Чайльд Роланд двинулся к Башне Черной...

У него были безумные глаза и безумная улыбка. Фридкин не сразу сообразил, кто перед ним, а когда сообразил, почему-то не испытал ничего, кроме облегчения. Через мгновение тяжелый кулак врезался ему в лицо, отбросив спиной на невесть откуда взявшуюся стену. Невероятной, невозможной красоты небеса над ним переливались всеми оттенками синего, и, казалось, подмигивали ему, пока чертов Эстевез вышибал из него дерьмо. Фридкин не сопротивлялся: в конце концов, следовало дать парню отвести душу в качестве компенсации за то, что он его убил. Эстевез взревел и снова замахнулся от души, отведя локоть далеко назад. Фридкин вздохнул, невольно поднимая руку, чтобы заслониться от могучего мексиканского кулака, летящего прямо в его красивый еврейский глаз. Кулак немного не долетел. Эстевез вздохнул, словно всхлипнул, судорожно, почти с болью, а потом сел, закрыв лицо руками. — Тоже все понял, да? — тихонько спросил Фридкин, потянувшись, чтобы коснуться его колена. — Ты меня убил, — сурово произнес бывший полицейский, отняв ладони от лица и пытаясь унять кровавые слезы, струящиеся из глаз, — ты чертов гребаный убийца! — Убийца, — кивнул Фридкин, ощупывая карманы в поисках носового платка, — в Черном Крыле других не держали. Вот, возьми. Бабуля Фридкин всегда клала ему в карман свежий носовой платок и презерватив. Платок сейчас пригодился. Выпавшую «резинку» Фридкин подобрал и сунул в карман, не испытывая ни малейшего смущения. Эстевез промокнул кровоточащие глаза и с некоторым удивлением проводил взглядом руку Фридкина с презервативом. — Пошли отсюда, — бывший руководитель Черного Крыла кое-как поднялся на подгибающиеся ноги и протянул клешню своей бывшей жертве, — я откуда-то знаю, что нам тут больше нельзя оставаться. Они шли через какие-то странные уровни, над которыми было другое небо, устрашающее и черное, без единой звезды. Потом оказались в лесу, и здесь Фридкин невольно постарался держаться поближе к бывшему копу. Он не любил леса, и вообще не любил места, где было легко устроить засаду. Хотя тропа, расстилавшаяся перед ними, была широкой и ровной, все равно не оставляло ощущение, что чьи-то глаза пристально следят за двумя путешественниками. — Смотри, мне кажется, или там дверь? — Эстевез сощурился, всматриваясь в густые заросли. — Хотел бы я знать… — Не хотел бы, — помотал головой Фридкин, — туда нам точно не надо! Эстевез хотел было ответить, но промолчал и затопал впереди, уже более пристально озираясь по сторонам. Фридкин понимал его. То и дело в конце коротеньких тропинок-ответвлений темнели, светлели, серели двери. Какие-то были почти новые и выглядели очень богато и роскошно, а какие-то оказывались совсем ветхими и жалкими, поскрипывая несмазанным железом. — Что это вообще за место? — поежился Эстевез, глядя на вылетевшую из открытой темно-красной двери не то птицу, не то птеродактиля. — Ты видел, куда оно полетело? — Не оглядывайся, — посоветовал Фридкин, убыстряя шаг, — мы почти пришли уже. — А куда мы, собственно, идем? Зеленая дверь с бордовыми волосками и резным узором по центру располагалась в конце большого ответвления. Фридкин с облегчением вздохнул. Именно эта дверь была им нужна! Он четко знал это! Знал с того момента, как попал сюда, умерев на земле. — Что это вообще за место? — несколько севшим голосом произнес Эстевез, сворачивая к указанной двери. — И что за двери? — Это Лес Дверей, — ответил Фридкин, берясь за резную деревянную ручку, — и каждая дверь ведет в какой-нибудь мир за пределами нашего. Он потянул дверь на себя и она открылась с коротким скрипом. В лицо ударил запах гари и крови. Но Нить тянула его туда, и он подчинился, как привык подчиняться всегда. — Матерь Божья! — пробормотал Эстевез, осенив себя крестным знамением. Перед ними была выжженная земля, усеянная обломками военной техники и трупами людей в странных одеяниях. Откуда-то сбоку донесся глухой стон. Не размышляя, Фридкин пошел на этот звук и вскоре увидел стонавшего. Его длинные серебристые волосы рассыпались по лицу и груди, и сначала Фридкин даже решил, что перед ним женщина. Человек снова застонал и пошевелился. Эстевез шагнул к нему и поднял с него труп, откинув в сторону с такой легкостью, что страшно сделалось. Теперь стало видно, что под разорванной рубахой совсем не женская грудь, покрытая шрамами. Фридкин наклонился, опустившись на одно колено, и убрал волосы с лица несчастного. Пара огромных золотистых глаз уставились на него с выражением невероятного облегчения. — Я Лэнгдо из дома Сир, — слабо произнес раненый, — и я умираю. О Божественный, отпусти мне мои грехи и позволь умереть чистым. — Это он тебе, — шарахнулся Эстевез, — ты свои глаза видел? Фридкин осторожно коснулся лба бедняги, очертив подобие круга. Откуда-то он знал, что должен сделать. Что должен сказать. — Благословляю тебя, Лэнгдо из дома Сир, иди с миром за Грань Вечности. Блаженная улыбка тронула губы умирающего, по лицу его разлился покой. Потянувшись, Фридкин закрыл ему глаза и поднялся. Его немного знобило, было ощущение, что часть его умерла вместе с беднягой-солдатом. — Фридкин, вставай, — железные пальцы Эстевеза сжались на его плече, возвращая ощущение жизни, — ты побелел весь. Сможешь идти? Он кивнул, покачнувшись, но быстро восстанавливая равновесие. Следовало идти. Куда? Туда, куда вела его Нить. — Ты знаешь, что это за мир? — тихо произнес Эстевез, даже не думая убирать руку с его плеча. — И почему тебя назвали Божественным? Кто этот человек? Фридкин накрыл его руку на своем плече ладонью и вздохнул. Его переполняли знания, в которых он пытался разобраться, но пока это было похоже на попытку обуздать смерч. — Пойдем отсюда, — сказал он, пытаясь сосредоточиться на направлении, в котором его тащила Нить, — надо найти убежище и хоть как-то уложить то, что у меня в голове. К его удивлению, Эстевез следовал за ним теперь уже без лишних разговоров. Еще дважды им попадались умирающие: один был ранен очень тяжело, второй, лежавший головой на его животе, смотрел на Фридкина слезящимися глазами. Привстав на одно колено, Фридкин дал им свое благословение и увидел, как с огромным облегчением вздохнули они, взявшись за руки. И только потом заметил, что их одежды носят разные знаки. Очевидно, оба молодых воина принадлежали враждующим сторонам, но благословение Фридкина примирило их. Эстевез потерянно оглядывался, явно опасаясь отстать от спутника. Его лицо, жесткое и по-своему красивое, казалось совсем потерянным. — Сюда, — сказал Фридкин у самого края поля битвы, сворачивая на продавленную танковыми гусеницами тропу, — если не ошибаюсь, там дальше должен быть дом смотрителя. Дом оказался пустехонек, хотя было видно, что люди отсюда ушли не так давно. Эстевез пошел осматривать комнаты, чтобы убедиться, что им не стоит ждать сюрпризов, а потом запер дверь и ставни на окнах, прежде чем зажечь лампы на подвесах у столбов и на столе. Фридкин не слишком умело и ловко пытался разжечь огонь в открытом очаге. Знания были в его голове, но руки не слишком хорошо умели делать подобную работу. Эстевез подошел и положил руку на его плечо, отстраняя. — Дай мне. Я, когда у бабки жил в Мальпаисе, часто с утра разжигал огонь в печи. Фридкин кивнул, с некоторым смущением пытаясь отогнать странное ощущение от прикосновения Эстевеза. Лицо все еще болело от побоев, доставшихся на его долю в самом начале их совместного пути, но Фридкин нимало не волновался по этому поводу. Правда, украдкой заглянул в маленькое бронзовое зеркало, закрепленное на несущем столбе в центре большой комнаты. На скуле ссадина, под носом запекшаяся кровь, но глаза удивили больше всего: неимоверно странные, с совершенно нечеловеческими зрачками. Понятно, почему эти бедняги считали его не то жрецом, не то вообще богом. — Вот и всё, — явно довольный собой Эстевез подкинул пару поленьев в очаг и снял большой котелок с железного подвеса, — ты тут нигде не видел чистой воды? — В бочке в углу, — Фридкин кивком задал направление и подсел поближе к очагу, пытаясь согреться, — вроде чистая. Но на всякий случай понюхай хоть. Подвесив чайник над огнем, Эстевез устроился рядом, обхватив голову обеими руками. — Вот, значит, какой бывает Ад, — сказал он спустя некоторое время, подняв голову и глядя в пламя, — бабушка рассказывала, а я не верил. Хотя тут нет котлов и чертей, но не думаю, что оно лучше. Фридкин протянул руку, коснувшись его плеча. — Это не Ад, Эстевез, просто другой мир. Этих миров очень много. Безумно много. — Мне не по себе, — признался бывший коп, не делая попыток сбросить его руку, — очень не по себе. — Знания потихоньку укладываются в моей голове, — Фридкин вздохнул, прикрыв глаза, — просто медленно очень. Так-то я примерно представляю, что это за место и как здесь все обстоит. — И как? Хотя бы то, что уже знаешь, расскажи, — попросил Эстевез, не глядя на него, — просто… если я вдруг останусь тут один. — Не останешься, — Фридкин устало потер переносицу, — ты один из богов в их глазах. В глазах местных. Здесь уже много веков идет война. И очень давно было предсказано, что придет божество, которому веками поклонялись оба воюющих народа. И с ним его наложник и защитник. Эстевез дернулся, вскинув на Фридкина полный возмущения взгляд. — Даже не мечтай, мать твою! Я вообще не по этому делу! — Ты о чем? — Фридкин поморщился, так сильно резанул этот крик по ушам. — Не ори так, прошу тебя. — Хрен тебе, а не наложника! — нехорошо взглянул на него Эстевез. — Я говорю не о своих предпочтениях, а об их пророчестве, — Фридкин ответил вполне невинным взглядом, хотя при виде свирепой рожи Эстевеса внутри стало горячо, — в их пророчестве говорится, что Пурпурноокий Бог явится в сопровождении смуглокожего своего возлюбленного и охранителя. И примирит сердца войны, ниспослав им свое Благословение. Эстевез зарычал негромко, но так зловеще, что Фридкин невольно поежился. Но прошло то время, когда его тупость была секретом даже для него самого. И нужные слова сами созрели в его сердце. — Знаешь, Эстевез, чтобы остановить многовековую войну и примирить людей, я бы душу продал, — сказал он, твердо взглянув в глаза бывшему копу, — ты же сам видел. Им приходится убивать друг друга, хотя более всего они жаждут любви и покоя. Эстевез угрюмо обхватил плечи руками. — И что нам нужно сделать, чтобы остановить это? Фридкин опустил голову, пытаясь ухватить то, что мерцало хвостиками Нитей. — Далеко отсюда, во многих милях к северу, есть Башня Бога. Насколько я понимаю, что-то внутри неё способно остановить бойню. Я только надеюсь, что мы успеем. — Чайльд Роланд пришел к Темной Башне, — с горькой усмешкой процитировал Эстевез, — но прежде нам стоит отдохнуть хоть немного и хотя бы напиться чаю или просто кипятка с медом. Нам нужны силы. А у нас даже еды нет. — Есть, — сказал Фридкин, взмахнув рукой и кивнув на стоящий позади них стол, — можешь подкрепиться. Еще пару секунд назад пустой, а теперь тесно уставленный различной снедью стол потряс Эстевеза. Он даже глаза протер, чтобы удостовериться, что не спит. — Это что, ты сделал? — Я, — Фридкин безразлично кивнул, глядя в огонь, — ешь давай. Ты прав, силы нам понадобятся. Что останется, можешь вынести и по дороге отдадим местным. Тут голод страшный в придачу ко всему. Поев и упихав оставшуюся еду в мешок, найденный в доме, они вышли и двинулись дальше по танковой тропе. Эстевез шел теперь рядом, не пытаясь ни обогнать, ни отстать. Лицо его казалось маской, на которой жили только темные, с пурпурными радужками глаза. Фридкину было жаль его, когда-то сам он был в том же положении: ничего не знающий, живущий в вечном страхе быть обвиненным. — Там впереди поселение, — сказал он, когда они миновали перекресток и прошли еще немного по деревенскому тракту, — постарайся не сорваться. Люди здесь очень… устали. Он оказался прав во всем. Измученные, обезумевшие от горя и страха местные обитатели дважды пытались на них напасть. Фридкин легким движением руки отметал их, впрочем, стараясь не причинять вреда. На деревенской площади он взмахом ладони сотворил покрывало и вывалил на него еду из мешка. Провожающие его на почтительном расстоянии люди издали протяжный стон. — Ешьте и пейте, — сказал Фридкин отступая от импровизированного стола, — но понемногу, иначе умрете. И не бойтесь, еды будет вдосталь, этот стол не опустеет еще очень долго. — Значит, ты и правда Божественный Пурпурноокий! — выдохнула какая-то женщина из рядов местных. — И ты остановишь войну! — Я сделаю всё для этого, — пообещал Фридкин, с жалостью глядя, как измученные голодом люди бросились к еде. На окраине перед уходящей вниз по склону дорогой он посмотрел на Эстевеза. — Нужно добраться до Башни во что бы то ни стало. Мы остановим войну здесь, но, более того, мы сможем вернуться обратно, в наш мир. Только я один не справлюсь, Эстевез. Все эти знания… они жгут мне голову. Наверное, я и правда слишком туп. — И всё же ты накормил этих людей и успокоил их, — с неожиданной уверенностью отозвался бывший коп, — и проявил себя как неплохой человек. — Мне страшно, Эстевез, — тихо произнес Фридкин, наконец, позволив себе выразить то, что уже давно грызло его, — я боюсь, что знаний окажется слишком много… и я сгорю раньше, чем… Две сильные ладони обняли его лицо, поднимая навстречу смуглой физиономии. — Я присмотрю, чтобы ты не слишком напрягался, — серьезно сказал Эстевез, — и если что, попробую привести тебя в чувство, Фридкин. — Хьюго. — Что? — Меня зовут Хьюго. Бабушка так звала. А после неё — никто. — Джоэль, — ответил Эстевез, чуть помедлив, — меня зовут Джоэль. Почему-то страх ушел. Фридкин не понимал, почему, но тихо радовался тому, что внутри наконец-то пусто и покойно. Они стали бок о бок спускаться вниз по дороге, и теперь это был путь двух напарников, которые, возможно, смогут стать друзьями… а возможно, и кем-то большим. Фридкин вздохнул, прикрыв на секунду глаза и отгоняя видение. Время покажет, станут ли они близки с этим суровым и сильным человеком. А пока им предстоял длинный путь. Чайльд Роланд двинулся к Башне Темной…