Аз приидоши тебе ублажити

Уже давно перевалило за полночь, когда в царском тереме, в Коломенском, едва слышно хрустнула деревянная старая половица под подошвой. Судорожный вздох всколыхивает тишину и рассеивается. Где-то далеко внизу по-родному стрекочут кузнечики. Даже луна кажется такой обычной, знакомой и мягко касается лучами плеч и груди... Растекаются тени по деревянным стенам, узкому ковру, запускают свои длинные пальцы за старый сундук и столешницу. Мелкие песчинки прилипают к босым ногам, и трудно не отряхивать их после каждого шага. Наконец, перед самой постелью (слишком скромной для царского терема) стопы касаются тёмного ворса. Мерное дыхание достигает слуха. Очень хочется подойти к спящему. Наклонись — ты увидишь светлое, ясное лицо, с почти нежной полуулыбкой вишнёвых губ. С чёрными, как будто насурьмлёными густыми бровями и длинными ресницами. Точёный, прямой нос отбрасывает вытянутый треугольник тени на чуть пухлую гладкую щёку. Пряди волнистых волос расползаются по подушке агатовыми змеями. Огромные золотые серьги лежат по обеим сторонам от лица, как два погасших солнца. В этом прекрасном, юном лице не может быть лжи. Одеяло тяжёлое, так трудно его поднять. Под полом скребётся мышь и становится неуютно. Убери одеяло в ноги, да заберись на кровать. Его неприкрытое, мускулистое тело с перевязкой на левой ноге чуть выше колена и маленькой ранкой внизу груди кажется таким бледным... Приятно оставить невесомый поцелуй на шее, под кожей которой беззащитно приподнимается кадык. Кулаки его чуть сжимаются, а на пальцах темнеют перстни. Совершенно голый и в перстнях... Тут тепло, можно раздеться донага. Ночная рубашка пусть лежит там, где упала, нет сил поднимать её. Прижмешься всем телом к нему, своей грудью — к его, и сладко поймать запах медовухи с раскрывающихся губ, мутноватый, сонный взгляд. Запах пота и, кажется, дыма. Животом чувствуешь, как он дышит, ногами обхватишь бёдра — и вот, он уже просыпается, кажется, пока не успев удивиться нежданной гостье. Не хочется слышать вопросов — зачем? Кто ты, откуда? Как прошла? Вы ведь говорите почти что на разных языках. Приблизишь лицо к его, но даже так не сможешь разглядеть цвет глаз. Карие ли, голубые? В темноте все глаза чёрные. И губы в тени — аспидные. Мягко опустив голову на подушку рядом с его головой ласково коснёшься носом уха и сильнее ощутишь запах дыма, которым пропитались кудри. Они мягкие, щекочет подбородок тёмный завиток. На душе становится тепло. Рассыпаешь поцелуи по открытой шее, уху, а огромная серьга страшно мешает и звенит, когда случайно заденешь её. Приподнимаешься. Рука его тянется под подушку, тут же другая хватает тебя за загривок и прохладное лезвие обжигает горло. Ты уверена, — это лезвие. — Кто ты еси, юница? — от бархатистого, мягкого голоса пробирает холодок. Глаза-стрелы пронзают взглядом череп насквозь. Душа и страшится и ликует, радость рвётся наружу криком, а от страха не держат ноги. Немного поёрзав на узких бёдрах, странно тонким, тихим шёпотом выдыхаешь: — Юлия. Отчего захотелось назваться полным именем? Даже и не поймёшь. Должно быть, чтоб звучать ему в тон. — Аз приидоши тебе ублажити. Слова получались торжественными, почти как на сцене в театре или на проповеди в церкви. Он — твоя паства? Ах, это было бы смешно. Он не верит или сомневается. Но хватка его уже ослабевает и ты можешь подлезть и расцеловать хищное лицо. Глаза хитро прищурены, а рот кривится в горькой и злой усмешке. Мягкая кожа, на ней остался привкус кефира. И чего-то солёного. Под губами веки, щёки, скулы, виски, лоб, подбородок... Никак нельзя сдержаться и легонько не прикусить его. Огромные серьги в тишине звенят оглушительно громко — как будто в твоих ушах, а на губах от его губ появляется кисло-сладкий привкус. Он подаётся навстречу — убрал нож? — и проводит языком по кромке твоих губ, у самых зубов. Тебя немного потряхивает, как будто от качки. Крепкая рука скользит по спине от талии вверх и останавливается на затылке, перебирая волосы под косой. Слегка тянет назад, вынуждая приподнять голову. Ветерок влетает в распахнутое окно, задевая маленькие волоски на теле. Только сейчас ты понимаешь, что немного мёрзнешь, когда ноги покрываются гусиной кожей. Но ты знаешь надёжный способ согреться. Он целует шею под подбородком, ниже, с правой стороны, как будто устало стараясь напиться. Выдыхает и сквозь дыхание пробираются вкрапления не то смеха, не то довольного стона. Мягко кидает поцелуи, как монеты нищим, как-то весело и словно бы неохотно. Фёдор смеётся своим мыслям, но и тебе становится весело. Он утыкается носом куда-то под рёбра, в середину груди и задерживается там. Проводит линию к правому соску и, нарисовав круг, чуть посасывает. На коже горят холодным огнём ледяные линии от слюны и поцелуев и ты вздрагиваешь. Из горла вырывается удовлетворенный и просящий вздох. На потолке раскрываются расписные цветы. Белые по краям и красные-красные внутри, как... Бесконечные завитки переплетаются между собой, слишком симметричные и правильные. Вдруг, Фёдор взрывается, начинает бормотать себе под нос невнятные, красивые слова и больно сжимать бока, а потом и ягодицы. Кусает плечи, посасывает мочку уха, пропуская между зубами и тянет, тянет за косу. Становится больно и ты кричишь. В голове эхом отдаётся и крик и его судорожные вздохи изнеможения. Он стонет вместе с тобой, но это больше похоже на истерику, чем на экстаз. Отросшие ногти царапают спину, ладони скользят по бокам и сжимают их, пытаясь насадить посильнее и удобнее. Грудь и горло горят от прерывистого дыхания, но всё естество устремилось вниз. Самая суть была там, голова опустела. Есть только наслаждение, ты — оно и он — наслаждение. — Аз есмь ты, ты еси аз... Этот сиплый шепот нежно скрипнул где-то на краешке оставленного сознания. Как в лихорадке горит, перед глазами едва ли не плвёт. Руки, удерживающие тебя, будто ты могла взлететь, немного дрожат. Вас обоих враз поражает выстрел. Пройдя через всё тело, он оставляет темноту в глазах и звон в ушах — от крика. Ощущение полного единства на несколько мгновений приходит и тут же исчезает. На талии появляется неприятное ощущение, а потом и тяжесть на бёдрах. Ты рискуешь открыть глаза. Над тобой навис зловещий, чёрный призрак. Огромная серьга светится кроваво-красным, а в руке у него застывает полумесяц — вострая сабля.