что нет, — отвечает Мастер, засовывая Мастеру в рот пальцы правой руки. — Никакой нежности ты не заслуживаешь, я просто собираюсь тебя использовать. Мастер прилежно облизывает его пальцы. — Теперь сделай вид, — велит Мастер, — как будто не понимаешь, что именно я собираюсь с тобой сделать. Да-да, расширенные от ужаса глаза — то, что нужно. — Я стараюсь, — отвечает Мастер с хорошо разыгранным трепетом. Он получает в благодарность долгий влажный поцелуй, во время которого щетина колет щетину, и оба они, как дикобразы, тянущиеся за близостью, колют друг друга. — У тебя чудесный рот, как бархат, теперь продолжим, — говорит Мастер, протискивая в него палец. — Скажи мне, чего ты хочешь. — Чего я могу хотеть? — удивляется Мастер. — Я хочу только тебя. Мастер одобрительно кивает и сжимает второй рукой Мастеру член. Мастер издает тихий хрипловатый стон, похожий на крик о помощи. — О да, вот так, — прерывисто дышит Мастер. — Слушай, а можно сильнее? Мастер неожиданно хмурится. — Пока все это похоже на обычный сеанс самоудовлетворения. Ты просто говорящий Черный Ящик, а это вовсе не путь к совершенству. А ты должен быть совершенен, как я. Ведь я тебя создал. Подумай, чего нам не хватает? Мастер задумчиво хмурится. — Пожалуйста? — предполагает он. — Это я должен сказать? — Если тебе так хочется, — с намеком говорит Мастер. — Мне не хочется. — Говори! — шипит Мастер. — Я Мастер, и ты будешь мне подчиняться! Мастер заводит глаза к потолку. — Пожалуйста, Мастер, подрочи мне сильнее. Он скептически хмыкает, и Мастер с ним соглашается: — Да, звучит совершенно неубедительно. Мы слишком всех ненавидим, чтобы просить. Может, позвать его? В этой регенерации у него отлично выходят мольбы. — Я знал, что этим кончится, — фыркает Мастер. — Доктор, Доктор, Доктор, Доктор, аксиома непрерывности. Давай, трахни его. Посмотрим, простит ли он тебя на этот раз. — Не простит, — говорит Мастер, забрасывая ноги Мастера к себе на плечи. — Но если ты скажешь мне хоть еще одно слово правды… — Молчу, молчу, — откликается Мастер, делая вид, что застегивает рот на молнию. Некоторое время Мастер пыхтит, с трудом пропихивая член в узкое, судорожно сжатое отверстие. — Черт, — кривится он. — Эта вечная проблема с девственностью, одно и то же в каждой регенерации, что за наказание. Ты можешь расслабиться? — Бесплодные усилия любви, — солнечно сияет Мастер, но тут же корчится. — Да, Боже, да, как хорошо. — Я думал, что тебе больно. — Я и говорю — хорошо. Не думаю, что hate-fuck должен доставлять удовольствие. Это было бы бессмысленно. Мастер застывает. — Ты считаешь, это hate-fuck? — А что еще, по-твоему? Ты же сам сказал, что мы всех ненавидим. — Я имел в виду окружающих. — Так мы и есть окружающие. — Хм, действительно, — закусывая губы, выдавливает Мастер. — Но если ты немедленно не расслабишься, я убью тебя и позову другого. — По-моему, ты просто забыл, как это делается. — Не смей меня критиковать! — орет Мастер, отвешивая Мастеру пощечину. — Кто ты такой? — Император внутренней империи, — слова Мастера тонут в дыхании. — Вялотекущее расщепление, сумма всех твоих математических абстракций, да, детка, глубже… Мастер вводит член на всю длину, и Мастер скулит от боли. Громкий стон переходит в поэтическое чтение:  — «Мы приходим к выводу, что не существует никаких абсурдных, иррациональных, неправильных, необъяснимых или глухих чисел…» — «Но что среди чисел существует такое совершенство и согласие, что нам надо размышлять дни и ночи над их удивительной законченностью», — подхватывает Мастер. — О, как мы закончены и совершенны! Они смеются в своем согласии, пока Мастер не начинает плакать. — Со мной так плохо ебаться? — расстраивается Мастер. — Я никогда с собой прежде не пробовал, поэтому точно не знаю. Люси нравилось. Хотя она была под моим контролем, поэтому могла… — Что я делаю? — всхлипывает Мастер. — Ревешь. — Зачем я это делаю? — Понятия не имею. — Зачем я тут? — выплескивает Мастер ему в лицо. — С тобой?! — Никто тебя не полюбит, пока сам себя не полюбишь, — ухмыляется сквозь Мастера стервозная мисс Абигайль, начитавшаяся дорогих книжек по дешевой поп-психологии. — Дрянь! — с ненавистью кричит Мастер и начинает душить Мастера, но затем передумывает, пугаясь мысли о том, что он хочет уничтожить себя самого. Он никогда не хотел уничтожить себя, только других. Что теперь делать, когда другие это тоже он? Он вытаскивает член из напряженного тела, отвечающего рябью последней боли, падает на кровать лицом вниз и дрожит от отчаянных детских слез. — Ничего не получается! Жалобный вопль приглушен подушкой, и он колотит по ней, чтобы не взбивать тесто из собственного лица. — Не надо, успокойся, — Мастер неловко гладит его плечам. — Послушай, может, бросить все это? Иди к нему, скажи, что он тебе нужен… — Нет, ни за что! — рычит Мастер, переставая плакать. Перевернувшись на спину, он размазывает слезы кулаком по глазам. — Он только посмеется надо мной, он всегда надо мной смеялся. И потом, ему нельзя верить. Он посадит меня на цепь и будет показывать своим знакомым за деньги, а у него очень много знакомых, он ведь не только на ТАРДИС женат, но и на всей вселенной, а муж и жена одна сатана, знаешь ли. Я не могу дождаться, когда она кончится. — Кто? — Вселенная. — И что тогда будет? — Не знаю, — вздыхает Мастер. — Может, у меня голова перестанет болеть. Я устал, так устал… Мастер смотрит на него с жалостью и тоской: — Мы сумасшедшие, верно? — Верно, — соглашается Мастер. — И мертвые. Его череп сияет, как расплавленная звезда. Мастер целует его, чтобы утешить и подбодрить, Мастер сосет его член. Проглотив сперму, Мастер врет ему, что все будет хорошо, и Мастер благодарен за это. — Я люблю тебя, — врет Мастер ему в ответ. Ложь окутывает пуховым одеялом, они сворачиваются под ней в два клубочка, переплетая пальцы, их 6,8 миллиардов, но этого почему-то по-прежнему недостаточно. Конец