Borderline

Начиналось всё почти невинно, если бы только это слово можно было применить к чему-то, что исходило от богини нищеты. — В выходные летим на Гавайи! — с победным и счастливым видом объявила Кофуку. — Нусси нас пригласил! — Вас? Окунинуси? — тут же усомнился Ято. Кофуку была на собраниях и празднествах богов не самым желанным гостем, впрочем, это ее редко останавливало. — Признавайся, ты его чем-то шантажируешь? — Да ладно тебе, он всех приглашал, а мы тоже «все», — отмахнулась Кофуку. — Эй, а как же я? — возмутился Ято. — И меня тогда, выходит, пригласили? — Пригласили! — многозначительно выгнул бровь Дайкоку. — Умереть тебя пригласили! Так что можешь и с нами. — Бися будет вне себя, — подтвердила Кофуку, — от радости! На это Ято нечего было возразить. Пусть он и вернул Казуму в целости и сохранности, чокнутая стерва действительно была вне себя, вот только не от радости, а от ярости — и ужаса, что едва не потеряла свое главное сокровище. И у нее был надежный отработанный столетиями способ справляться с этими неприятными чувствами, поэтому Ято почти не удивился, что Бисямон назначила виноватым именно его и пришла за ним: как раз тогда, когда он только-только собрал себя во что-то, что можно было счесть живым, целым и снова убить. Их отношения вернулись к привычному преследованию и бегству, с одной лишь разницей: на сей раз и Ято, и сама Бисямон, и все кругом понимали, что она не убьет его. Но все же столкновения с ее гневом и новым чувством вины были весьма болезненными и давались Ято достаточно тяжело, чтобы искать встречи с богиней добровольно. — Что ж, Юкине, значит мы с тобой остаемся тут, — вздохнул он. — А вот хрен тебе, — злорадно парировал Юкине. — Я как раз еду, меня одного она не трогает. — Юкине-е-е! Что за гнусное предательство?! — завыл Ято. — Я твой хозяин! И я против! Я запрещаю! — Когда сможешь позволить нам нормальный отпуск, тогда и запретишь, дебил! — огрызнулся Юкине. — Анкеты с Небес еще никто не отменял. И Эбису все еще зовет меня к себе! — Ах ты, мелкий гаденыш!.. Значит, променял своего хозяина на тусовку богов, океан, пальмы и девчонок в бикини?! И вы все меня одного бросите? — Ну не злись, Яточка, — Кофуку стиснула его в утешительных объятиях и пообещала. — Зато Хиёрин остается. Ты же не оставишь Яточку одного, да, Хиёрин? Ято мгновенно заткнулся и обернулся к Хиёри. — Что?.. Я? Ну, наверное, — она неуверенно переводила взгляд с Ято на Кофуку. Они с Ято и так проводили много времени вместе (хотя наедине — печально мало), поэтому в церемонности богини ей уже чудился какой-то подвох. — Вот и славненько! Вот и договорились! — пропела довольная Кофуку. — Как раз приглядите за домом! Как будто с домом что-то могло случиться за пару дней. «Сделайте уже что-нибудь друг с другом», — висело в воздухе, который звенел и плавился. * * * Порой Хиёри думала, что в ее — их с Ято — любовной жизни принимает участие слишком уж много людей (точнее, не-людей). Открытое, почти бесцеремонное любопытство и ожидание богов и их Орудий смущало, раздражало, а иногда и пугало, но в глубине души Хиёри понимала, что все неспроста: не часто в наши дни человек добровольно вручает себя богу, тем более — такому богу, как Ято. Богу бедствий, разрубившему небеса и оборвавшему собственную линию жизни, обладателю Священного сосуда и победителю Мага. Бездомному нищему богу без последователей и с игрушечным храмом. Из этого могло выйти что угодно: великая беда или великое чудо и уж наверняка — что-нибудь, достойное многовековых сплетен Такамагахары. Все, что происходило с ними, между ними, больше не было только лишь их делом. Узы, не разорванные вовремя, сплетались все плотнее, все теснее, требуя крови, пота и слез, — должного почтения, обращения и жертвы — так считали обитатели Дальнего берега. А на Ближнем берегу бога Ято и Хиёри Ики неодолимо тянуло к друг другу, как всех влюбленных во все времена, желающих друг друга и боящихся своего желания. И с тем, и с другим нужно было как-то разобраться. Но чем дальше, тем отчетливее Хиёри осознавала, что Ято не сделает этого шага. Решать было ей. Он вышел победителем из своей схватки, но так и не избавился ни от чувства вины, ни от отвращения к самому себе, ни от тихого вкрадчивого голоса, нашептывающего ему про природу бога бедствий, отбирающего и разрушающего все на своем пути — и навечно приговоренного к одиночеству. Он боялся сделать что-то не так, попросить слишком многого и зайти слишком далеко, пусть любовь и терзала его, как стая голодных аякаши, а все, на что решался, было переполнено хаосом и отчаянием. Хиёри держала его за руку, смотрела в глаза и повторяла слова, которые делали его счастливыми, но которым он по-прежнему не верил. Она надеялась, что когда-нибудь все изменится, и Ято сможет почувствовать себя богом удачи, достойным и поклонения, и любви. Но еще отчетливее Хиёри понимала, что у нее нет столько времени. Она была всего лишь человеком, восемнадцатилетней девушкой, влюбленной в своего бога — и она не желала ждать. Предложение Кофуку было проницательным, прямолинейным и лишенным всякого такта. Но это было именно то, что им нужно. * * * Проводы затянулись: Кофуку просила Хиёри полить цветы, Дайкоку требовал съесть всю приготовленную еду, Ято запрещал Юкине пялиться на девушек в купальниках, а Юкине закатывал глаза и обещал, что купит Ято в подарок самую уродливую цветастую рубашку. Наконец все сказали все, кроме самого главного, и богиня бедности со своим шинки и кипящим от злости Юкине исчезли в яркой вспышке белого света. Ято и Хиёри остались одни в тихом пустом доме. Некоторое время они бродили по нему, доделывая оставленные им дела с каким-то болезненным усердием, потом просто сидели на крыльце плечом к плечу, а потом взялись за руки, крепко сплетя пальцы, вернулись в дом и, так же, не разнимая рук, будто в трансе, поднялись на чердак, нагретый солнцем. * * * Казалось бы, что тут сложного? Другие влюбленные справлялись за несколько свиданий или один романтический уикенд. В хентайной манге (в том числе и той, которую рисовал Ято) на то, чтобы избавиться от нижнего белья уходило всего несколько фраз и пара страниц. В американских фильмах все как-то решали поцелуи — сразу после них герои счастливо улыбались друг другу в постели, тщательно прикрытые одеялом или даже одетые. В той реальности, где были они, Хиёри не знала, куда деть глаза, руки и едва могла дышать от сковавшего ее напряжения. Еще немного — и она услышит от Ято «расслабься» или «если не хочешь, то мы не будем» — что-нибудь, что только издалека кажется заботой, но на самом деле — просто досада и разочарование. — Может быть, мне лучше выйти из тела? — решилась предложить Хиёри, пока волнение не доконало ее окончательно. Ее полупризрачная форма была и более сильной, и более ловкой, и более… управляемой, а это было именно то, чего ей так не хватало в данный момент. — Ну нет! — поспешно замотал головой Ято. — У тебя иногда ноги наполовину прозрачные. — Ты пялился на мои ноги?! — возмущение, правда, немного запоздало. — Сквозь них! А это как-то… Пугает, откровенно говоря, признала Хиёри. Но только вряд ли такое пугает Ято. — Что?.. — А может, я футфетишист? Как я тогда… — Что-то у тебя многовато странностей! — фыркнула Хиёри, но что-то в его улыбке, глазах насторожило ее: он не сказал ей правды. — Ято?.. — она поймала его взгляд, уже совершенно серьезная. — Хм… — он в замешательстве потер лоб, решаясь. — Ладно. Эта твоя форма… она не слишком стабильна, и кто знает, что будет, если мы… Особенно после того, как Отец тебя ранил. Если бог и полуаякаши займутся сексом, говоря прямо. Что, если она снова потеряет контроль и начнет превращаться… ее передернуло от ужаса. Они ведь так до конца и не знают, как и почему все это работает, и то, что ее душа снова цела и невредима после всего, что произошло, — уже огромное чудо. Ято был прав, и она почувствовала, как в груди разливается благодарность за эту его предусмотрительность. — Я никогда не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится, — закончил Ято тихо и твердо, но тут же ухмыльнулся: — А полупрозрачные ноги — это все-таки стремно! * * * — Интересно, как там Яточка с Хиёрин? Надеюсь, у них все хорошо, — Кофуку лежала в шезлонге, потягивала коктейль жизнерадостного ярко-синего цвета, и настроение у нее было настолько хорошее, что даже океан не штормило, а к берегу до сих пор не приплыла стая голодных акул. — Главное, чтобы это «хорошо» было не на нашей постели, — хмыкнул Дайкоку, вынимая душистую сигару изо рта. — Ну что ты, Хиёрин никогда не позволит такого Яточке! Хотя, — она наклонила голову и улыбнулась лукаво и мечтательно, — нашу постель трудно еще чем-то удивить! А они такие красивые и влюбленные… Это было бы мило! — Мы тоже красивые! И влюбленные, — Дайкоку потрепал ее по волосам. — Еще лучше даже. А Ято не додумается и белье постирать. — Зато Хиёрин бы додумалась! *** А потом он поцеловал ее, и все сразу стало проще. Целовался Ято… как бог. Хотя, может быть, и нет — Хиёри слишком нравились его поцелуи, чтобы она могла судить о них хоть немного трезво. Они будоражили и успокаивали одновременно, будто говоря, что все будет хорошо и ничего страшного, но — с губ быстрые легкие прикосновения стекли на подбородок, шею, ключицы — слишком жарко, слишком много одежды и нужно куда-то сесть уже, потому что кружится голова и слабеют ноги… и так Хиёри, сама того не заметив, рассталась с кардиганом, стащила с Ято спортивную куртку, и они очутились на несвернутом футоне в углу комнаты, на котором лежать оказалось еще удобнее, чем сидеть. Через некоторое время и этого стало мало: руки будто сами собой оказались под белой футболкой на горячей влажной коже, заскользили, гладя, изучая, обрисовывая… так легкий, быстрый, неуловимый, как воздух, Ято ощущался совсем иначе, — чуть более понятным и как никогда реальным, но ей хотелось знать еще больше. И когда они оторвались друг от друга ненадолго, чтобы отдышаться, Хиёри легко тронула губами впадинку над ключицей, потом еще, чуть ниже и, пьянея от запаха бога, провела языком. Соль и электричество, пролетело в голове, нравится и хочется еще; Ято зашипел сквозь зубы, дернулся — и она тут же отпрянула, испугавшись, что, быть может, слишком и совсем не так приятно, как ей… Лицо у него горело, и взгляд был совсем бессмысленный, как после бутылки сакэ. — Хиёри, ты… — Ято, кажется, и сам не знал, что хочет сказать, и, мотнув головой, отказался от этой затеи; вместо этого стянул с себя футболку и расправил плечи. — Так же легче. Легче, конечно, но и смущает куда больше: ничего, что она сделает, уже нельзя будет списать на случайность. — Что, так потрясена моей божественной красотой, а, Хиёри? — Ято уже вернул себе дар речи, а вместе с ней и способность нести чушь. Но он действительно был невероятно красив, хотя это слово, наверное, не слишком подходило Ято, ведь по большей части он оставался незаметным, что для людей, что для богов. И все-таки он был идеальным воплощением сверкающей неукротимой силы, текущей в обманчиво хрупком, гибком теле под безупречной, несмотря на все битвы и раны, кожей. Древний бог клинка, способный рассечь и жизнь, и смерть. Худой растрепанный парень с яркими тревожными глазами и влажными, подрагивающими от волнения руками. Хиёри спрятала лицо у него на груди, чтобы было не так стыдно: — Угу. — Супер! Всегда знал, что я — прирожденный соблазнитель, и ни одна девушка не устоит… — Ято! Он осекся, нервно посмотрел исподлобья. — Значит, теперь моя очередь? Он поцеловал ее снова; зарылся рукой в волосы, растрепывая и путая, другой потянул ворот кофточки, чтобы оголить плечи (в опустевшей голове Хиёри тускло блеснула и погасла мысль, что ворот растянется и после всего кофту придется выбросить). Бесцельные, хаотичные прикосновения, словно Ято хотел успеть везде и все сразу, раздражали и в то же время дразнили, с безжалостной ясностью вытаскивали на поверхность ее собственные желания: не чувствовать больше ни ткани, ни швов, ни кружев, ни бретелек, ни застежек — одни лишь его руки и кожу. — Сними ее уже, — пробормотала Хиёри с досадой, надеясь и боясь, что Ято услышит. Ято, конечно, услышал, потому что ладони его замерли; он медлил, не уверенный, что все понял верно. Она подняла руки вверх, подтверждая, что да, все правильно. — А… ну ладно, — согласился Ято чуть растерянно. Открывшийся вид, казалось, должен был смутить его окончательно (Хиёри не уставала удивляться этой его способности — смущаться, невозможной, казалось бы, у столь наглого и бесцеремонного в остальном существа), но вместо этого Ято уставился на ее грудь и ткнул пальцем в милый цветочный лифчик с искренним возмущением: — А почему ты не надела тот, который я подарил?.. От изумления Хиёри не сразу нашлась с ответом: — Ято. Как бы тебе сказать… прошло уже два года и он, ну… маловат. Упоминать, что это был бестактный и глупый подарок, который она и не собиралась носить (хотя все же один раз примерила), сейчас, наверное, не стоило. — О! — глаза Ято загорелись и губы растянулись в улыбке, — Так это же отлично! Значит, я могу купить тебе новый! Хиёри не слишком надеялась, что сможет остановить его порыв, но все равно не могла не попробовать: — Ято… не стоит, правда. У меня все есть! И это… ну… странный подарок. Даже сейчас. Он смотрел на нее такими грустными и доверчивыми глазами, что ей даже стало немного стыдно. — Я всегда думал, это романтично, — Ято протянул руку и медленно очертил кружевную кромку кончиками пальцев, едва касаясь кожи. — Д-да, — пришлось согласиться Хиёри, — но все равно немного перебор… Ято очертил вторую чашечку и двинулся вверх, вдоль тонкой бретельки. Ничего особенного, но ее снова бросило в жар: от того, как остро ощущалось прикосновение, и какими нежными были его глаза. — Наверное, ты права, Хиёри, — вздохнул Ято с сожалением, которое не продержалось и секунды, стертое счастливой улыбкой. — Но они же такие клааассные! — Что ты… Он что есть силы стиснул объятия и уткнулся лицом ей в грудь. * * * — Если этот придурок обидит Хиёри, я ему все кости переломаю, — пообещал Дайкоку, бережно растирая по спине Кофуку солнцезащитный крем. Девушки ведь такие хрупкие! Даже его богиня, которая может перевернуть весь мир вверх дном. — Почему ты беспокоишься? Яточка любит Хиёрин. И он уже долго бог. — Долго, — кивнул Дайкоку. — Но не по этой части, а как раз наоборот. — Зато он рисует картинки, — Кофуку обернулась и забрала у него крем: теперь ее очередь, — очень даже забавные, я видела. И такие подробные! — В том-то и дело, — Дайкоку блаженно зажмурился, когда маленькие твердые ладони начали растирать спину, иногда чуть задевая ноготками, только накануне выкрашенными в густой красный цвет. — Я б тех, кто такие картинки рисует, вообще к живым людям не подпускал. * * * Выходка Ято сделала вещи если не проще, то веселее, на время превратив все в беззаботную возню со щекоткой, смехом и поцелуями. Но все закончилось, когда бретельки соскользнули с плеч Хиёри; Ято протиснул руку ей под лопатки, чтобы расстегнуть крючки, но дергал застежку не в ту сторону; наконец она поддалась… и они замерли, глядя друг на друга со священным ужасом. Ято стиснул губы в тонкую линию и потянул тряпочку на себя — прямой взгляд Хиёри в лицо, а не ниже, стоил ему невероятных усилий. Когда он не выдержал и опустил глаза, Хиёри накрыла волна паники. Ей нравилось собственное тело, и она никогда не стеснялась его. Оно было… симпатичным, даже, наверное, красивым. Ято оно тоже, несомненно, нравилось — порой спортивные штаны очень слабо скрывали его восхищение. И мысль о том, что она будет однажды с ним, давно стала привычной и приятной. Хиёри доверяла ему абсолютно. Но сейчас, когда Ято смотрел на нее так, как никогда не смотрел, и касался так, как никогда не касался, все ее чувства взбунтовались против этой новизны: она стиснула руки на груди и застыла, скованная напряжением. Ято взял ее за запястья и между медленными успокаивающими поцелуями тихо попросил, тронув губами ухо: — Закрой глаза. Хиёри послушалась: так можно было представить, что это какой-то тягучий, сладкий сон, в котором нет места стыду и робости. Она позволила расцепить свои руки и завести за голову, гадая, что будет следующим. …Медленные осторожные, словно она из тончайшей бумаги, прикосновения жестких пальцев; круги и узоры, от которых по телу волнами прокатывается дрожь. Губы — и быстрые щекотные поцелуи, неспешные влажные поцелуи, полуукусы, от которых сердце падает в пропасть. Язык — так мокро и странно, почти смешно — ровно до тех пор, пока он не касается соска. Хиёри услышала, как стонет, и в испуге прижала руку к губам, распахнув глаза; ощущения сталкивались, смешивались, рвали ее на бессмысленные части — Ято пробовал все, до чего могла дотянуться его фантазия, чтобы найти нужное, чтобы ей стало хорошо. Она зарылась пальцами ему в волосы — просто чтобы сделать что-то, уцепиться за мерцающую реальность; потянула к себе для нового поцелуя, вывернулась из объятий, потому что хотела тоже — трогать, гладить целовать и слышать в низком стоне собственное имя. В конце концов и этого стало недостаточно: нужно было что-то еще, большее. Жар, нетерпение, жажда катились, как волны, сквозь тело, и собирались в тугой горячий пульсирующий шар внизу живота. Пояс джинсов оказался расстегнут, молния раскрыта, Хиёри не помнила, как и когда это случилось, и ладонь Ято медлила самой границе дозволенного, словно бы говоря: «Если хочешь остановиться — останавливайся сейчас». Останавливаться Хиёри не хотела, но и как попросить о большем тоже не знала, поэтому, не говоря ни слова, обменяла свое желание на чужое, сжав пальцы на том твердом, что упиралось ей в ногу. Ято изумленно выдохнул, двинул бедрами навстречу ее руке, и этого одобрения было достаточно: она потянула пояс штанов вниз, высвобождая вздыбленный член, — голова кружилась от собственной дерзости; сквозь звон в ушах до нее донеслось изумленное: «Хиёри, что ты…», оборвавшееся стоном, когда она легонько провела по стволу пальцами. Кожа была горячей и чуть бархатистой, приятной на ощупь, и Хиёри осторожно сжала руку, хотя эта штука казалась ей какой угодно, только не хрупкой. Хиёри в общих чертах представляла себе механику процесса — вверх и вниз, размазывая выступившую на головке влагу. Даже если она делала что-то не то, Ято никак не останавливал ее изысканий, занятый своими собственными: его рука наконец двинулась ниже и еще ниже, под ткань трусиков. Хиёри осознала, что джинсы были очень неудачным выбором — так раздражающе тесно и неудобно стало в них сейчас, а еще — что она совершенно мокрая, и Ято чувствует это куда отчетливее. Он касался, водил пальцами, пытаясь изучить причудливый ландшафт и подстроиться под ритм ее руки на себе самом. Он изо всех сил старался быть осторожным, медленным и нежным, но отвлекали беспорядочные мокрые поцелуи, мешались проклятые джинсы, и рука у него была жесткая и мозолистая, и все получалось совсем не так, как Хиёри себе это представляла, совсем не так, как, она думала, может ей понравиться, но намного, намного лучше. Это открытие громом ударило в голову; Хиёри сжала пальцы, поняв, чего, должно быть, не хватает самому Ято, и ускорила собственный ритм. Он отозвался глухим стоном, почти рычанием, сладко завибрировавшем в ее крови, толкнулся навстречу сильнее и резче. Хиёри прикусила зубами соленую кожу на шее, пьянея от запаха, от всего этого, — но тут же, испугавшись, что сделала больно, тронула языком и… — Хиёри, хватит, я… — начал Ято, но не успел, подавившись стоном, он вздрогнул всем телом, ее ладонь залило теплым и вязким, и от этого всего словно огонь прокатился по венам — это было его, не ее, удовольствие, но Хиёри даже не думала делить его на свое и чужое. Потом Ято лежал, зажмурившись, и пытался успокоить дыхание, а Хиёри глядела во все глаза, потрясенная своей властью над его телом, его наслаждением, и не знала, что делать с перепачканной рукой. Облизать? Мысль была безумной, даже отвратительной, но в самой глубокой своей глубине — почему-то притягательной. — Черт, я думал, что продержусь подольше, но… - Ято открыл глаза и улыбнулся Хиёри широкой победной улыбкой, как ни в чем ни бывало, — Но тебе повезло, что я бог! Скоро я снова буду готов, потому что… Хиёри никогда раньше не размышляла о божественных способностях Ято в подобном ключе и не была уверена, что так уж хочет знать подробности и особенно — обстоятельства. Особенно сейчас. Ято увидел тень, пробежавшую по ее лицу, и осекся: — Ладно-ладно, я не знаю точно, на самом деле, — он поцеловал Хиёри в уголок губ и погладил по щеке. — Но я же молодой бог и… И безумно тебя хочу. Это должно сработать, верно? Если ты, конечно, хочешь продолжать, — он смутился, отвел глаза и наконец заметил ее неудобство, — О, чёрт, прости! Ято нашарил на полу свою футболку и принялся вытирать ей перепачканные пальцы — один за другим — сама аккуратность. Кое-что тревожило Хиёри в этих стараниях, так, что она в конце концов решилась спросить: — У тебя же есть еще одна, чистая?.. * * * Кофуку подняла высокий бокал с шампанским за тонкую хрупкую ножку. Вечер был прекрасным, шампанское вкусным, а в глубокий вырез ее нового платья успел попялиться даже Тэндзин, пока Цую не наступила ему на ногу. И она была идеально пьяна: уже достаточно для приятной легкости, но еще недостаточно для проблем. Конечно, Кофуку хотела бы покрасоваться и повеселиться еще, но Дайкоку был непреклонен: сунул ей в руку бутылку шампанского, налил себе виски и, подхватив под локоть, уволок подальше, в беседку, увитую цветами. Кофуку сожалела, но не спорила. Мало будет хорошего, если она своей аурой все испортит. — Кажется, нам стоит еще выпить за Хиёрин и Яточку, да, Дайкоку? Дайкоку в черном костюме и полурасстегнутой белоснежной рубашке и с бокалом виски был великолепен — совсем как какой-нибудь актер из гангстерского фильма. — Ты все-таки думаешь, это сработает? Она легонько коснулась своим бокалом его. — Почему нет? Есть Яточка и Хиёрин, есть что пить и благословение богов! Чего еще?.. — Эй, ты не о себе ведь? Тебе-то такими вещами лучше не заниматься! Кофуку вскинула на Дайкоку огромные фиалковые глаза и промурлыкала: — А я думаю, я очень удачлива в любви: у меня же есть ты! — И то верно! — он обнял ее за талию, притягивая к себе. — И я же не одна! Еще Эбисушка, Тэнзи и Нусси! Без Нусси бы ничего не вышло! Даже Бися согласилась! Как думаешь, хватит? — Кофуку подняла бокал повыше и помахала кому-то рукой — туда, где играла музыка, наливали шампанское и разносили угощения. — Повезло засранцу, ничего не скажешь! Целых три бога удачи! — Дайкоку был в восторге. — И все придумала моя богиня! — Я ведь умница, да? Ну, скажи, Дайкоку! Скажи! Он стиснул ее в объятиях так, что дышать стало нечем, и заорал что было сил: — Моя богиня лучше всех! * * * — Я хочу… хочу продолжать, — произнесла Хиёри чуть слышно, и сердце Ято кувырнулось в груди. Они лежали напротив друг друга, переплетенные ногами и руками, и Хиёри лениво водила пальцами по его голой спине, выписывая какие-то знаки и рассылая по всему телу искры сладкой щекотной дрожи. Что она там пишет? Свое имя? Это было бы здорово! Он выводил свое и еще — по привычке — номер телефона. — Я знал, что ты не устоишь! Хиёри со стоном закрыла ладонями лицо. — Ято, ты можешь не говорить такого?.. Хотя бы сейчас?.. — Я... Как трудно! И слишком нервно, чтобы просто заткнуться. Это всё больше, чем он мог бы мечтать и надеяться. Что Хиёри смотрит на него так, так касается и позволяет ему, хочет быть с ним, говорит, что любит, хотя он… Ято старался не думать дальше, не сейчас точно. Вместо этого он потянул за пояс проклятые джинсы, и Хиёри приподняла бедра, помогая ему — все лицо красное от смущения — и от ее доверчивой открытости снова сжало сердце. Пришло время ответить за весь свой тупой треп. Он стащил джинсы окончательно и залюбовался длинными стройными ногами, чуть тронутыми загаром, с блестящими алыми ноготками, выкрашенными, быть может, специально для него (или нет, может, просто для красоты). — Они не прозрачные, — напомнила Хиёри. — Я заметил, — он прикоснулся губами к подъему, потом — к острой выступающей косточке и с удовольствием услышал, как изумленно ахнула Хиёри; двинулся вверх к круглым розовым коленкам и, добравшись, прижал их к своим щекам, не давая вырваться. — Вот это вид! И трусики какие симпатичные! Ято действительно нравились ее простые нежные и изящные вещи, и он и в самом деле хотел бы купить ей что-нибудь — такое же красивое или даже лучше, если бы она только позволила… но подозревал, что такая милая простота стоила больше, чем он смог бы скопить за три месяца (если не за полгода) самой упорной работы. Дерьмо, быть богом-нищебродом иногда по-настоящему хреново! Еще секунда — и Хиёри вывернулась бы, чтобы разбить ему коленкой нос, как он того и заслуживал, но Ято оказался быстрее и проворнее — рванулся вверх, вжался бедрами в бедра, навис на вытянутых руках, скалясь в улыбке. Хиёри обвила его шею руками. — Дурак. Он не спорил. Их снова затянуло в водоворот поцелуев и прикосновений, чуть более смелых, чем прежде, пытающихся нащупать тонкую границу между желанием и идеальным воплощением. Это было немного… тревожно. Чувство меры никогда не было сильной стороной Ято, он знал это, как знал и то, что его фантазии то и дело перехлестывают за грань приемлемого и приятного. Ему хотелось посильнее сжать мягкие душистые… сиськи, впиться пальцами, помять, притиснуть друг к другу, вверх, вбок, как угодно, покрутить соски, втянуть в рот до половины… вся та чушь, которая кочевала из манги в мангу и которую Ято прекрасно умел рисовать сам, стучала в висках, мутя рассудок, напоминавший, что сделай он так — и их первый раз с Хиёри станет последним, если не хуже. Он старался быть осторожным, может быть, даже слишком, но Хиёри выгибалась и стонала в его руках, цеплялась за спину, плечи, волосы, и это оказалось куда лучше — высекать из ее тела искры удовольствия, ловить их ртом, кожей, плавиться и тонуть в чужом наслаждении, мешая его со своим… — Ят-то… — собственное имя в глухом умоляющем стоне добило его окончательно, руша остатки и без того перекошенной реальности. Самая лучшая молитва, какую он только мог представить. Он стал ее желанием, и надо было исполнить его немедленно. Трахнуть ее поскорее было его божественной волей, а боги не ошибаются. Ято стащил с себя все, что осталось, забыв от спешки и смутиться, и похвалиться, что вот он, член, снова стоит как каменный. Он вернулся к Хиёри, осыпав поцелуями живот, стянул трусики вниз, сунул руку между сжавшихся бедер: влажно и горячо. Хиёри смотрела на него распахнутыми бессмысленными глазами, припухшие от поцелуев губы приоткрылись, волосы разметались и перепутались. Ято внезапно осознал, что только что раздел ее — совсем и до конца и это действительно вид, которым стоило полюбоваться. Такая красивая. Он очертил дрожащей рукой скулу, щеку, точеную шею с сумасшедшим пульсом под кожей, ключицу и холмик груди с твердым розовым соском, чуть выступающие ребра, живот и маленький кустик темных волос. Что, если он будет целовать ее там? Вылижет языком? Это уже извращение по меркам Хиёри или еще нет? Надо было выяснить это заранее. Надо будет выяснить это потом… Она сама протянула к нему руки, сама раздвинула колени, обняла его… «Ято», — у самого уха, и ее дыхание, и воздух такой горячий, что он едва понимает, что… …Если подумать, это одно из его божественных умений — попасть куда надо и как надо, а клинок — очень древнее и известное иносказание для… И что-то еще. Самое важное. — Я люблю тебя, Хиёри. * * * — Ято порежет нас на кусочки, если узнает. — Не говори такого! — Кофуку хлопнула ладошкой его по руке — Думаешь, ему с Хиёрин бы не понравилось? В бархатной теплой тьме шелестел океан, под ногами серебрился чистейший песок, а небо было усыпано звездами. Дайкоку отхлебнул из виски из стакана. — Понравилось бы, конечно. Кому тут может не понравиться? — Ну вот! Хотя Яточка говорил, что хочет скромную свадьбу. — А у него она и скромная, — фыркнул Дайкоку. — Хотя три банки пива я ему оставил. И еды полно. Нормальную-то он все равно не потянет, может, лет через двести только. — Я могла бы одолжить им денежек! — с энтузиазмом предложила Кофуку. — Не вздумай! Они за прошлый раз до сих пор не расплатились. А Ято и так сидит у нас на шее. — Это верно. И что-то дружба с Эбисушкой им не помогает… — она печально покачала головой. — Они еще и с тобой дружат. Абсолютно безнадежный случай. * * * — Как ты? — слова вырвались, прежде чем он успел подумать, стоило ли их произносить. Что за дурацкий вопрос? Что он рассчитывал услышать: что она вне себя от наслаждения, видит звезды и сейчас кончит? Правду? Ято и сам ее знал, даже оглушенный и ослепленный желанием: он сделал ей больно. — Все хорошо, — Хиёри улыбнулась ему дрожащими губами, глядя прямо в глаза, успокаивающе погладила по щеке, как будто ему утешение было нужнее. — Хорошо… тесно только, — она нахмурилась, сосредоточенная на этом своем ощущении и поиске решения — и осторожно двинула бедрами навстречу и обратно. Ято над ней закусил губу, сдерживая клокочущий в горле стон-рычание, и изо всех сил стиснул ее бедро, не давая двинуться снова. — Хиёри, — его била дрожь от захлестывающих тело впечатлений, — не надо… Я не могу больше. — Давай ты, — выдохнула она, возвращая Ято контроль двумя простыми словами. Что ж, это уже было понятным делом. Даже желанием, наверное. И Ято не мог не справиться — он ведь очень давно был богом в этом теле. Поэтому он позволил телу вести, самому выбрать ритм и темп, с каждым движением переплавлявший жажду в чистейшее наслаждение. В заволакивающем голову сладком тумане вспыхивали искры ощущений: подгоняющая его жаркая влажная теснота, шелковые волосы под рукой, ногти, впившиеся в плечо, мягкое колыхание нежных грудей, тяжелые капли пота, ползущие по лбу, вискам и между лопатками, скрещенные ноги на пояснице (и когда успела?..), мокрые губы Хиёри, ее голос — и сливались в одно невыносимое солнце. Это только начало, пролетела тень мысли: он — они с Хиёри — смогут сделать это завтра и потом, и еще много-много раз, по-всякому, и она не сможет забыть, он не даст ей, разве это можно забыть, и стон на ее губах, его имя — вот лучшая из молитв и лучшее поклонение ему, сейчас и в целой вечности. Она оплела его всей собой, крепко и горячо, и выдохнула в самое ухо: — Люблю тебя. Солнце под веками покачнулось, взорвалось и рассыпалось мириадами искр, и бог Ято обрушился со своих высоких небес на влажную, теплую, все принимающую землю. * * * Возвращаться в реальность было непросто и отчасти стыдно, потому что с этим возвращением к Ято пришло понимание, что он так и не сделал Хиёри самой счастливой девушкой на свете. Не сегодня точно. — Считать себя богом любви, оказывается, проще, когда ею не занимаешься! — пробормотал он, утыкаясь лицом в футон. Хиёри погладила его по мокрым волосам и прошептала в макушку: — Зато все, чем ты занимаешься, у тебя отлично получается. Ято решился посмотреть ей в лицо. Удивительно, Хиёри совсем не была обижена: глядела на него своими ясными добрыми глазами и улыбалась. — Значит, ты меня не бросишь?.. Она рассмеялась так, как будто в жизни не слышала ничего нелепее. — Вот еще! У меня теперь полно всяких желаний, так что это надолго! "Я хочу оставаться с тобой как можно дольше", - так Хиёри всегда говорила ему. А он... чем он мог ей ответить? — Тогда я обещаю: твои желания будут услышаны и исполнены! - горячо пообещал Ято от всего сердца, но тут же вспомнил, что он бог, а значит, все не может быть настолько просто. - Но тебе придется как следует мне поклоняться! — Это как это? — нахмурилась Хиёри. — Даже и не знаю, с чего начать, — Ято задумчиво побарабанил пальцами по подбородку: взбесившаяся фантазия уже летела вперед со скоростью "поезда-пули". — Я успел столько всего придумать! * * * — Я куда больше переживаю за Юкки! Он терпеть не может, когда от него что-то скрывают. — «Терпеть не может» — это мягко сказано, — хмыкнул Дайкоку. — Да он с катушек слетает из-за такого. Кстати, а где он сейчас? — Помогает Эбисушке ужинать и есть торт. — А как же Куними? — Его совсем укачало на яхте сегодня, бедняжку, — вздохнула с не слишком убедительным сочувствием Кофуку. — И Эби пришлось дать ему отгул на вечер. Дайкоку ухмыльнулся, но промолчал. Он подозревал, что завтра Куними получит еще один отгул, но несколько по другой причине. — Это хорошо, что Юкине занят. Не будет пробовать ничего лишнего. И думать тоже. — А что бы изменилось, если бы они все узнали? — пожала плечиками Кофуку. — Все самое важное Яточка и Хиёрин и так сделают. — Ну, все-таки не все, — Дайкоку обнял свою богиню за талию. Пальцы сами легли на плавный гладкий изгиб молнии. — Еще им нужны клятвы. — О, — она нежно улыбнулась, и Дайкоку на мгновение увидел ее так, как видели те бедолаги, выгребавшие из карманов, кошельков и со счетов последнее, чтобы угостить ее пирожными, купить цветы или забавные гольфы. — В этом можешь не сомневаться: клятв будет предостаточно.