гром

они здесь двое самых непригодных. отчаянных и отчаявшихся. инадзума. страна вечности, мчащейся молнией по замершей земле и вечных молний, бьющих в одно место и два раза, и пять, и десять. и в этой сиреневой от травы до лепестков суматохе они вдвоем наименее имеют смысл. ришаль юн, во-первых; во-вторых, его видение - гидро, и после боя он вечно мокрый, — ударит молния и поминай, как звали. а фань яоцзу старше, умом такой же, злее, и глаз бога пиро ему под стать; но чтоб прицелиться, нужно остановиться или медленнее шагать, и если повезёт, и его подпаленную стрелу-лучинку не потушит дождь, коли стукнет наруками огосё, он подлетит. и они остались. путешественнику лучше знать, конечно, да и от ришаля в решении головоломок смысла не будет; так фань над ним насмехается. что до него самого, он зол, что в общем-то не удивленье, и устал стоять на месте. они проплыли через бурю на алькоре, чтобы стоять под навесом и смотреть на вечную бурю, громовые слёзы, и всё ждать, пока ударит рядышком и подпалит палатку? то-то ришалю неспокойно, — в мондштадте дожди короткие, и по взгляду мальчика, направленного на волны, жадно набрасывающиеся на рассохшийся причал, фань понимает. напуган. какая-то часть его держала бы руки при себе, но, к сожалению, он давно не властен над своими злобными мыслями, претворяющимися в жизнь, стоит ему расслабиться. фань льёт на голову ришалю воду из жестяной кружки, стоявшей под ливнем, и мрачное удовлетворение наполняет его, когда мальчик вздрагивает, прикрывает голову и немо открывает рот, не в силах даже кричать. фань знал, что ришаль испытал. фань знал, какие панические мысли у него вызывает вода, находящаяся выше его носа. фань знает, как ему плохо, когда по лицу течёт холодная вода, заливая ему глаза. фань знал, что человек, однажды испытавший утопление, уже не будет воспринимать воду как прежде. и он смеялся, не слыша себя. ришаль сгорбился и дрожащими руками выжимал мокрые волосы. когда он оборачивается, смех застревает у фаня в горле и душит его. фань узнаёт этот взгляд. «почему ты это делаешь?» фань не знает. вернее, это трудно объяснить так, чтобы ришаль понял. вернее, он не понимает сам. вернее, это не имеет значения. фань получил глаз бога слишком давно. он перестал иметь ценность. нести смысл. когда у него была мечта, всё было по-другому. но он сжег свою мечту дотла, натянул тетиву и попал в самое её сердце, пока по его вине не погиб кто-то ещё. мора, полученная им за эту смерть, тоже не имела значения. мора была создана мораксом, божественным судьей честности, установившем мерило, — контракт. контракт подразумевал равноценную сделку. обмен. кто был обманщиком: он, убивший её ради трёх тысяч моры или гильдия, за пепел его лучших дней отдавшая ему мешок с монетами? был ли это обмен? это было далеко от честности. и фань ненавидел ришаля. это тоже было нечестно, — ришаль не имел отношения к событиям прошлого, когда был мал. он не может нести ответственность фаня. и фань помнил тот день, как будто это было вчера. он знал её с четырнадцати лет, — и она была девочкой самых схожих с ним взглядов. нет, в их отношениях не было грязи и мерзких поучений. фань брал лук, а она брала маленький нож, и вместе они исследовали гору тяньхэн. у фаня была мечта. у неё тоже. она хотела защищать родину, и фань стремился к тому же. как он был счастлив, когда гильдия искателей приключений приняла его, уважала его за знак признания богов, хоть он и ничего не сделал, чтобы его заслужить. она оказалась ребёнком снежной. однажды ответственный за неё человек увидел их, вырезающих фигурки из дощечек, и фань больше не видел ту девочку. пять лет прошло, когда он встретил мага цицинов, одурманенную гончую фатуи. и он смотрел в знакомое лицо. и натягивал тетиву, целясь в её грудь, туда, где ещё билось сердце, воющее в унисон диким ветрам драконьего хребта. он был бессилен, как никогда, и когда её не стало, обе их мечты сгорели в его руках. его глаз бога должен был померкнуть. однако он продолжал гореть, хотя в его груди больше ничего не теплилось. и когда она таяла, когда перед смертью туман, окутавший её разум, прояснился, когда она узнала его, у неё был такой же взгляд. «почему ты это сделал?» фань больше не умел ценить людей вокруг себя. он был готов направить стрелу на флоса. он бы выстрелил в путешественника, если бы ему пришлось. но ришаля он ненавидел больше всего. у ришаля была мечта, и ему был дан глаз бога за его упорство, за его благородство, хотя это и была насмешка. ришаль не разучился ценить даже самые маленькие знаки внимания. ришалю не приходилось сжигать свою мечту, чтобы она не навредила кому-то, кто не смог бы защититься. ришаль был похож на него. и это было самое омерзительное, самое тошнотворное и отталкивающее, что могло быть в ребёнке шестнадцати лет, который просто стремился к счастью.