First Day

I see you found my underground Help yourself to guns and ammo…. Музыка разносится по одинокой холодной квартире. Её звуки окутывают тело, проникают глубоко в разум. Он чувствует каждое слово, каждую нотку. Этот мотив, эти слова… It's the first day of the rest of your life… Он одиноко смотрит в потолок. Старый, с трещинами, с кусками упавшей штукатурки. Он не моргает — будто бы что-то заставило его взгляд приклеиться к этому мертвому куску бетона. You'll remember me, for the rest of your life… Здесь темно, но ему не нужен свет, чтобы разглядеть даже мельчайшие кусочки. Вот и таракан пробежал по потолку. Упал. Звук падения разнёсся по комнате глухим звуком. Он медленно перевёл взгляд на пол: насекомое барахталось пытаясь встать, но у него ничего не получалось. Так похоже на него. Он упал на спину и не может встать. Он барахтается, пытается выбраться, но вместо помощи чёрные руки тянут его назад. В чёрную пучину. Во мрак. В безумие. Он медленно встаёт. Его не моргающие голубые глаза не отрываются от несчастного насекомого которое уже устало барахтаться. Видимо, он знает, что слишком живуч и какой-нибудь ветерок, носок обуви, — да что угодно, — сможет поднять его с пола и он побежит к своей семье. Сказать, что еды тут нет и надо искать другое жилище. Даже у этих мерзких насекомых есть семья. Что есть у него? Ничего. Он один. Всегда был. Его детство…. всё было так хорошо. Мама и папа, сестрёнка и много добрых и милых родственников, а потом… Он резко схватился за голову. Она начала жутко гудеть. Что-то будто бы рвалось через его череп. Оно хотело вырваться, а у него не было столько сил это сдержать. Воспоминания. Игрушечная машинка, которую дьявольски растоптали. «Ты опять шлялся к ней?!» «Я не понимаю о чем ты!» «Урод! Я отдала тебе самые лучшие дни своей жизни! У нас двое детей!» «Ты думаешь, это то, о чем я мечтал? Я терпеть не могу твоих детей!» Голова начинала болеть ещё сильнее. Он рухнул на холодный расцарапанный паркет. Он такой холодный… Его тело трясется. Гнев желает вырваться наружу. «Вы мелкие ублюдки! Лучше бы вас никогда не было!» Их образы стали просто расплывчатым силуэтом. Они остались одни. Их забрали в детский дом… не на долго. Их забирали, потом возвращали. «Эти дети какие-то…. больные? Может, их стоит не предлагать людям?» Они пугали их. Им обоим было так больно, но никто не видел этого. Все видели двух монстров, чья тихость быстро сменялась желание сеять хаос. Они так привыкли. Они жили в нём. Они сбежали. И разошлись. Может, так было бы безопасней, а может просто они видели мир по другому. Каждый из них хотел жить по своим правилам и так они и решили. Теперь он был один. Не было никого рядом. Сердце будто бы сгнило и вышло вместе с рвотой, которая была у него почти каждое утро. Так больно… тепло… ему нужно тепло… человеческое тепло… Он зажмурился неспособный встать. Его будто бы пригвоздило к полу. Тьма. Холодно. «Помогите» Это шло изнутри. От отчаянно нуждался в помощи. Но никто не хотел ему помочь. Он распахнул глаза и с ужасом осмотрелся. Тут было очень холодно — каждый выдох давал пар из его рта. Он обнял себя руками и стал идти, пока стены не сомкнулись вокруг. — Ты так хочешь уйти? — Этот голос… Он поднял глаза и с ужасом увидел безумный взгляд самого себя. Он смотрел на него с ярким светом. Острые зубы, глаза, и этот… этот… — Я… — Он отпрянул от самого себя, когда увидел в руках самого себя нож. И кровь. Всё его тело было покрыто ею и стало так… тепло. Так приятно, но он всё равно судорожно стряхивать это с себя измазываясь ещё больше. — Нет, нет, нет, нет!!! — Ну же, Питер, — Его безумная копия стоял над ним смотря из-под мрачной тени. — Разве ты не хочешь почувствовать это взаправду? Разве, — Он скорчил грустную гримасу показывая длинный и скользкий язык. — Не хочешь быть любимым? Он уставился себе под ноги. Голова больше не болела. Он больше не пытался вытереть кровь, наоборот — он поднял руки рассматривая её. Такая… теплая. — Да… хочешь. Кто откажется дать тебе её… — Он сам прижал себя неожиданно к невидимой стене. — Ты заставишь её тебе дать. Он поднял голубые глаза. Они стали пустыми. Бесчувственными и холодными. Он хочет. Хочет быть нужным. Он не может жить без этого. Ему нужен кто-то… или что-то… нужно тепло, нужна любовь. Кто избавит его от одиночества… и кого он никогда не отпустит. Он резко просыпается. Он всё ещё не полу, но теперь настала такая легкость. Он готов буквально парить. Его сердце и душа покинули тело, осталась лишь оболочка, которая готовая, — словно медуза, — схватить её. .или его… тот, кто ему понравится. Тот, кто проявит к нему чувства. «Не надо… пожалуйста…» Последние отголоски его страха противно звучат в ушах. Хватит бояться. Хватит пытаться понять этот мир. Он заставит мир понять его самого. Он встаёт: зрачок сужается, дьявольская ухмылка рассекает его лицо, а глаза загораются белым светом. Он подходит к месту, на котором таракан продолжает лежать. Он смотрит на него, после чего без раздумий давит его. «О, какой приятный звук. Так хрустит… представь, как приятно хрустят кости?» Этот сладкий голос в голове. Он разрешает ему делать всё, что он хочет. Так почему бы не послушать его? Но потом… «Курить вредно!» — Её голос такой мягкий и нежный. Незнакомка вынимает сигарету из его рта, но капюшон скрывает его лицо. — «Лучше сладкое. Оно очень помогает». Он чувствует вкус на своих губах. Это было что-то круглое и сладкое, и оно было приятным. Оно таило в его рте, но он даже не замечал этого. Он смотрел на неё. Смотрел не моргая. Она смеялась что-то рассказывая. Видимо, увидела его на остановке, ведь он не садился ни на один из автобусов. Она сама подошла. Решила подбодрить. Это было её ошибкой. «Ты в порядке?» «Д…да…» Он смущённо отстраняется от неё и смотрит в пол посасывая вкусную конфету. «Не грусти. У меня тоже задница в жизни. В жизни всегда есть черная и белая полоса. И твоя станет белой». Он встала и помахала ему, а он неуверенно помахал в ответ. «Помоги мне. Пожалуйста». Эти слова звучали в его голове тогда. Кто-то проявил к нему доброту. Поддержку. — Вот как… — Его ухмылка стала ещё более угрожающей. — Хочешь, чтобы она спасла тебя? — Его безумный взгляд обратился к открытому окну. — Никто не может спасти тебя, Питер. Лишь чужая боль утолит твой голод. «Нет! Не…» Последний голос разума затих. Теперь осталось только безумие, и желание овладеть. Заставить разочароваться, сорвать эту милую улыбку с её лица. Дать ей столько, а потом отнять. — Ммм, — он буквально промурчал подходя к окну. Огни закусочной он видел даже отсюда. — Ты утолишь моё одиночество… правда, дорогая? You'll remember me, for the rest of your life You'll remember me, for the rest of your life… Слова затихли. Теперь ничто его не остановит на пути к тебе. Разум затих, а сердце стало бешено биться от того, о чём он думал. О её теплой коже, о испуганных глазах, о маленьком тельце в которое он входит всё быстрее под её крики боли. Такая маленькая, такая беспомощная, папочка тебя накажет. Заставит понять, что нет доброты в этом мире, как и нет любви. Его рука сама тянется вниз и поглаживает его. Как её плоть противиться ему, но он продолжает. Как кровь хлещет из неё, а он продолжает. Как кусает, рвёт, царапает. «Дорогая…» Он рвёт её. Ей больно. Она умрёт, но насытиться ей. Насытиться ей сполна. — Что же… ты всё ещё считаешь, что в жизни есть белая полоса? И лишь где-то тишине раздаётся тихий плачь: «Пожалуйста… спаси меня…»