Игра в четыре руки

      Жизнь Ким Чунмёна никогда не была сладкой. Он вырос в семье военного, что считал служение Родине своим долгом и с младенчества прививал эти мысли сыну. Альфа уважал отца и беспрекословно выполнял то, что тот ему советовал. Окончив школу на отлично, альфа поступил в военное училище. Отец гордился его успехами и всем знакомым ставил Чунмёна в пример. Младший смущался, когда отец хвалил его перед своими друзьями, но старался выглядеть достойно. Пусть у него был не очень высокий рост, но парень обладал стройным телом, мягкими, но строгими чертами лица, пухлыми губами и проникновенными глазами цвета шоколада. Этот альфа был успешен среди омег, а его успокаивающий запах лаванды позволял держать в себе внутренних демонов, которых в ограниченном правилами сознании, было немало.       Чунмён видел и порой завидовал тому, как были свободны его сверстники, те, кого не ограничивала строгая дисциплина и чёткий распорядок дня, и может быть Чунмён бы задумался о том, куда стремится его жизнь, вот только времени на самокопание не оставалось. Ким был первым во всём, в учёбе, в физподготовке, в стрельбе и в жизни. Именно в Академии Чунмён понял, что жизнь человека — это столь мимолётное понятие, что стоит на мгновение отвлечься, как над твоим холодным телом уже убиваются родные люди.       Их было десять человек. Отличники боевой и физической подготовки. Их забросили на границу, как говорил командир, чтобы почувствовали запах пороха. Времена были неспокойные. Северные соседи не слишком-то стремились к миру, а южное правительство старалось урегулировать все конфликты без военного вмешательства. Границу охраняли тщательно: ракетные установки, пульты управления и отряд из ста человек, рассредоточенный по особо спорным участкам территории. На главном посту помимо них, студентов, находилось четыре связиста и военный отряд в составе тридцати человек, включая командира. Каждому из курсантов выдали по автомату и велели не отставать от старших товарищей во время патрулирования стратегически важных объектов, а именно пяти ракетных установок дальнего действия.       Именно во время одного из рейдов Чунмён впервые увидел Чон Хёншика. Этот человек грозно командовал своим отрядом и не спускал глаз с новобранцев. Мён помнил, как с восхищением смотрели на него курсанты. Им, ещё молодым и неопытным Хёншик казался героем, ведь ему стукнуло всего тридцать, а он занимал такой важный пост. Чон казался таким правильным, что все курсанты стремились подражать ему, выполняя все его распоряжения, даже не догадываясь, что командир привёл свой отряд на убой.       Позже Чунмён узнал, что уже тогда Хёншик выбрал свою сторону, третью, которой было выгодно устроить кровопролитную битву и в лёгкую заполучить власть над столь стремительно развивающимися государствами. Чон не рассчитывал на то, что десять юнцов будут так отчаянно сражаться, защищая честь своей страны.       Из всего отряда, что в тот день находился там, выжили только четверо, но каждый из них получил свою памятку от той битвы, что длилась почти двое суток. Люди подтягивались со всей границы. Вся сотня вступила в бой. Тогда казалось, что противник наступает стремительно, и никто даже не догадывался, что противник находился на территории базы и вёл обстрел сразу двух сторон. Южные думали, что стреляют северные, а северные наоборот, и только отряд из тридцати человек, которым командовал Чон знал, что они борются за третью, тогда ещё никому особо неизвестную сторону. В ход шли не только автоматы, взрывались гранаты, люди подрывались на минах, что в темноте ночи расставляли по обе стороны диверсанты. Кровь, дым и крики были повсюду. На солдатах практически не осталось живого места. Связисты пытались связаться со штабом и вызвать подкрепление, но кто-то намеренно ставил помехи, не позволяя получать информацию из вне.       До сих пор Чунмён вскакивал в холодном поту, когда во сне видел, как бойцы его отряда подрываются на минах. Террористам были выгодны массовые и кровавые смерти с обоих сторон. Это было страшно, это невозможно было забыть.       Чунмён помнил, как крепко цеплялся за него раненый Чондэ, хрипя и кашляя кровью, когда осколком из выбитых очередным взрывом окон штаба, ему располосовало грудь и шею, едва не зацепив сонную артерию.       — Хён, как же так? — хрипел тогда младший. — Я ведь ещё так много не успел!       — Всё будет хорошо, слышишь? — пытался успокоить друга Чунмён, подручными средствами пытаясь остановить кровь. Он сам едва стоял на ногах, но Чондэ сейчас был важнее. — Мы справимся и ещё на свадьбе твоей станцуем!       — Мён! — влетел в помещение Пак. — Патроны на исходе, живых почти не осталось, связь со штабом восстановить пока не удаётся…       — Ёнхо…       — Ранен, — ответил Пак, потупив взгляд. — Оборудование серьёзно повреждено, я не уверен, что он в состоянии что-то исправить. С ним офицер Чон, я вспомнил, что ты лучше всех на курсе разбирался в технике, может у тебя получится что-то починить?       — Как я успел заметить, здесь собрана непростая система, — ответил Мён, смахнув со лба пот.       — Это конец, хён? — спросил Чондэ, крепко сжимая руку старшего. — Если к нам не прибудет подкрепление…       — Отставить панику! — прикрикнул на друга Чунмён. — Чан, присмотри за Чондэ, где-то здесь должна быть аптечка. Я на вышку.       Друзья переглянулись, а потом старший, подмигнув Чондэ, выскочил из укрытия и огляделся. Было больно видеть тела людей, с которыми бок о бок он отучился почти шесть лет. Людей, что стали как братья. Чунмён стискивал зубы, перебежками пробираясь к вышке, что служила пунктом связи. Кое-где ещё были слышны выстрелы, противники пытались снова развязать битву, но провокации уходили в никуда, потому что по обе стороны воевать уже было практически некому, а третья сторона в предвкушении потирала руки, готовая взять на себя последнюю часть коварного плана, а именно захват стратегических объектов обоих государств, чтобы одновременно устроить атаку на ничего не подозревающий мир.       Чунмён постарался как можно незаметнее проскользнуть к вышке. Открытая рана на предплечье кровоточила, но сейчас было совсем не до неё. Внутри вышки всё было перевёрнуто, оборудование на половину разбито, и среди всего этого хаоса слишком резко бросались в глаза два человека, что сцепились не на жизнь, а на смерть. Один из них пытался добраться до пульта, а второй пытался ему помешать. Со крепко держал Чона, не смотря на рану на животе, а Хёншик, пользуясь слабым местом, локтем бил точно по поврежденному участку, вызывая крики боли у младшего и новую струйку крови на разбитом лице.       — Что здесь происходит? — вмешался Мён, буквально отталкивая альф друг от друга. Ёнхо рухнул на колени, а Чон попятился, оказываясь у пульта, и хмуро смотрел на возникшего словно из ниоткуда парня.       — Он пытался перепрограммировать ракеты, — прохрипел Со. — Он хотел развязать мировую войну, выстрелив в сторону ничего не подозревающих стран. Он не за нас, Мён! Он предатель!       — Он бредит, — возмутился Чон. — Я пытался наладить связь, когда этот безумный напал на меня.       Чунмён не знал кому верить, и если Ёнхо он знал уже больше шести лет, то с Хёншиком он познакомился именно здесь. Мужчина уже не первый год служил на границе. Именно он подал сигнал о незаконном проникновении на территорию погранзаставы.       — Оборудование невозможно восстановить, — едва слышно сказал Ёнхо. — Он знает это. Единственный способ связаться с внешним миром — красная кнопка в главном здании. Я успел перехватить радиограмму, они хотят ополчить против нас мир. Они хотят…       Громкий выстрел нарушил тишину здания. Ёнхо распахнул глаза, падая на пол. В его взгляде застыл ужас, а на губах горькая улыбка. Чунмён боялся шелохнуться, понимая, что может стать следующим.       — Правильно, детка, не кипишуй, — хмыкнул Чон. — У нас тут ещё есть дела.       Ким почувствовал дуло пистолета у затылка. Хёншик подтолкнул Кима к пульту.       — Твой дружок успел зашифровать комбинации, — сказал Чон, выглянув из-за плеча младшего и пихнул Чунмёна к кнопкам. — Так что придётся тебе постараться, чтобы вернуть всё на свои места. Вперёд, детка, у тебя не так много времени.       — А если я откажусь? — спросил Ким. — Если я выберу смерть?       — Это будет очень благородно с твоей стороны, но глупо. Ты ведь не знаешь кто стоит за моей спиной, не догадываешься, что они могут сделать из тебя принца, если я, конечно, сочту тебя достойным этого. Знаешь, моё слово что-то да значит в тех краях.       — И за сколько же ты продался? — хмыкнул Ким. — Лучший боец своего поколения.       — Эх, Чунмён-и, где же твои манеры? Я ведь могу нажаловаться твоему отцу, мы же с ним близкие друзья, забыл? Как же он разочаруется, когда узнает, что ты, во-первых, «тыкаешь» старшим, а, во-вторых, являешься шпионом терористической группировки, что развязала войну.       — Тварь!       — От твари слышу, — прохрипел Чон, больно ударяя младшего рукоятью пистолета по затылку. — Давай, щёлкай кнопочками, уверен, что тебе разгадать этот код раз плюнуть. Ты же у нас отличник, Мён-и.       Чунмён чувствовал, что всё кипит внутри. Он понимал, что его всё равно убьют, вот только он помнил, что на территории поста было ещё два живых человека, которых нужно было вытащить отсюда любой ценой.       — Давай так, — сказал Мён. — Я тебе код, а ты позволишь тем, кто ещё жив убраться отсюда.       — А что, ещё есть такие? — хмыкнул Чон, но послышавшийся грохот тут же подтвердил слова Кима.       Воспользовавшись тем, что старший отвлёкся на влетевшего в помещение Чанёля, Чунмён развернулся, выбивая пистолет из рук старшего.       — Чанни, стреляй в пульт! — закричал Ким, отбиваясь от Хёншика, что уже поднялся и нападал на него. — Это ловушка. В штабе красная кнопка, мы должны вызвать подкрепление!       Чанёль, не спрашивая, разрядил всю обойму в вспыхнувшие тут же пульты, а потом, бросив тревожный взгляд на Чунмёна и уловив его ободряющий кивок, бросился в сторону главного корпуса.       — Ну уж нет! Полдела уже сделано, ракеты уже направлены в нужную сторону, и я отправлю их, только сперва избавлюсь от двух маленьких крыс.       — Не дождёшься, — прохрипел Мён, с размаху ударяя старшего под дых. Чон согнулся пополам, опускаясь на одно колено. Чунмён подошёл ближе, но Хёншик ловко извернулся, перекрывая младшему доступ кислорода локтём, а потом Ким почувствовал острое лезвие ножа, что пронзило его почти насквозь. Боль прошила тело, из груди вырвался хрип. Чон надавил сильнее, глядя на то, как из кончика губ младшего потекла тёмная струйка.       — Рано радуешься, малыш, — оскалился Хёншик, вытаскивая нож и отбрасывая Кима в сторону, а потом направился за Паком, не замечая, как поднялся на одно колено Чунмён, сверкая наполненными ненавистью глазами.       Было очень больно, дышать было трудно, но он не мог оставить всё, как есть, и пусть это будет последнее, что он сделает в своей жизни, но он не даст этому человеку погрузить мир во тьму. Превозмогая боль и зажимая кровоточащую рану руками, Чунмён из последних сил бросился следом за Чоном, перехватывая по пути валяющийся среди трупов пистолет. В нём осталась одна пуля, и Чунмён не должен был промахнуться. Из груди вырывались хрипы, Мён понял, что лезвие проткнуло лёгкое, что, возможно, он доживает свои последние минуты, но должен же кто-то выйти отсюда живым, и очень хотелось верить, что это будет не Хёншик.       Чунмён видел, как Чон догнал Чанёля у главного пульта. Пак загородил собой кнопку и тяжело дышал.       — Допрыгался? — хмыкнул Хёншик, нажав на курок, но Чанёль увернулся, а пуля угодила в стенд, разбив защитное стекло и задевая кнопку. По территории раздался вой сирен.       — Ну, вот ты сам себя и сдал, — хмыкнул Пак, но тут же замер от пули, что пронзила грудь.       — Что ж, хороший был план, жаль, что провалился. Но, ты думаешь, что он у нас был один?       — Чанёль! — сорвалось с губ Чунмёна, когда он увидел, как друг оседает на пол.       — Вот же живучие, твари, — засмеялся Хёншик, резко оборачиваясь, но Чунмён только этого и ждал, из последних сил нажимая на курок.       Перед глазами потемнело, он успел заметить, как Чон падает на пол. В ушах ещё долго звучал звук сирен, но на душе было спокойно, они успели, хоть что-то в этой жизни он сделал не зря.       Когда Чунмён пришёл в себя, его ослепило солнечным светом. Ким зажмурился, легкие сдавило, а с губ сорвался стон, но тут же альфа ощутил тёплые руки на своём лице, что стянули с него кислородную маску и поднесли к губам стакан воды. Чунмён жадно пил, вода спускалась по пищеводу, усмиряя пожар, горящий внутри. Вторая попытка открыть глаза была более успешной. Альфа понял, что находится в больничной палате, а рядом сидит Чондэ. Через запахнутую рубашку проглядываются бинты, а в глазах младшего было столько счастья, что оно невольно передаётся Мёну.       — Хён, я так рад, что ты очнулся! — чуть дрогнувшим голосом сказал Чондэ. — А они день за днём повторяли, что надежды мало. Мы верили в тебя, хён, ты же никогда не сдавался. Чан говорил им, что они все ошибаются, он говорил, что ты здоровее и сильнее нас всех.       Сухо увидел слезу, что потекла по щеке младшего, сердце бешено заколотилось. Они выжили? Все трое?       — Чан… — прохрипел Мён, но в горле запершило. Чондэ подорвался к графину с водой.       — С ним всё хорошо, — закивал младший, протягивая старшему воду. — Пуля прошла на вылет. Он на процедурах. Врачи говорят, что скоро отпустят его домой. Меня вот тоже скоро выписывают, рана почти затянулась. Столько швов наложили, но это сейчас уже не важно. Этот месяц был таким тяжёлым для нас.       — Месяц? — прохрипел Чунмён, делая ещё пару глотков. Дышать было трудно, но альфа пытался не паниковать.       Чондэ заметил панику во взгляде старшего и потянулся к тумбочке, на которой лежала кислородная маска.       — Надень, тебе ещё вредно долго находиться без неё. Прокол лёгкого был очень серьёзным, пришлось делать операцию. Генерал бегал тут как фурия, пытаясь надавить на врачей. Те лишь с пониманием смотрели на убитого горем отца. Твоя семья очень переживала за тебя, хён, — улыбнулся младший. — Нам с Чаном с трудом удавалось заставлять твоего папу ночевать дома. Ему сейчас очень вредно волноваться.       Кислород начал медленно наполнять лёгкие, стало легче. Чунмён улыбнулся, вспоминая о родителях и маленьком братике, что должен был скоро появиться на свет. Как должно быть он их напугал, но он не мог по-другому, он должен был предотвратить угрозу.       — А Чон? — сняв маску, спросил старший, вспоминая, что так и не увидел, что стало с предателем.       Чондэ скривился.       — Сбежал, тварь! Ты ему хорошенько так колено раздробил, но он сука так улепётывал, что аж пятки сверкали. На той стороне его уже ждали, видимо северные…       — Нет, — помотал коловой старший. — Он работает на третью сторону.       — Чан тоже так говорит, вот только это только слова, доказательств нет, и проще всё списать на соседей. Чона объявили в розыск, но, думаю, что бесполезно это всё. Инцидент замяли, нас просили не распространяться. Выписали премию и предложили работу в местном полицейском управлении, подальше от военных конфликтов и государственных дел, даже авторитет твоего отца не помог. В министерстве обороны мы нежеланные личности теперь. Наверное, жалеют, что остались живые свидетели их позора.       Чунмён чувствовал, как гнев рождается где-то в душе. Он интуитивно подозревал, чувствовал, что так и будет. Какое государство в открытую признает, что допустило на территорию стратегического объекта психа, что хотел уничтожить половину мира? Вот только было грустно, что семьи погибших не смогут никому рассказать, как героически погибли их близкие. Никто не назовёт их героями, что стояли до последнего за интересы своей страны, стояли за мир.       — Хён, я понимаю, что мы через многое прошли вместе, но мы с Чанни долго думали над тем, как жить дальше и решили, что карьера военного, о которой мы мечтали и работа, которую нам предложили — это не одно и то же. Защищать страну, а не быть на побегушках у какого-нибудь законника, а я думаю, что к более серьёзным делам нас сейчас и не допустят, было моей целью. И сейчас, видя, как страна отказывается от своих героев, я не могу больше жить по её правилам. Во мне кипит жажда мести, но я понимаю, что мой гнев ничего не изменит. Нас предали, хён, не Чон, а те, за кого мы боролись. И после этого мы всё ещё должны склонять голову перед властью? Сейчас мы сами по себе, хён, мы поймём, если…       Чунмён крепко сжал руку Чондэ. Он понимал, он думал точно так же. В тот день ребята решили, что война больше не их дело. Отец, как ни странно, принял их выбор, а потом и сам подал в отставку, встав во главе службы безопасности лидера оппозиционной партии Бён Тэюна. Господин Бён был другом семьи Ким и вёл активную борьбу с той властью, что пыталась скрыть от народа происходящее вокруг. Бён пытался поднять этот вопрос в парламенте и вернуть имена и заслуженное уважение тем, кто остался лежать на поле битвы, но его голос нуждался в поддержке, а правительство старалось всем заткнуть уши.       Чунмёна пару раз допрашивали, а потом попросили держать язык за зубами, ненавязчиво намекнув, чем ему может грозить разглашение военной тайны. Ким не был дураком, он ушёл, чтобы однажды с триумфом вернуться. Кошмары постепенно становились нормой, Чунмён привык. Он весело проводил время с друзьями, и теперь только шрамы и тупая боль в районе груди напоминала им о прошлом.       Казалось, жизнь наладилась, выписавшись из больницы, парни, посоветовавшись, выкупили большой коттедж и прилегающий к нему ангар. В ангаре устроили автомастерскую, а в коттедже решили жить, благо место там было предостаточно. Два этажа, восемь спален, немного заброшенный задний двор с небольшим, заросшим сорняками фонтаном. Дом нашёл для них папа Чондэ, что имел свою риэлтерскую фирму в другом городе, но хорошо общался с местными коллегами. Мужчина часто звонил сыну, спрашивая, как его дела и не мог отказать, когда парень поведал ему о том, что им нужно место, чтобы начать свой бизнес.       Ремонтируя машины, парни постепенно собрали денег и на ремонт жилья. Им было спокойнее втроём, потому что довериться ещё кому-то было страшно. Они стёрли все границы, теперь они были семьёй.       Всё изменилось в тот миг, когда Хёншик вернулся в страну. Он гордо выхаживал за спиной нового посла США. Правительство уже успело закрыть дело и снять с Чона все обвинения. Чунмён сжимал кулаки, так хотелось стереть наглую ухмылку с лица, что являлось ему в кошмарах. Чон опирался на трость и сильно хромал, хоть что-то радовало. Чунмён был уверен, что Хёншик помнит его и понимает, что при любой возможности Мён придёт его добивать. Чондэ и Чанёль видели, что старший был настроен решительно и не пытались отговорить. Они уже давно поняли, что поддержат старшего во всём.       Последней каплей для Чунмёна стало то, что во время одного из митингов оппозиции на лидера партии Бён Тэюна было совершено покушение. Начальник системы безопасности среагировал мгновенно, закрывая друга собой. Уже в больнице, крепко сжимая руку отца, Чунмён услышал то, что на многие годы стало целью его жизни.       — Уничтожь эту тварь, сынок! Они чувствуют себя безнаказанными. Они считают, что никто не встанет на их пути. Они думают, что не осталось никого, кто был бы равен им по силе, но они забыли о тех, кто выжил. Они забыли о тех, кто уже однажды победил. Найди О Сехуна, сынок, это очень смышлёный мальчик. Он уже несколько лет работает со мной и тайно собирает информацию о Хёншике и его покровителях. Он поможет тебе. Тэюн — цель этих тварей. Кресло премьер-министра уже у него в кармане, а там, я уверен, народ поддержит его и выдвинет на главный пост страны. Если Бён станет президентом, их империя рухнет. Тэюн — человек, что начал борьбу, не дай ему сломаться. Тэюн последняя надежда этой страны на выживание. Обещай, что будешь защищать его…       — Обещаю, — крепче сжимая руку старшего, и понимая, что готов на всё, чтобы сделать свою страну свободной. Именно с этой целью когда-то он шёл в армию.       На похоронах отца Бён сидел рядом. Чунмён чувствовал его искреннюю боль.       — Ты можешь во всём рассчитывать на меня, сынок, — сказал Тэюн тогда, крепко обняв, и Ким верил, он чувствовал, что этому человеку было не всё равно.       Сехун пришёл сам, на следующий день после похорон и выгрузил из своей спортивной сумки огромное количество папок с фотографиями и документами. С тех пор они работали вчетвером. Никто не догадывался, что за четырьмя простыми автомеханиками стоит сам премьер-министр. Они были его защитой, его глазами, ушами, руками и сердцем. Четыре крепкие руки, что не давали сдаваться, когда силы были почти на исходе.       Чунмён понимал, что за прошедшие годы лица могли стереться из памяти Хёншика, а вот память чувств была сильнее. Хёншик провёл рядом с Мёном больше всего времени, а значит, его нос с лёгкостью вычислит запах Кима в любой толпе. Это могло сорвать их планы, поэтому пришлось пойти на маленькую хитрость. Это была одна из разработок спецслужб. Всего лишь эксперимент, но Мён ухватился за него обоими руками. Пару гранул в утренний кофе и для всех твой запах превращался в непонятное месиво на ближайшие 24 часа. Мён пил таблетки, а потом случился сбой, организм подстроился, вытесняя из жизни Чунмёна успокаивающий запах лаванды.       — А что ты хотел? — разводил руками военный медик. — Тебе же ясно было сказано: эксперимент! Возможно, однажды всё вернётся в норму. Может быть, когда найдёшь омегу, начнёшь вести нормальную жизнь, а пока…       Пока это было на руку Киму, и он не спешил что-то менять, даже когда застыл посреди мастерской, уловив такой манящий и родной запах черники. Мальчишка, ещё совсем ребёнок трусливо жался к Сехуну, выглядывая из-за его плеча. Сердце Мёна, казалось, остановилось, и альфа не знал, как поступить, ведь встреча с истинным никак не входила в его планы.       — Это Чонин, хён, мой младший брат, — сказал Сехун. — Он теперь будет жить со мной. В моём крыле же ещё осталась свободная спальня. Папа попросил приютить студента, я не мог отказать. Нини поступил в Академию искусств. Он у нас очень талантливый ребёнок.       — Хён, — фыркнул омега. — Я уже не ребёнок. Мне уже восемнадцать.       — Да уж, я и забыл, как быстро растут чужие дети.       — Ну что ж, — нарушил тишину бас Чанёля, что зашёл в мастерскую следом за Чунмёном. — Добро пожаловать в нашу скромную обитель.       С этого дня и так не радужная жизнь Ким Чунмена превратилась в кромешный ад.       — Почему ты не признаешься ему? — спросил однажды Сехун, когда они сидели в гостиной и пили пиво. Чанёль и Чонде что-то бурно обсуждали, но, услышав вопрос О, замолчали.       — Ты о чём? — сделал непонимающий вид старший, хотя прекрасно знал, что уже не раз спалился. Чего только стоили взгляды на часы, когда Чонин пропадал где-то со «своим» альфой. Было невыносимо больно от того, что его омега пропадает где-то в объятиях другого, но Чунмён считал, что так будет лучше. Он не должен был подвергать младшего опасности, ведь жизнь альфы представляла собой сплошное минное поле. Пусть рядом с младшим был посторонний альфа, но хотя бы так Мён знал, что Чонин был в безопасности, был счастлив.       — Хён, не притворяйся, — сказал Сехун. — Я его брат, я вижу многое, например то, что ты даже дышать боишься в его присутствии. Признайся, тяжело чувствовать запах другого альфы на омеге, что принадлежит тебе по праву истинности?       — Что ты знаешь? — буркнул Сухо, но тут же пожалел об этом, замечая, как помрачнело лицо О.       — Знаю, хён, — хмыкнул Сехун. — Моего омегу изнасиловали и выкинули, как ненужный хлам. Я нашёл его в больнице, он едва дышал. Даже понимая, что вины Хана в этом не было, было больно чувствовать смешавшиеся запахи, а потом…       Хун глубоко вздохнул, тут же почувствовав чужую ладонь на плече. Чанёль ободряюще улыбнулся, Сехун натянул улыбку в ответ и снова посмотрел в глаза Чунмёна.       — Он сломался, хён, — сказал О. — Не смог с этим жить. Наглотался каких-то таблеток, а я даже не успел сказать о том, как сильно люблю. Ты так спокойно отпускаешь Нини к тому человеку, ты не думаешь…       — Чонин счастлив с Джунхоном, разве ты не видишь какой любовью светятся его глаза? Я не должен вмешиваться. Я ничего не могу дать твоему брату, Сехун. Даже моя жизнь не принадлежит мне, понимаешь? Неужели ты не желаешь лучшего для своего брата?       — Лучшее для него — это ты, хён. И пока ты не признаёшь этого, вы оба будете страдать. Мне тяжело смотреть на это, ведь вы оба очень дороги мне.       Сехун поднялся и направился к выходу, громко хлопнув дверью. Чунмён закрыл руками лицо, внутри было паршиво.       — Ты, Мён, конечно, извини, — тихо сказал Чондэ. — Но малец прав.       — Как вы не понимаете, — возмутился Сухо. — Если я признаю его, он станет мишенью. Напомнить скольких мы уже потеряли? Мой собственный брат растёт под присмотром нянек в чужой стране. Мне стыдно смотреть ему в глаза. Ему уже восемь, и он всё чаще спрашивает меня о том, почему папа и отец оставили нас. Как мне объяснить ему, что есть такая профессия родину защищать, а есть те, кто хочет эту родину уничтожить, и каждый день мы живём словно последний? Как мне сказать, что отец закрыл собой другого человека, даже не задумываясь о том, что станет с его семьёй, а папа… Папа попал под мотоцикл обкуренного невменяемого подростка, которого даже не наказали. Чондэ, мы не можем жить спокойно, пока рядом с нами ходят такие, как Ли и Чон. Я не могу спать спокойно, зная, что брат так далеко, а если я признаюсь Чонину, что он занял всё моё сердце, боюсь, что вообще не засну. Я сойду с ума. Ли ещё не знает, кто стоит за Бёном, а когда узнает, будет искать любую возможность убрать нас с дороги. Ли Шону забрался очень высоко, а эта змея Чон пригрелся у него за пазухой.       Сухо было тяжело, но он считал, что так будет лучше. Он не хотел, чтобы младший всю свою жизнь провёл как его папа у окна, в ожидании хоть каких-либо вестей от любимого. Чонин должен был быть счастлив, и он обязательно сделает всё, чтобы его мальчик обрёл опору. Он хотел доверять Джунхону, но снова ошибся.       Истерики Чонина, его затворничество, хмурые взгляды парней — всё сейчас било поддых. Каждая слеза омеги лезвием резала по сердцу, и альфа уже готов был признаться во всём, крепко обнять и подарить счастье, но человек, что следил за Хёншиком сообщил о том, что сын премьер-министра зачастил на гонки. Змеиное гнездо закопошилось, а забытый было альфа снова появился в жизни Чонина.       — Верните мне моего альфу! — таким любимым голосом в сознании. И что осталось? Чунмён готов был на всё, чтобы его мальчик улыбался.       Джунхон нашёлся сразу, заискивающе что-то нашёптывающий одному из дилеров Хёншика, среди толпы на трибунах проклятого стадиона. Он хвостиком бегал за Нам Тэхёном — «тёмной лошадкой» Чона. Гонщиком, что уже давно сидел на игле. Человеком, что когда-то просто так сбил на пешеходном переходе ничего не подозревающего омегу, что спешил из аптеки домой к маленькому сыну, у которого поднялась температура. Сухо был на месте аварии и видел разбитые склянки жаропонижающего, рассыпавшиеся по асфальту витамины и пустые, такие родные глаза. Внутри был пожар, который потушить было под силу только маленьким рукам, что потянулись к Киму, когда он разбитый переступил порог родного дома.       — Братик, — потянулся к нему ребёнок.       — Минни, — шепнул альфа, крепко прижимая к себе маленького омежку. — Прости меня, Минни!       Слёзы лились без остановки, няня, что сидел неподалёку, боялся даже слово сказать, наблюдая за этой сценой. Напоив ребёнка нужными лекарствами и уложив его спать, Чунмён вышел в гостиную, где его всё ещё ждал омега лет двадцати трёх и хлопал полными слёз чёрными, как уголь, глазами. Сухо не часто бывал в этом доме, но этого мальчишку запомнил. Омега оканчивал педагогический ВУЗ и подрабатывал няней. Минсок очень привязался к омеге, да и мальчишка души не чаял в подопечном.       — Мистер Ким, — тихо сказал омега. — А то, что сказали по телевизору… Чунхо-ши… Он…       — В лучшем мире, — опустился на диван Мён. — Теперь они с отцом снова вместе.       Младший заплакал, Сухо осторожно его приобнял.       — А Минни… Как же… Вы заберёте его, да?       Ким опустил взгляд в пол, собираясь с мыслями, а потом тихо спросил:       — Сколько тебе платил папа?       — Разве это сейчас так важно? — возмутился омега, стирая слёзы с лица. — Я…       — Тао, — перебил омегу Сухо. — Я заплачу тебе в три, даже в четыре раза больше, если ты сейчас соберёшь свои вещи и вещи Минни и уедешь как можно дальше отсюда.       Омега недоумённо посмотрел на старшего.       — Ты хороший парень. Папа тебя очень любил. Твоё имя почти не сходило с его губ. Он говорил, что Минсок очень любит тебя, поэтому с тобой ему будет проще. Я обещаю звонить, навещать вас, но мне будет легче, если сейчас Минни будет находиться как можно дальше отсюда.       — Но почему?       — Папа, наверное, рассказывал тебе, как погиб наш с Минсоком отец?       Тао кивнул.       — Так вот… Так получилось, что тот человек, что убил отца оказался косвенно виновен в смерти папы, — выдохнул альфа, замечая, как Тао удивлённо вздыхает. — Понимаешь, я обещал отцу, что избавлю мир от этой твари, а теперь и подавно я готов пойти на всё. Минсок… Я не хочу, чтобы брат пострадал в этой войне. Я не могу доверить его кому попало, но и тебя заставлять я не имею права, ты…       — Я отвезу его к себе домой, — перебил старшего омега. — В Китай. Обещаю, что буду заботиться о нём, как о собственном сыне, но вы… Вы не забывайте о нём. Он вас очень любит.       — Я тоже его люблю! Очень! Он единственное, что у меня осталось от семьи.       Сухо почувствовал крепкие объятия.       — Всё будет хорошо! — тихо шепнул омега. — Только не сдавайтесь и будьте осторожны.       Прошло почти три года с тех пор, как Минсок жил у Тао. Омега окружил его заботой и любовью, но когда Чунмён приезжал к ним в гости, маленький омега крепко-крепко обнимал и тихо говорил о том, что с Тао-хёном и дедушками хорошо, но он хочет домой, что очень скучает по братику.       — Скоро, малыш. Очень скоро мы будем вместе, — всегда говорил Ким, но каждый раз это скоро оттягивалось на неопределённый срок.       Вот и сейчас Чунмён, поговорив с братом по телефону, сидел один в тёмной гостиной и пил виски. Горечь на языке, горечь на душе, горечь в сердце.       Бэкхёна вытащили почти с того света. Чонин опять погрузился в себя, а Минсок снова плакал, повторяя, что хочет домой. В памяти звучали слова Бёна старшего, что он говорил, крепко сжимая руку спящего сына.       — Я тоже думал, что чем дальше он будет от меня, тем спокойнее мне будет за его жизнь. Я хотел защитить, а получилось, что загнал сына в ловушку. Как видишь, расстояние только усложняет. Не повторяй моих ошибок, сынок. Нужно быть счастливым тогда, когда Бог даровал тебе это счастье. Откладывая на потом, ты можешь никогда не почувствовать этого вновь. Бог не часто бывает щедр дважды.       — Вам не кажется, что не нам с вами вспоминать о Боге?       — И это не делает нас героями, мой мальчик, — посмотрел на младшего Бён. — Я был далеко от него и тогда, когда ему была нужна моя рука, я просто не успел её протянуть. Я тоже жил в страхе всю свою жизнь, но я был уверен, что борюсь за правильные цели. Мой муж знал, на что шёл, когда связывал со мной свою жизнь. Он знал, что становится мишенью, но знаешь, что он мне сказал? Главное, что рядом с тобой, а вместе мы сильнее всех. Твои родители тоже боролись за счастье. Мёнсу долго избегал Чунхо, говорил, что его жизнь ничего не стоит, но Хо был настойчив…       — И что с ними стало? — выдохнул Чунмён.       — Они вместе, — улыбнулся Бён. — А ещё у них есть такие прекрасные дети. Минсок не заслужил такой жизни, Мён.       — Он ни в чём не нуждается! Там его любят!       — Возможно, но порой тепло родных людей важнее всего на свете. Посмотри на Бэкхёна и подумай. Хорошенько подумай. Ведь мой сын, казалось бы, тоже ни в чём не нуждался.       Старший ушёл, Сухо задумался, а слезливый голос брата снова терзал сердце. В голове кружилось много мыслей, но все они сводились к одной: Что же он за альфа такой, раз не может защитить любимых людей не причиняя им боли?       — А чего это ты в темноте сидишь? — спросил вошедший в гостиную Чанёль и щёлкнул выключателем.       Ким зажмурился и слегка пьяным взглядом посмотрел на младшего. Пак тихо хмыкнул, заметив на столе полупустую бутылку.       — Самокопанием занимаешься? И как? Успешно?       — Чан, я такой идиот.       — Это не новость, Мён-и, — засмеялся Чанёль. — Что-нибудь новое скажешь?       — Да иди ты, — пробурчал Ким.       — Я-то пойду, — ответил Пак. — Вот только, когда пойму, что у тебя всё хорошо. Я же вижу, что тебе нужно выговорится, а я готов стать твоим слушателем.       Чунмён посмотрел на друга, что сейчас искренне ему улыбался.       — Мне, конечно, трудно понять твою боль до конца. Родителей я не помню. Я вырос в детском доме, моей семьёй стала армия, а потом вы с Чондэ. Омегу своего я ещё не встретил и с высокими чувствами знаком лишь по книжкам и фильмам. Я неотёсанный чурбан, но мне тяжело видеть, как ты изводишь себя. Я очень хочу взять на себя часть твоей боли. Расскажи мне, что тебя беспокоит? Ким опустил взгляд, разглядывая свои пальцы.       — Минсок сегодня снова плакал, — выдохнул Мён. — А господин Бён сравнил его с Бэкхёном. Он просил подумать о том, чтобы забрать брата домой, пока он всё ещё говорит мне о том, что любит.       — Я думаю, что Тэюн-ши прав, — кивнул Чанёль. — Мальчику с тобой будет спокойнее, чем с чужими людьми.       — Но Чон…       — Ты думаешь, что мы не в состоянии защитить твоего брата?       — Но мы ведь можем не успеть вовремя, если придётся нестись на выручку через весь город.       — А зачем через весь город? Пусть живёт здесь, места всем хватит.       — Он ребёнок, Чан. К тому же омега. Ему вредно постоянно находиться среди альф.       — Так у него же няня есть, насколько я помню, он — омега. К тому же, — осторожно начал Пак. — Сехун собирается Нини сюда перевезти.       — Зачем? — всполошился Чунмен.       — Боится он за его душевное состояние. Хоть замки мы и поменяли, Хун думает, что этот Джунхон начнёт таскаться к мальчишке за деньгами, а тот слишком ему верит. Сехун уже давно опасался того, что этот Ли может втянуть Чонина в свою компанию.       Сухо почувствовал, как холодок пробежал по спине, а он ведь совсем не думал об этом.       — Чонин сейчас слишком уязвим, ему нужно почувствовать поддержку. Поэтому…       — Он прав, — кивнул Чунмён. — Чонин должен увидеть, как его любят. Напомни ему и о магазине, ведь без него этот уютный уголок совсем зачах, только пока не стоит говорить ему о том, что-то помещение мы выкупили специально для него. Попроси господина Мина и дальше изображать строгого управляющего.       — А ты?       — Я поеду за Минсоком. Думаю, что пришло время ему всё рассказать. Он поймёт, я уверен, и возможно, станет чуточку осторожнее.       Чанёль кивнул, с уважением глядя на старшего.       — И не забывайте о Бэкхёне, ему нужно внимание, а то мы снова его потеряем.       — Мён, ты как будто на год уезжаешь, — хмыкнул Пак.       — Несколько дней мне точно пригодятся, чтобы уладить все бумажные дела, так что я должен быть уверен, что всё под контролем. Чон будет связываться с Тэюном-ши, но мы уже с ним всё обговорили, он будет просить похитителей о разговоре с сыном, прежде чем выполнять их условия. Это немного потянет время. Нужно усилить охрану клиники… Кстати, а где Чондэ?       — Выполняет твоё задание, — пожал плечами Чан. — Окучивает нашу будущую звезду.       — Главное, чтобы не перестарался, — улыбнулся Ким. — Этот человек нужен нам в здравом уме.       — Обижаешь, Чондэ в этом спец, — засмеялся Чанёль.       — Знаем мы его методы. Главное, чтобы потом сам цел остался. О похождениях нашей «звезды» легенды ходят.       — Уж с омегой Чондэ как-нибудь разберётся.       — О, мой друг, это не просто омега, а один из лучших журналистов страны. У него врагов на этом свете намного больше, чем друзей.       Разъярённые брошенки это вам не шутки, особенно если эти брошенки альфы из высшего общества.       — Мы тоже не лыком шиты, Мён, — подмигнул Пак. — Вот только не пойму, зачем нам этот журналюга?       — Всё очень просто, Чан. Мы должны заставить Ли паниковать, а значит, ошибаться.